Обедал сегодня в ресторане Донона с Коковцовым и Путиловым. Бывший председатель Совета министров и богатейший банкир соперничают друг с другом в пессимизме; один превосходит другого.
Коковцов заявляет:
– Мы идем к революции.
Путилов возражает:
– Мы идем к анархии.
Для большей точности он прибавляет:
– Русский человек не революционер, он анархист. А это большая разница. У революционера есть воля к восстановлению, анархист думает только о разрушении.
Суббота, 23 сентября
Чтоб облегчить положение Румынии, союзники наступают на всех фронтах.
В Артуа и Пикардии англичане и французы берут штурмом длинную линию германских траншей. В округе Изонцо итальянцы форсируют наступление к востоку от Горицы. В Македонии англичане переходят через Струму, между тем как французы и сербы, захватив Флорину, стремительно гонят болгар по направлению к Монастиру.
На Волыни, от Пинских болот до района к югу от Луцка, русские тревожат австро-германцев. В Галиции они продвигаются к Лембергу и к юго-западу от Галича. Наконец, на буковинских Карпатах они отбили у неприятеля несколько позиций к северу от Дорна-Ватра.
Воскресенье, 24 сентября
Суть заблуждения, столь широко распространенного как во Франции, так и в Англии (и отголоски которого нет-нет да и доходят до меня), заключается в том, что царизм справился бы без труда с внутриполитическими трудностями, если бы он отказался от своих старомодных принципов и смело вступил бы на путь демократических реформ. Говорят, что тогда тотчас проявятся все скрытые запасы энергии и неожидаемые положительные качества русского народа. В этом случае мы стали бы свидетелями чудесного расцвета чувства патриотизма, единомыслия, нравственности, силы национального характера, духа инициативы и организованности, практического идеализма, возвышенных концепций социального, национального и общечеловеческого долга. Поэтому западные союзники должны оказывать давление на императора Николая, чтобы заставить его решиться на принятие необходимых новшеств. Заодно и Альянс умножит эффективность своей силы.
Недавний визит депутатов Думы от кадетов в Лондон и Париж в немалой степени способствовал распространению этих идей. Эти господа даже пожаловались на меня в том смысле, что я недостаточно вращаюсь в либеральных кругах, что я не выказываю открыто симпатий к ним, как мог бы, и что я не использую дружеские отношения с императором, чтобы обратить его в веру парламентских принципов.
В этом дневнике мне приходилось не раз объяснять позицию сдержанности, которой я был обязан придерживаться в отношении либеральных партий. Какими бы ни были недостатки царизма, все же он остается становым хребтом России, основой русского общества, единственным связующим звеном между различными территориями и разнородным населением страны, которые шаг за шагом сплачивались в течение десятивековой истории под скипетром Романовых. Пока война будет продолжаться, союзники должны любой ценой поддерживать царизм. Я часто излагал эту точку зрения.
Но я пойду дальше: я убежден, что еще долго в будущем, возможно, в рамках одного или двух поколений, внутриполитические пороки, от которых страдает Россия, позволят себе стать объектом лишь паллиативного, частичного и весьма осторожного лечения. Основная причина этого заключается в колоссальном невежестве, в условиях которого прозябает большинство русского народа.
Именно в этом лежит реальная слабость России и именно здесь можно обнаружить главный источник ее неспособности к политическому прогрессу. В этой обширной империи существуют не более ста двадцати тысяч начальных школ для населения в сто восемьдесят миллионов душ. И какие школы, какие учителя! Как правило, преподавание поручается священнику церковного прихода, который сплошь и рядом являет собой типаж всеми презираемого, нерадивого горемыки. На его уроках чистописание и арифметика уступают место молитвам, катехизису, священной истории и церковной музыке. Таким образом, народное образование в большей или в меньшей степени находится в руках духовенства. Синод недавно напомнил своим священникам, что школы должны находиться «в теснейшем контакте с церковью, соблюдая строгое следование православный веры» и что религиозное образование детей должно стать «первой заботой учителей».
Система образования полностью себя не оправдывает. Во многих регионах школы посещаются плохо или попросту пустуют или в силу того, что ученики проживают далеко от школы, или из-за обилия снега на дорогах, или из-за холода в помещении школы, а также из-за того, что отсутствуют школьные принадлежности, наглядные пособия и книги, или из-за того, что мужики поссорились со священником и основательно его поколотили.
Екатерина Великая, императрица-философ, друг Вольтера и Дидро, помимо других своих славных дел, ввела в России народное образование. Во время ее правления были учреждены около двадцати средних школ и ста начальных. Она занялась этой деятельностью с обычным для нее энтузиазмом, хотя не забывала при этом те принципы управления государством, которые по-прежнему воодушевляют ее преемников. Однажды, когда губернатор Москвы пожаловался на безразличие своих граждан, проявленное по поводу создания новых учреждений, царица ответила ему: «Вы жалуетесь на то, что русские выступают против самообразования? Я учредила эти школы не ради них, а ради Европы, где мы должны поддерживать наш авторитет. Если настанет день, когда наши крестьяне захотят быть образованными, то тогда ни вы, ни я не останемся там, где мы сейчас находимся».
Понедельник, 25 сентября
Раздумывая о том, что я вчера написал о всеобщем невежестве русского народа, мне доставляет удовольствие, по контрасту, составить список всех выдающихся людей, которые являются сегодня славой России в области науки, общественной мысли, литературы и искусства; насколько народные массы необразованны и отсталы, настолько элита русского народа блестяща, активна, плодотворна и энергична. Я знаю мало стран, которые могли бы дать миру столь замечательный контингент великих умов, беспристрастных, ярких и проницательных интеллектуалов, самобытных, обворожительных и мощных талантов.
Во всех разветвлениях научной работы властвует энергичное соперничество. Нигде экспериментальная и практическая наука не представлена столь достойно такими биологами, как Павлов и Мечников, такими химиками, как Менделеев, физиками, как Лебедев, геологами, как Карпинский, и математиками, как Ляпунов, Васильев и Крылов; я даже рискну сказать, что, по моему мнению, Павлов и Менделеев не менее велики, чем Клод Бернар и Лавуазье.
Историки, археологи и этнографы также входят в мощную фалангу эрудированных и мудрых исследователей. Достаточно упомянуть Ключевского, Милюкова, Платонова и Ростовцева в области истории; Веселовского и Кондакова в области археологии; Могилянского в области этнографии. Несколько групп лингвистов в своей блестящей работе на протяжении многих лет проявляют и точный научный метод, и тонкий анализ, и проницательную интуицию. Профессора Шахматов и Зелинский находятся в рядах выдающихся ученых.
Философия никогда не получала должного развития в империи царей, также как и в папских государствах во времена светской власти: когда теологический догматизм правит обществом, философы чувствуют себя лишними.
С другой стороны, метафизические умозрительные построения самым серьезным образом культивируются в интеллектуальных кругах Петрограда и Москвы; его главные последователи – Лопатин, Бердяев и князь Сергей Трубецкой, последователь великого идеалиста Владимира Соловьева.
Художественная литература, хотя она продолжает скорбеть по поводу потери Толстого и Достоевского, по-прежнему проявляет себя во всех своих жанрах, позволяя питать самые большие надежды. Из обильной литературной продукции последних десяти лет можно выделить около тридцати работ, романов и пьес, поразительных по строгой красоте формы, по точности их фактуры, по приверженности к нравственной и выразительной правде, по психологическому пророчеству, по жизненной яркости характеров, по едкому вкусу пессимизма, по животрепещущему описанию жизни, лихорадочной или подавленной, ненасытной или смирившейся, по трогательной одержимости безрассудством, по описанию страдания или смерти и, наконец, по ясному и трагическому видению социальных проблем. Несколько писателей, заявивших о себе во весь голос после 1905 года, уже исчезли с поля зрения читателей; но для того, чтобы судить об эволюции развития литературы в России, созвездие таких различных талантов, как Горький, Андреев, Короленко, Вересаев, Мережковский, Гиппиус, Арцыбашев, Куприн, Каменский, Сологуб, Кузьмин, Иванов, Бунин, Чириков, Гумилев, Брюсов, бесспорно, дает основание для ее самой высокой оценки.
Такая же жизненная сила проявляется и в живописи, в которой зачастую так успешно утверждаются реалистические и национальные тенденции под кистью Репина, Головина, Рериха, Сомова, Малявина и Врубеля, не говоря уже о замечательном портретисте Серове, скончавшемся четыре года назад. И разве я могу не отметить двух реформаторов театрального художественного оформления, этих чудесных волшебников сценической иллюзии, Александра Бенуа и Бакста?
В музыке завершилась славная эпоха Балакирева, Мусоргского, Бородина и Римского-Корсакова. Но их последователи в лице Глазунова, Скрябина, Стравинского, Рахманинова и молодого Прокофьева доблестно продолжают великие традиции и стремятся не только их продолжить, но и обогатить и расширить. Со всем богатством и свободой вдохновения, со всем мечтательным и убедительным изяществом рисунка мелодии, с блеском оркестровых красок и со смелым поиском полифонической сложности, русская музыка, судя по всему, находится на самом пороге второго расцвета.
Вторник, 26 сентября
В Афинах положение ухудшается: дуэль между королем и Венизелосом находится в решительной фазе.
Один русский журналист, о близости которого к Штюрмеру я знаю, пришел ко мне и сообщил по секрету, что «некоторые особы при дворе» предвидят без огорчения возможность династического кризиса в Греции и возлагают даже некоторую надежду на французское правительство в смысле ускорения этого кризиса, «который был бы так благоприятен для дела союзников».