– Если Бог не избавит нас от революции, ее произведет не народ, а армия.
Понедельник, 6 ноября
Сегодня в Царском Селе император принял моего английского коллегу.
Его величество, как никогда, продемонстрировал решимость продолжать войну до полного триумфа нашей коалиции. Тогда сэр Джордж Бьюкенен намекнул на те ухищрения, к которым прибегают сторонники сепаратного мира практически повсеместно, используя при этом любую возможность. Император ответил:
– Вожаки этой кампании – предатели.
Мой коллега затем спросил:
– Разве вашему величеству не известно о том, что если Россия, как говорят, согласилась бы отрешиться от своих союзников, то Германия отдала бы ей Константинополь?
Император слегка пожал плечами:
– Да, кто-то упоминал мне об этом. Но кто же это был? Сейчас не могу припомнить. Возможно, это был господин Протопопов? Во всяком случае, я не придаю этому ни малейшего значения…
Информацию об этой беседе я направил Бриану телеграммой, добавив при этом:
«Таким образом, император еще раз подтвердил свою решимость продолжать войну до полной и окончательной победы. Но если это так, то почему он не положит конец всем тем ухищрениям в отношении сепаратного мира, которые открыл ему мой английский коллега, которого справедливо заклеймил сам император? Почему он продолжает оказывать доверие столь запятнавшим себя и столь скомпрометированным личностям, как господин Штюрмер, господин Протопопов и некоторым другим, делясь при этом с ними своей властью? Наконец, почему он терпит, чтобы его собственный дворец стал средоточием интриг, которые формируются вокруг императрицы? С его стороны достаточно было бы одного кивка, чтобы раз и навсегда положить всему этому конец. Но слабоволие или фатализм заставляет его прятаться месяцами в Могилеве в окружении своих генералов, тем самым оставляя императрицу безоговорочной хозяйкой положения во главе министров, для которых она является источником вдохновения».
Вторник, 7 ноября
По предложению Лондонского кабинета правительства стран-союзниц решили созвать военную и дипломатическую конференцию в Петрограде в самое ближайшее время, чтобы сделать эффективными результаты переговоров, только что проведенных в Париже.
Штюрмер вне себя от радости; в своей роли председателя Совета министров он уже видит величественную и блестящую личность, вписавшую свое имя в историю и затмевающую славу Талейрана, Меттерниха, Бисмарка и Горчакова.
Среда, 8 ноября
Императоры Германии и Австрии только что провозгласили автономию русской Польши с режимом наследственной монархии. Император Франц Иосиф также издал рескрипт, дарующий автономию Галиции.
Сообщая об этих новостях, газеты Петрограда выражают протест против «циничного нарушения прав народов».
Завершая рабочий день, я посетил Яхт-клуб. В центре возбужденной толпы людей князь Вяземский, князь Виктор Кочубей, генерал Свечин, князь Енгалычев, Николай Балашов, князь Урусов и еще ряд лиц разглагольствовали с чувством сильнейшего негодования.
«Какая мерзость!.. Какой позор для нашей истории!.. И какое оскорбление нашему императору! С его головы сорвана корона Польши!»
И тут же последовал целый поток обвинений и проклятий в адрес «польской измены», поскольку никто из присутствовавших не сомневался в том, что если Польша и стала верноподданным субъектом Германии, то это случилось в результате тайного заговора всех поляков. В таком случае, как заявляли ораторы, Россия более ничего не должна полякам, что они собственными руками порвали в клочья манифест от 14 августа 1914 года и что они теперь стоят перед угрозой страшных репрессий.
Князь Вяземский отвел меня в угол зала и заявил:
– Поверьте мне, господин посол, что всего бы этого не случилось, если бы во Франции и в Англии не принимали так близко к сердцу проблему польской независимости.
Я сухо ответил:
– Насколько мне известно, французское правительство никогда не рекомендовало русскому правительству что-либо, кроме полной автономии Польши. И даже сейчас именно таким является намерение его величества.
Четверг, 9 ноября
Сегодня утром были расстреляны сто пятьдесят солдат из тех полков, которые 31 октября стреляли в полицию.
К десяти часам утра новость о расстреле распространилась по фабрикам. В знак протеста рабочие немедленно объявили забастовку.
Генерал Сухомлинов, бывший военный министр, с прошлого апреля заключенный под стражу в Петроградской крепости по обвинению в измене и в должностных преступлениях, был временно освобожден ввиду плохого состояния здоровья. Упадок его физических сил и депрессивное состояние, судя по всему, оправдывают эту меру снисхождения. Но общественность рассматривает это решение как новый повод для того, чтобы бранить Штюрмера.
Меня только что навестили граф Сигизмунд Велепольский и граф Собанский. Они возмущены обвинениями в предательстве, которое сейчас во весь голос выдвигают представители крайне правых против поляков. Велепольский заявил мне:
– Ради Бога, подскажите вашему правительству, чтобы оно сделало или сказало бы что-нибудь, чтобы показать полякам, что Франция не бросит их, когда наступит час мира на земле!
Я ответил, что губернии русской Польши будут, бесспорно, отвоеваны, так как император поклялся, что он никогда не подпишет соглашение о мире до тех пор, пока последний вражеский солдат не покинет территорию империи.
– Тогда польский вопрос будет поставлен на действительно практические рельсы. И, конечно, Польша знает, что Франция никогда не бросит ее.
Что же касается того, чтобы Франция «сделала или сказала что-нибудь», то, судя по тому, что сказал мне вчера князь Вяземский, это едва ли было бы своевременным.
Англо-французское наступление на реке Сомма не дало ощутимых результатов, сравнимых с русским наступлением в Галиции, но, несмотря на это, оно было весьма продуктивным. В период между 1 июля и 1 ноября союзные войска взяли в плен 71 500 солдат, 1500 офицеров, захватили 300 орудий и 1000 пулеметов.
Пятница, 10 ноября
Провозгласив автономию Польши под правлением новой династии, тевтонские императоры болезненно затронули чувство русского национализма, которое по-прежнему весьма ощутимо. Особенно сильно это проявилось в Москве и в Киеве.
Поэтому правительство решило заявить протест против манифеста от 5 ноября.
Штюрмер зачитал мне подготовленный проект текста протеста. Я нашел его бесцветным и вялым.
– Недостаточно просто высказать протест против подобного документа; необходимо аннулировать его, объявить недействительным.
– Да, возможно, это было бы лучше.
– Это просто необходимо.
Верный своей обычной тактике всегда стремиться избегать тягостного для него нажима, он обещал мне выразить текст своего протеста более сильными выражениями.
В этот момент вошел Бьюкенен.
Он зачитал нам телеграмму английского МИДа, информировавшую его о том, что британское правительство настроено опубликовать текст соглашения о Константинополе, как только русское правительстве посчитает подобную публикацию желательной и своевременной. Он добавил, что ему предложено согласовать со мной этот вопрос – тогда и в том случае, когда и если я получу необходимые инструкции.
Так как я еще не получил этих инструкций, то я мог принять участие в последовавшей затем беседе между всеми ее тремя собеседниками исключительно в личном и не официальном плане. Это дало мне возможность более свободно расспрашивать Штюрмера и излагать собственную точку зрения.
Прежде всего, я откровенно заявил, что ослабление национального духа в России и интриги германофильских кругов вызывают у меня большое опасение. При этом я привел некоторые факты. Штюрмер не стал их оспаривать, ограничившись тем, что приуменьшал их значение. Бьюкенен меня поддерживал. Вывод, который я сделал, заключался в том, что если правительство не предпримет немедленных шагов, направленных на ослабление всеобщей депрессии и эпидемии апатии, пессимизма и вялости, то дела пойдут чем дальше, тем хуже.
– Вы вновь окажетесь лицом к лицу с ситуацией ужасных дней 1905 года. Вы прямиком пойдете навстречу революции!
Штюрмер принялся как-то невнятно оправдываться. Было очевидно, что он испытывает неловкость от того, что беседа приняла острый характер. Он попеременно бросал на нас с Бьюкененом свой уклончивый и беспомощный взгляд, который иногда придавал его лукавому лицу карикатурное выражение подлости, малодушия и коварства. Наконец он заявил:
– Самой вдохновляющей вещью для нашего народа стала бы уверенность в том, что после войны мы получим Константинополь… Буквально на днях его величество сказал мне об этом.
Бьюкенен заметил, что телеграмма, которую он только что зачитал нам, полностью соответствует мысли императора. Бьюкенен надеется, что французское правительство также согласится опубликовать текст соглашения о Константинополе.
– Предполагаю, что оно согласится, – подтвердил я, – и надеюсь на это. Для большей уверенности в этом я направлю на этот счет телеграмму. Но не могу не предвидеть определенных возражений. Не застанет ли публикация текста нашего соглашения врасплох общественное мнение во Франции и даже приведет его в замешательство? Не станет ли оно настаивать на дополнительном разъяснении? Не захочет ли оно узнать, какова будет доля Франции при дележе этих восточных трофеев, из которых Россия получит весьма жирный кусок? Я должен подождать, чтобы узнать, что думает по этому поводу господин Бриан…
Но поскольку мы ведем неофициальный разговор, то разрешите мне сказать, что именно в связи с этим думаю я. Не считаете ли вы, что будете действовать гораздо больше в духе сути нашего альянса, если, объявляя о жизненно важных результатах, которых вы хотите добиться от войны, будете иметь в виду не только Турцию, но также и Германию? С моей точки зрения, ваше заявление будет неполным и может оказаться непонятым вашими союзниками, если вы упомянете Константинополь и ничего не скажете о Польше. Я не понимаю, как вы можете со всей решимостью повторять свои притязания на Константинополь без того, чтобы одновременно не объявлять о том, что Польша будет восстановлена в своей территориальной целостности под скипетром Романовых в соответствии с манифестом от 14 августа 1914 года.