Понедельник, 4 декабря
Слова министерской декларации, относящиеся к Константинополю, вызвали и в публике не больше отклика, чем в Думе. Такой же эффект индифферентности и удивления, как если бы Трепов откопал старую утопию, некогда дорогую и с тех пор давно забытую!..
Вот уже несколько месяцев я наблюдаю в народной душе это прогрессивное выцветание византийской мечты. Очарование прошло.
Охладеть к своим мечтам; бросить то, к чему стремился, чего жаждал с величайшим пылом; чувствовать даже известного рода горькую и едкую радость, констатируя свое заблуждение и разочарование, – как это по-русски!
Г-жа П. говорит мне сегодня вечером:
– Декларация правительства нелепа. Никто больше не думает о Константинополе. Это было прекрасное безумие, но безумие. А вылечившись от какого-нибудь безумия, его больше не повторяют; делают новое безумие… Трепов и все те, кто пытается оживить в русском народе мечту о Константинополе, напоминают мне тех мужчин, которые думают разбудить любовь женщины, предлагая ей вновь пережить воспоминания прошлого. Сколько бы они ни напоминали, как это было восхитительно в Венеции, ночью, при свете луны, в гондоле, – их даже не слушают…
Вторник, 5 декабря
Подразделение французских войск должно было оставить Афины, где восторжествовала германофильская партия.
Бриан предложил союзникам предпринять в отношении Греции следующие меры: 1) блокада королевства; 2) смещение короля Константина; 3) признание Венизелоса.
Однако он уточнил, что не может быть речи ни об объявлении войны Греции, ни о попытке посягнуть на монархическую конституцию.
Поскольку преемник Штюрмера в Министерстве иностранных дел пока еще не назначен, то я обсуждал проблему с Нератовым, временно исполняющим обязанности министра.
Так же как и Бриан, он считает, что король несет личную ответственность за нападение на наши войска. Но он возражает против смещения монарха:
– Это было бы воспринято здесь, в Петрограде, очень негативно, – заявил он, – со стороны консервативных кругов. Германофильская клика и камарилья вокруг императрицы не упустят случая использовать это в качестве оружия против политики Союза в отношении демократических правительств западных стран.
С практической точки зрения Нератов озабочен вероятными трудностями при осуществлении этого мероприятия и опасными последствиями, которые оно повлечет за собой.
Во имя какого принципа будет объявлено смещение короля? При помощи каких средств можно будет поднять руку на Константина? Если он сбежит в Ларису или в Трикалу, то последуем ли мы за ним?.. Кому будет передана корона? Кронпринцу? А если предположить, что он откажется участвовать в свержении своего отца?.. Наконец, не окажемся ли мы втянутыми в ситуацию, когда придется пойти на масштабное использование вооруженных сил и, возможно, на захват Греции? Если так, то не будет роль Салоникской армии, как боевой единицы, сведена к нулю?
Нератов предпочитает более умеренное и менее рискованное решение. С его точки зрения, правительства союзников должны воздержаться от сведения счетов с королем Константином. В настоящее время было бы достаточным:
1) оккупация Пирея; 2) осуществление строгой блокады основных портов королевства; 3) стратегическая диспозиция войск в Фессалии, чтобы прикрыть левый фланг Восточной армии.
Эти выводы кажутся мне выражением самой мудрости.
Четверг, 7 декабря
Австро-германцы и болгары вступили вчера в Бухарест. Стратегическая виртуозность Гинденбурга сотворила свой шедевр.
Суббота, 9 декабря
Тревожный призыв, раздавшийся в Думе из уст графа Бобринского и Пуришкевича, этих двух паладинов неограниченного самодержавия, огласил даже архаическую цитадель абсолютного монархизма, Государственный совет. Он состоит из 192 членов, из которых половина назначается непосредственно царем, а другая половина избирается духовенством, земствами, дворянством, крупными собственниками, торговыми палатами и университетами.
Высокое собрание осмелилось сегодня выразить пожелание, в котором предостерегает царя против гибельного действия закулисных влияний. Это робкое заявление протеста вызывает оживленные комментарии.
История представляет лишь длинный ряд повторений. В марте 1830 года парижская палата депутатов тоже довела до сведения Карла Х почтительный совет благоразумия. Но воспользовался ли кто-либо когда-либо уроками истории?..
Воскресенье, 10 декабря
Что политику России делает камарилья императрицы, факт несомненный. Но кто руководит самой этой камарильей? От кого получает она программу и направление?
Конечно, не от императрицы. Публика любит простые идеи и общие олицетворения и не имеет точного представления о роли царицы, поэтому она расширяет эту роль и в значительной степени ее искажает. Александра Федоровна слишком импульсивна, слишком заблуждается, слишком неуравновешенна, чтобы создать политическую систему и следить за ее проведением. Она является главным и всемогущим орудием заговора, который я постоянно чувствую вокруг нее; однако она не более как орудие.
Точно так же лица, группирующиеся вокруг нее: Распутин, Вырубова, генерал Воейков, Танеев, Штюрмер, князь Андроников и проч. – лишь подручные, статисты, подобострастные интриганы или марионетки. Министр внутренних дел Протопопов, производящий более внушительное впечатление, обязан этой обманчивой внешностью раздражению мозговых оболочек. За его экспансивным фанфаронством и суетливой активностью нет ничего, кроме раздражения спинного мозга. Это мономан, которого скоро отправят в дом для умалишенных.
Кто же в таком случае руководит царскосельской камарильей?
Я тщетно расспрашиваю тех, кто, казалось, наиболее способны были бы удовлетворить мое любопытство, и получаю лишь неопределенные или противоречивые ответы, гипотезы, предположения.
Если б я тем не менее принужден был сделать выводы, я сказал бы, что пагубная политика, за которую императрица и ее партия будут нести ответственность перед историей, внушается им четырьмя лицами: это лидер крайней правой фракции в Государственном совете Щегловитов, Петроградский митрополит преосвященный Питирим, бывший директор Департамента полиции Белецкий и, наконец, банкир Манус.
Вне этих четырех лиц я вижу лишь игру сил анонимных, коллективных, разбросанных, подчас бессознательных, которые выражают, может быть, исключительно вековое действие царизма, его инстинкт самосохранения, всю органическую жизненность, которая еще остается в нем.
В этом квартете я приписываю особую роль банкиру Манусу – он обеспечивает сношения с Берлином. Это через него Германия заводит и поддерживает свои интриги в русском обществе; он является распределителем германских субсидий.
Среда, 13 декабря
Вчера Германия вручила Северо-Американским Соединенным Штатам ноту, в которой она от имени своего и своих союзников заявляет о своей готовности начать немедленно переговоры о мире. В подтверждение этого торжественного заявления не указано никакого условия.
С первого же взгляда эта нота представляется стратегической уловкой, западней, предназначенной вызвать в лагере врагов пацифистское движение и ослабить нашу коалицию. Пусть Германия сначала сообщит нам, каковы ее планы, на какие репарации она готова согласиться, какие она предлагает нам гарантии, и мы отнесемся серьезно к ее предложению.
Сильно страдая от приступа ревматизма, удерживающего меня в постели, я принимаю Бьюкенена и Карлотти. Мы все трое одного мнения.
Четверг, 14 декабря
Император вверил портфель министра иностранных дел государственному контролеру Николаю Николаевичу Покровскому.
Выбор неожиданный. Покровскому шестьдесят лет; он всю жизнь занят был вопросами, касающимися финансов и государственного контроля, у него нет никакого представления о делах внешних и дипломатии, но с этой оговоркой, очень важной в настоящий момент, я ничего не имею против его назначения. Во-первых, это человек осторожный, умный и трудолюбивый, вполне преданный Союзу. Затем, в личных отношениях – это человек редких качеств, душевный и скромный, с небольшой долей насмешливого лукавства. Без состояния, обремененный семьей, он ведет жизнь самую простую, самую приличную. За тридцать пять лет, с тех пор как он служит в государственном контроле, его никогда не коснулась даже тень подозрения.
Пятница, 15 декабря
Вступая в отправление своих обязанностей, Покровский произнес сегодня в Думе в самом непоколебимом тоне речь, в которой доказывал иллюзорный и предательский характер немецкого предложения: «Державы Антанты, – сказал он, – заявляют о своей непоколебимой воле продолжать войну до окончательной победы. Наши бесчисленные жертвы оказались бы напрасными, если бы мы заключили преждевременный мир с противником, истощенным, но еще не побежденным».
Эти слова, представляющие такой счастливый контраст с двусмысленным и лукавым языком Штюрмера, произвели сильное впечатление на Думу; важно было произнести их, чтобы уничтожить эффект немецкой инициативы.
Я все еще вынужден не покидать постели, и у меня не было недостатка в визитах. Со всех сторон до меня доходит одна и та же нота: «Очень важный результат составляет уже один тот факт, что вопрос о мире поставлен перед общественным мнением. Умы, таким образом, постепенно подготовляются к благоразумным решениям».
Суббота, 16 декабря
Покровский был у меня сегодня днем.
Я поздравляю его с твердым и откровенным заявлением, которое он сделал вчера в Думе.
– Я точно сообразовался, – ответил он, – с приказаниями его величества императора, с которым я имею честь быть вполне согласным во взглядах. Его величество решил не позволять больше сомневаться в его воле, которая вам известна; император дал мне на этот счет самые категорические инструкции; он даже поручил мне представить ему без замедления проект манифеста, оповещающего армию о том, что Германия просит мира.