– Да, довольно удачно… Когда я прибыл послом в Петроград в 1908 году, со мной едва говорили, меня никуда не приглашали, а великие князья делали вид, будто не знают меня… Теперь всё изменилось. Цель, которую я себе поставил, достигнута: Япония и Россия связаны истинной дружбой…
Во время суматохи у буфета я завожу беседу с высокопоставленным придворным сановником Э., который, подружившись со мной, никогда не упускает случая проявить передо мною свой подозрительный и неумеренный национализм. Я спрашиваю, что у него слышно нового.
Как будто не расслышав моего вопроса, он указывает мне на Штюрмера, разглагольствующего в нескольких шагах от нас. Затем с трагическим выражением лица бросает мне:
– Господин посол, как это вы и ваш английский коллега до сих пор не положили конца изменам этого человека?
Я его успокаиваю:
– Это сюжет, о котором я охотно поговорю с вами… но в другом месте, не здесь. Вот приходите в четверг, позавтракаем вдвоем.
– Конечно, не премину.
Понедельник, 2 октября
Бой, завязавшийся между Стырью и Золотой Липой, продолжается успешно для русских, которые прорвали первые неприятельские линии и взяли 5000 пленных.
Но в районе Луцка, в ста километрах к северу, вырисовывается сильная контратака немцев.
Вторник, 3 октября
Штюрмеру удалось свалить своего смертельного врага, министра внутренних дел Хвостова; ему, значит, больше нечего бояться дела Мануйлова.
Новый министр внутренних дел – один из товарищей председателя Думы Протопопов. До сих пор император редко выбирал своих министров из среды народного представительства. Выбор Протопопова не представляет, однако, никакой эволюции в сторону парламентаризма. Отнюдь нет…
По своим прежним взглядам Протопопов считается октябристом, то есть очень умеренным либералом. В июне прошлого года он входил в состав парламентской делегации, отправленной в Западную Европу, и в Лондоне, как и в Париже, выказал себя горячим сторонником войны до конца. Но на обратном пути, во время остановки в Стокгольме, он позволил себе странную беседу с немецким агентом Варбургом, и, хотя дело остается довольно темным, он несомненно говорил в пользу заключения мира.
По возвращении в Петроград он сблизился со Штюрмером и Распутиным, которые скоро представили его императрице. Он быстро вошел в милость. Его сейчас же посвятили в тайные совещания в Царском Селе; ему давало на это право его знание тайных наук, главным образом, самой высокой и самой темной из них: некромантии. Кроме того, я достоверно знаю, что он был болен какой-то заразной болезнью, что у него осталось после этого нервное расстройство и что в последнее время в нем наблюдали симптомы, предвещающие общий паралич. Итак, внутренняя политика империи в хороших руках!
Среда, 4 октября
Великий князь Павел (сегодня его тезоименитство) пригласил меня к обеду вечером вместе с великим князем Кириллом и его супругой, великой княгиней Викторией, великим князем Борисом, великой княгиней Марией Павловной – младшей, госпожой Нарышкиной, графиней Крейц, Димитрием Бенкендорфом, Савинским и проч.
Все лица как бы покрыты вуалью меланхолии. Действительно, надо быть слепым, чтобы не видеть зловещих предзнаменований, скопившихся на горизонте.
Великая княгиня Виктория со страхом говорит со мной о своей сестре, королеве румынской. Я не смею ее успокаивать. Ибо румыны с великим трудом оказывают сопротивление на Карпатах, и, если они сколько-нибудь ослабеют, наступит полная катастрофа.
– Сделайте милость, – говорит она, – настаивайте, чтобы туда немедленно отправили подкрепление… Судя по тому, что пишет мне моя бедная сестра, – а вы знаете, как она мужественна, – нельзя больше терять ни одной минуты: если Румынии не будет без замедления оказана помощь, катастрофа неизбежна.
Я рассказываю ей о своих ежедневных беседах со Штюрмером:
– Теоретически он подписывается под всем, что я ему говорю, под всем, о чем я его прошу. На деле же он прячется за генерала Алексеева, который, кажется, не понимает опасности положения. А император смотрит на все глазами генерала Алексеева.
– Император в ужасном состоянии духа.
Не объясняя ничего больше, она быстро встает и под предлогом, будто идет за папиросой, присоединяется к группе дам.
Тогда я принимаюсь за каждого в отдельности, за великого князя Павла, великого князя Бориса и великого князя Кирилла. Они видели царя в последнее время, они живут в тесном общении с его приближенными: они, значит, занимают хорошее положение для того, чтобы доставить мне нужные сведения… Тем не менее я остерегаюсь расспрашивать слишком открыто, потому что они стали бы уклоняться… Между прочим и как бы не придавая этому значения, я возвращаюсь к мнениям царя, я намекаю на такое-то принятое им решение, на такое-то сказанное им мне слово. Они отвечают мне без опаски. И их ответы, которые они не имели возможности согласовать, не оставляют во мне никакого сомнения относительно морального состояния императора. В его речах ничего не изменилось: он по-прежнему выражает свою волю к победе и уверенность в ней. Но в его действиях, в его физиономии, в его фигуре, во всех отражениях его внутренней жизни чувствуются уныние, апатия, покорность.
Четверг, 5 октября
Высокопоставленный придворный сановник Э. завтракает у меня в посольстве. Я не пригласил больше никого, чтоб он чувствовал себя вполне свободно.
Пока мы остаемся за столом, он сдерживается перед слугами. По возвращении в салон он выпивает один за другим два стакана шампанского, наливает себе третий, закуривает сигару и с разгоревшимся лицом, высоко подняв голову, смело задает мне вопрос:
– Господин посол, чего ждете вы и ваш английский коллега, чтобы положить конец измене Штюрмера?
– Мы ждем возможности сформулировать против него определенное обвинение… Официально нам не в чем его упрекнуть, его слова и поступки совершенно корректны. Он даже поминутно заявляет нам: «Война до конца!.. Нет пощады Германии!..» Что касается его интимных мыслей и тайных маневров, у нас есть лишь впечатления, интуиции, которые, самое большее, позволяют нам предполагать и подозревать. Вы оказали бы нам выдающуюся услугу, если бы вы могли указать положительный факт, подтверждающий ваше мнение.
– Я не знаю никакого положительного факта, но измена очевидна. Неужели вы ее не видите?..
– Недостаточно того, чтобы я ее видел; надо еще, чтобы я в состоянии был показать ее сначала моему правительству, а потом царю… Нельзя начинать такое серьезное дело без малейшего хотя бы доказательства.
– Вы правы.
– Так как мы пока что вынуждены довольствоваться гипотезами, скажите, прошу вас, как вы себе представляете то, что вы называете изменой Штюрмера?
Тогда он заявляет мне, что Штюрмер, Распутин, Добровольский, Протопопов и компания сами по себе имеют значение второстепенное и подчиненное, что они – простые орудия в руках анонимного и немногочисленного, но очень могущественного кружка, который, устав от войны и боясь революции, требует мира.
– Во главе этого кружка, – продолжает он, – вы найдете, конечно, дворянство балтийских провинций и всех главных придворных должностных лиц. Затем идет ультрареакционная партия Государственного совета и Думы, далее наши сенатские владыки, наконец, все господа крупные финансисты и крупные промышленники. Через Штюрмера и Распутина они держат в руках императрицу, а через императрицу – императора.
– О! Они еще не держат в руках императора… И никогда его не будут держать в руках. Я хочу сказать, что они никогда не заставят его отделиться от его союзников.
– В таком случае они его убьют или заставят отречься от престола.
– Отречься?.. Вы представляете себе отречение императора? В пользу кого?
– В пользу своего сына под регентством императрицы. Будьте уверены, что в этом состоит план Штюрмера или, вернее, тех, которые руководят им. Для того чтобы достигнуть своих целей, эти люди ни перед чем не остановятся: они способны на всё. Они провоцируют стачки, бунты, погромы, кризисы нищеты и голода; они создают везде такую нужду, такое уныние, что продолжение войны станет невозможным. Вы их не видели за работой в 1905 году.
Я резюмирую всё, что он мне сказал, и заключаю:
– Первое, что надо сделать, это свалить Штюрмера. Я над этим поработаю.
Суббота, 7 октября
Между Стырью и Золотой Липой русских задерживают неприступные укрепления, сосредоточенные у Львова.
Они, кроме того, вынуждены перенести свое главное усилие на сто километров к северу, в район Луцка, где на них сильно наседают немцы.
С начала их большого наступления войска генерала Брусилова взяли 430 000 человек, 650 пушек и 2700 пулеметов.
Г-жа Г., муж которой занимает важный пост в Министерстве внутренних дел, состоит уже много лет Эгерией Штюрмера. Честолюбивая интриганка, она поддерживала Бориса Владимировича в продолжение всей его административной деятельности. С тех пор как ей удалось сделать из него, милостью Распутина, председателя Совета министров, нет предела ее мечтам о его величии. Она сказала недавно одной из подруг, подчеркивая свои слова таинственной важностью, как если бы сообщила государственную тайну: «Вы скоро станете свидетелями великих событий. В скором времени наше дорогое отечество вступит на истинно спасительный путь. Борис Владимирович будет премьером ее величества императрицы…»
Воскресенье, 8 октября
Лицо, очень точно осведомляющее меня обо всем, что говорят и делают в передовых кругах, отмечает весьма активную работу социал-демократической партии и, в особенности, ее крайней фракции, большевиков.
Затянувшаяся война, неуверенность в победе, экономические затруднения вновь оживили надежды революционеров. Готовятся к борьбе, которую считают близкой.
Вождями движения являются три депутата-трудовика Государственной думы: Чхеидзе, Скобелев и Керенский. Очень сильное влияние действует также из-за границы – влияние Ленина, нашедшего убежище в Швейцарии.