Дневник посла — страница 124 из 169

Уголки рта Штюрмера, всегда осмотрительного и сейчас заметно обеспокоенного, опустились – явный признак его неодобрения услышанным.

После некоторого уклончивого бормотания он заявил в том смысле, что публикации текста соглашения о Константинополе должно, во всех случаях, предшествовать объявление о польской автономии; в его глазах сверкнула искорка искреннего патриотизма, когда он торжественным тоном сказал:

– Я горю бóльшим желанием удовлетворять чаяния русского народа, чем народа Польши.

Я возразил ему, сказав, что грубое подчинение Польши тевтонским державам требует немедленного ответа:

– Было бы прекрасно объявить всему миру, что император Николай полон решимости возложить на себя корону Византии; но одновременно он должен вернуть себе корону Польши.

– Я должен подумать.

Сегодня вечером я узнал, что Штюрмер дневным поездом, в два тридцать, отправился в Царское Село для продолжительной аудиенции с императрицей, хотя это не было для него обычным днем для доклада.


Соотношение сил противоборствующих армий на Восточном фронте следующее:

1. На русском фронте: сто сорок русских дивизий противостоят шестидесяти трем немецким дивизиям, сорок одной австро-венгерской дивизии и двум турецким дивизиям, всего ста шести дивизиям.

2. На Румынском фронте: двадцать четыре румынские дивизии и девять русских дивизий противостоят двадцати австро-германским дивизиям, восьми болгарским и двум турецким дивизиям, то есть тридцать три дивизии против тридцати дивизий.

Суббота, 11 ноября

Сегодня утром, когда Штюрмер принял меня, его лицо излучало доброжелательность и выражение полного доверия ко мне. Продолжая держать мою руку, он заявил:

– Вчера вы оставили меня в состоянии полного замешательства. Я много раздумывал над вашими словами; я потратил на это всю ночь.

– Очень сожалею, что потревожил ваш сон!

– Бог так добр ко мне, что никогда на дает мне почувствовать всю тяжесть моих обязанностей.

– И каков был результат ваших ночных размышлений?

– Я полностью склонился к вашей точке зрения. Как и вы, я считаю что мы должны соединить вместе вопросы Польши и Константинополя. Остается только заручиться одобрением императора.

Я задал ему вопрос о Думе, которая должна была возобновить работу через три дня:

– Многие депутаты уже вернулись, – напомнил я. – Что вам известно об их настроениях?

– Депутаты из блока прогрессистов вернулись с очень плохим настроением. Они хотят использовать временные и чрезмерно преувеличенные затруднения со снабжением городов продовольствием в качестве оружия против правительства. Но мы не позволим, чтобы нас запугивали, и мы знаем, как заставить Думу осуществлять те функции, которые его величество соблаговолил пожаловать ей.

Мы обговорили еще некоторые текущие дела, после чего я удалился.

Когда он открывал для меня дверь своего кабинета, я увидел в приемной министра внутренних дел Протопопова.

Для себя он придумал форму гражданского генерала: военно-полевой мундир, портупея из кожи рыжеватого цвета, высокие сапоги со шпорами и орденская лента вокруг шеи.

Мы обменялись банальными приветствиями. Протопопов на голову выше Штюрмера по интеллекту и по сметливости; он умеет вести разговор с определенным шармом, и это делает его еще более опасным. Во всяком случае, его нелепый костюм и постоянный блеск его глаз были бы достаточными для того, чтобы выдать его манию величия, предвестник общего паралича, который вскоре захватит его в свои тиски.

Когда я покидал этих двух господ, я вспомнил о том, что сказал Ройе-Коллар о последних министрах Карла X, о Полиньяке и Пейронне: «С той минуты, когда они пришли к власти, на их лицах можно было прочитать королевский указ о их назначении».

После полудня я встретился с Милюковым. Он подтвердил мне, что депутаты блока прогрессистов (а он включал все партии левых, за исключением социалистов, всего 250 депутатов из 402. В Думе было 15 депутатов от социалистов) вернулись в столицу сильно раздраженными правительством: они обвиняют его в том, что оно провоцирует экономический кризис, чтобы сделать невозможным продолжение войны.

Партия кадетов тайно обсуждала возможность организации мощной демонстрации против Штюрмера и Протопопова. Маловероятно, что было бы что-либо, выходящее за рамки пустых слов.

Я спросил Милюкова:

– Итак, по вашему мнению, возвращение Думы не предвещает нам ничего серьезного?

– Нет, ничего серьезного. Но с трибуны Думы следует сказать нечто определенное. В противном случае мы потеряем всё наше влияние на избирателей, которые тогда перейдут на сторону экстремистов.

Понедельник, 13 ноября

Журналист Д., поддерживающий секретный контакт с Охраной и готовый делиться со мной информацией, когда он «стеснен в средствах», сегодня уверял меня в том, что Протопопов предпринимает активные меры для реорганизации знаменитой по 1905 и 1906 годам «Черной сотни». Главным сподвижником Протопопова в решении этой задачи является Николай Федорович Б[22].

Выбранное средство достойно самой работы. Б., бывший кавалерийский офицер, ставший потом Антиноем престарелого князя Мещерского (которого он недавно сменил), выполнял ряд ответственных поручений полиции в России и за границей на протяжении последних нескольких лет.

Мне помнится, как я обедал с ним и с Николаем Маклаковым, бывшим тогда министром внутренних дел, в доме князя Мещерского 9 мая 1914 года. Нас было четверо, и мне очень хотелось узнать поближе грозного полемиста «Гражданина», знаменитого издания, прославлявшего самодержавный царизм и божественное право. Наша беседа за столом, сплошь заставленным бутылками, продолжалась за полночь. Несмотря на свои семьдесят три года и неизлечимую болезнь, уже подорвавшую его силы, Владимир Петрович вызывал у меня неподдельное восхищение своим надменным и хлестким остроумием, вспышками гнева и гордости, суровыми предсказаниями, несравнимым по блеску неистовством своих проклятий и всем своим бурным, взрывным и огненным красноречием, напоминавшим мне извержение вулкана. Каждое пророчество, каждый афоризм, слетавший с его губ, вызывал у Маклакова возглас восхищения. Б. не отрывал глаз от потолка, словно он пребывал в состоянии экстаза; но время от времени я ловил на себе его уклончивый, но острый и коварный взгляд, взгляд первостепенного жулика или полицейского агента.

Таким образом, Николай Федорович вполне достоин той миссии, которую на него возложил Протопопов, – по восстановлению мощного орудия реакции, созданного генералом Богдановичем и доктором Дубровиным в 1905 году. Это был тот самый «Союз русского народа», который снискал столь отвратительную репутацию из-за подвигов его «Черной сотни». В окружении министра внутренних дел не проходит и дня, чтобы не обсуждалась идея мобилизации отсталых элементов населения во имя православного самодержавия, чтобы натравливать их на либералов и интеллектуалов, на нерусских подданных и на евреев. Кроме Б., который скорее является посредником и советником, чем человеком действия, эффективное руководство движением находится, как говорят, в руках трех бывших вожаков «Черной сотни»: Маркова, Булавцева и Замысловского. Считается, что достаточно нескольких хорошо организованных погромов для того, чтобы реанимировать «вечные народные достоинства». Под прикрытием этого национального пробуждения сама Дума будет распущена или, скорее, этот зловещий общественный институт, источник всякого зла, будет упразднен раз и навсегда.

Таким образом, доктрина и программа движения не изменились с того дня в 1907 году, когда доктор Дубровин направил следующую телеграмму императору, чтобы поздравить его по случаю роспуска Второй Думы:

«Слезы радости мешают нам выразить мысли, которые переполняли нас при чтении вашего манифеста, о, наш любимый самодержец, и тогда, когда мы услышали о ваших властных словах, положивших конец преступному существованию Думы. Мы со всем пылом умоляем Всевышнего дать вам силу и твердость, необходимые для того, чтобы завершить вашу священную работу. Россия может не бояться своих врагов дома и за границей, пока русский народ защищает его царь-самодержец, посланец Божий на земле».

Вторник, 14 ноября

Сегодня утром Нератов официально передал мне текст обращения правительства, которое будет зачитано сегодня днем Государственному совету империи и депутатам Думы во время открытия ее сессии.

Обращение выдержано в надлежащих выражениях. Правительство вновь подтверждает, что для России целью войны является Константинополь. Эта цель представляет такую жизненную важность, что русский народ должен делать всё возможное, чтобы достичь ее. Что касается Польши, то обращение правительства повторяет, что император полон решимости собрать вместе территории Польши в рамках королевской автономии.

Но в последний момент министры, узнавшие о том, что депутаты Думы предлагают устроить против них враждебную демонстрацию, решили отказаться от чтения обращения и покинуть зал заседаний Думы немедленно после речи председателя Родзянко, посвященной открытию сессии. Штюрмер обратился с просьбой к послам, чтобы они также покинули дипломатическую галерею в ту минуту, когда зал покинут министры.

Когда в два часа дня я прибыл в Таврический дворец, то обсудил с моими коллегами из Англии, Италии и Соединенных Штатов странную просьбу, только что переданную нам Штюрмером. Бьюкенен, дуайен, оценил создавшуюся ситуацию так: если мы останемся на наших местах, после того как министры покинут зал и после того как произойдет какой-нибудь парламентский инцидент или случится демонстрация, враждебная правительству, то мы рискуем попасть в затруднительное положение. Мы согласились с его точкой зрения.

После краткой и патриотической торжественной речи Родзянко все министры, ко всеобщему изумлению, встали со своих мест. Затем они во главе с Родзянко покинули, не спеша, зал, оставив позади себя невообразимый шум, в котором выделялись крики социалистов.