Вторник, 21 ноября
Занятие тайными науками всегда было в почете у русских; со времени Сведенборга и баронессы Крюденер все спириты и иллюминаты, все магнетизеры и гадатели, все жрецы изотеризма и чудотворцы встречали радушный прием на берегах Невы.
В 1900 году воскреситель французского герметизма, маг Папюс, настоящая фамилия которого – доктор Анкосс, приехал в Санкт-Петербург, где он скоро нашел усердных поклонников. В последующие годы его здесь видели неоднократно во время пребывания его большого друга знахаря Филиппа из Лиона; император и императрица почтили его своим полным доверием; последний его приезд относится к февралю 1906 года.
И вот газеты, дошедшие к нам недавно через скандинавские страны из Франции, содержат известие о том, что Папюс умер 26 октября.
Признаюсь, эта новость ни на одно мгновение не остановила моего внимания; но она, говорят, повергла в уныние лиц, знавших некогда «духовного учителя», как называли его между собой его восторженные ученики.
Г-жа Р., являющаяся одновременно последовательницей спиритизма и поклонницей Распутина, объясняет мне это уныние странным пророчеством, которое стоит отметить: смерть Папюса предвещает не более и не менее, как близость гибели царизма, и вот почему.
В начале октября 1905 года Папюс был вызван в Санкт-Петербург несколькими высокопоставленными последователями, очень нуждавшимися в его совете ввиду страшного кризиса, который переживала в то время Россия. Поражения в Маньчжурии вызвали повсеместно в империи революционные волнения, кровопролитные стачки, грабежи, убийства, пожары. Император пребывал в жестокой тревоге, будучи не в состоянии выбрать между противоречивыми и пристрастными советами, которыми ежедневно терзали его семья и министры, приближенные, генералы и весь его двор. Одни доказывали ему, что он не имеет права отказаться от самодержавия его предков, и убеждали не останавливаться перед неизбежными жестокостями беспощадной реакции, другие заклинали его уступить требованиям времени и лояльно установить конституционный режим.
В тот самый день, когда Папюс прибыл в Санкт-Петербург, Москва была терроризована восстанием, а какая-то таинственная организация объявила всеобщую железнодорожную забастовку.
Маг был немедленно приглашен в Царское Село. После краткой беседы с царем и царицей он на следующий день устроил торжественную церемонию колдовства и вызывания духов усопших. Кроме царя и царицы на этой тайной литургии присутствовало одно только лицо: молодой адъютант императора капитан Мандрыка, теперь генерал-майор и губернатор Тифлиса. Интенсивным сосредоточением своей воли, изумительной экзальтацией своего флюидического динамизма духовному учителю удалось вызвать дух благочестивейшего царя Александра III, несомненные признаки свидетельствовали о присутствии невидимой тени.
Несмотря на сжимавшую его сердце жуть, Николай II задал отцу вопрос, должен он или не должен бороться с либеральными течениями, грозившими увлечь Россию. Дух ответил: «Ты должен во что бы то ни стало подавить начинающуюся революцию, но она еще возродится и будет тем сильнее, чем суровее должна быть репрессия теперь. Что бы ни случилось, бодрись, мой сын. Не прекращай борьбы».
Изумленные царь и царица еще ломали голову над этим зловещим предсказанием, когда Папюс заявил, что его логическая сила дает ему возможность предотвратить предсказанную катастрофу, но что действие его заклинания прекратится, лишь только он сам исчезнет физически. Затем он торжественно совершил ритуал заклинания.
И вот с 26 октября маг Папюс «исчез физически», и действие его заклинания прекратилось. Значит – скоро революция!..
Простившись с г-жой Р., я возвращаюсь к себе в посольство и открываю «Одиссею» на XI песне, на знаменитом эпизоде жертвоприношения усопшим для того, чтобы вызвать их из подземного царства. Под влиянием только что выслушанного рассказа эта великолепная сцена из жизни первобытного человечества, эта мрачная и варварская фантасмагория представляется такой же естественной и правдивой, как если бы она происходила вчера. Я вижу, как Улисс в туманной стране киммерийцев приносит жертву усопшим, копает землю мечом, совершает возлияние из вина и молока, затем над краем ямы перерезает горло черному барану. И поднявшиеся из Эреба тени толпой бросаются пить текущую ручьями кровь. Но царь Итаки с силой отталкивает их, ибо единственная душа, появления которой он ждет, – душа его матери, достопочтенной Антиклеи, которая откроет ему будущее при посредстве гадателя Тиресия… И я вспоминаю, что от Улисса до Николая II, от гадателя Тиресия до мага Папюса прошло только тридцать столетий.
Наступление, которое Салоникская армия настойчиво осуществляла в течение месяца в долине реки Черна, наконец, сломило сопротивление болгар.
Понедельник, 20 ноября
Вчера сербы заняли Монастир; это было в годовщину их вступления в этот город в 1912 году.
Император Франц Иосиф находится в агонии.
Вторник, 21 ноября
Штюрмер неожиданно выехал вчера в Могилев по вызову царя.
Среда, 22 ноября
Франц Иосиф I, император Австрийский, апостолический король Венгерский, король Богемский, Далматский, Хорватский, Славянский, Иллирийский и Галицийский, король Иерусалимский и проч., умер на восемьдесят седьмом году от роду.
Об этом едва говорят, как о факте незначительном, – настолько настоящая действительность превосходит все последствия, которые предвидели когда-то, когда пророчили кончину старого императора…
Мне некогда писать ему надгробное слово. Но для оценки его царствования мне достаточно вспомнить ужасный отзыв его предшественника, Фердинанда I, которого заставили отречься от престола в 1848 году, после чего он жил на покое в Праге до 1875 года. Вскоре после битвы при Садовой, припомнив поражения 1859 года и потерю Ломбардии, видя затем Австрию окончательно исключенной из союза немецких государств и вынужденной уступить Венецианскую область, свергнутый старик монарх воскликнул: «Но за что же меня прогнали в 1848 году? Я способен был бы не менее моего племянника проигрывать сражения и терять провинции».
Четверг, 23 ноября
Сегодня вечером в десять часов, в то время как я работал один в своей квартире, один из моих осведомителей, очень надежный, прислал мне следующую записку:
«Я не хочу ждать до завтра, чтобы сообщить вашему превосходительству крупную новость: Штюрмер ушел в отставку и заменен на посту председателя Совета министров г-ном Треповым».
Новость приводит меня в восхищение, но не захватывает меня врасплох. Расставшись с Штюрмером, император лишний раз доказал, что он способен на превосходные решения, когда освобождается из-под влияния императрицы.
Пятница, 24 ноября
Отставка Штюрмера официально объявлена сегодня утром. Трепов заменяет его на посту председателя Совета министров; новый министр иностранных дел еще не назначен.
С точки зрения военной, которая должна преобладать над всякими другими соображениями, назначение Трепова доставляет мне большое облегчение. Во-первых, заслуга Трепова в том, что он не терпит Германии. Его пребывание во главе правительства гарантирует нам, что Союз будет лояльно соблюдаться и что германские интриги не будут больше так свободно развиваться. Кроме того, он человек энергичный, умный и методичный, его влияние на различные ведомства может быть только превосходным.
Другая новость: генерал Алексеев получил отпуск. Временно исполнять его обязанности будет генерал Василий Иосифович Гурко, сын фельдмаршала, бывшего героя Балкан.
Отставка генерала Алексеева мотивирована состоянием его здоровья. Правда, генерал страдает внутренней болезнью, которая заставит его в ближайшем будущем подвергнуться операции, но есть, кроме того, и политический мотив: император решил, что его начальник Главного штаба слишком открыто выступал против Штюрмера и Протопопова.
Вернется ли генерал Алексеев в Ставку? Не знаю. Если его уход является окончательным, я охотно примирюсь с этим. Правда, он всем внушает уважение своим патриотизмом, энергией, щепетильной честностью, редкой работоспособностью. К несчастью, ему недоставало других, не менее необходимых качеств: я имею в виду широту взгляда, более высокое понимание значения Союза, полное и синтетическое представление о всех театрах военных операций. Он замкнулся исключительно в функции начальника Генерального штаба Верховного главнокомандования русских войск. По правде сказать, миссию, высокую важность которой недостаточно понял генерал Алексеев, должен был бы взять на себя император, но император понимал это еще меньше, в особенности с того дня, как единственным истолкователем Союза при нем сделался Штюрмер.
Генерал Гурко, заменивший генерала Алексеева, – деятельный, блестящий, гибкий ум, но он, говорят, легкомыслен и лишен авторитета.
Сегодня я обедаю в «Кафе де Пари» с несколькими друзьями. Опала Штюрмера радостно комментируется всеми присутствующими; на Трепова возлагают большие надежды, учитывают наперед могучее и близкое пробуждение национального сознания. Один только Безак молчит. К нему пристают с вопросами. Он отделывается обычными сарказмами:
– Впредь ничто не остановит победного шествия наших войск!.. На Рождество мы вступим в Константинополь!.. Не пройдет трех месяцев, как мы будем в Берлине!.. Особенно приводит меня в восхищение Константинополь, потому что, между нами, все мы несколько забыли завещание Петра Великого, Святую Софию и всё прочее.
После обеда я увожу Безака в своем автомобиле к одной из наших знакомых, которая живет на Адмиралтейском канале, и спрашиваю его:
– Теперь скажите мне серьезно… Ваше мнение об отставке Штюрмера.
Он минуту подумал, потом очень серьезно сказал:
– Господин Штюрмер – великий гражданин, старавшийся удержать свою родину на роковой наклонной плоскости, до которой ее безумно довели и в конце которой ее ожидают поражение, позор, гибель и революция.