Заканчивая рассказ о пророчествах старца, госпожа Т. сообщила мне, что незадолго до его смерти она слышала, как он сказал: «Я знаю, что умру в страшных мучениях. Мое тело будет разорвано на куски. Но даже если мой пепел будет развеян ветром, я буду продолжать совершать чудеса на моей могиле. Благодаря моим молитвам свыше больные будут выздоравливать и бесплодные женщины забеременеют».
Я в самом деле не сомневаюсь, что рано или поздно память о Распутине породит легенды и его могила будет щедра на чудеса.
Понедельник, 29 января
Делегаты конференции союзников из Франции, Англии и Италии прибыли сегодня утром в Петроград. Они употребили только три дня на дорогу от Порта Романова; их поезд – первый, проехавший от одного конца до другого по Мурманской линии.
Предоставив генерала Кастельно заботам моего военного атташе, я везу Думерга в гостиницу «Европейскую».
Он расспрашивает меня о внутреннем положении России. Я описываю его, не щадя мрачных красок, и прихожу к выводу о необходимости ускорить военные операции.
– С русской стороны, – говорю я, – время больше не работает на нас. Здесь перестают интересоваться войной. Все правительственные пружины, все колеса административной машины портятся одно за другим. Лучшие умы убеждены в том, что Россия идет к пропасти. Надо нам спешить.
– Я не знал, что зло пустило такие глубокие корни.
– Вы сами отдадите себе в этом отчет.
Он сообщает мне, что правительство Республики хотело бы получить от императора формальное обещание вставить в мирный договор статью, предоставляющую Франции все гарантии, какие она считает нужным обеспечить себе в рейнских провинциях. Я напомнил ему, что вопрос о рейнских провинциях был давно урегулирован между Францией и Россией, во всяком случае, насколько это позволяет сделать «карта войны».
– В ноябре 1914 года император по собственной инициативе заявил мне, что он безоговорочно согласен на передачу нам левого берега Рейна; он повторил это 13 марта прошлого года. Чего большего мы могли бы желать?
– Но господин Бриан считает, что нам следует связать русское правительство письменным и подробным обязательством… Мы не можем не принять мер предосторожности в таком серьезном деле.
После интимного завтрака в посольстве я веду Думерга и генерала Кастельно в Министерство иностранных дел, где должно состояться предварительное официальное заседание конференции для установления основных принципов ее работы.
Присутствуют:
От России: г-н Покровский, министр иностранных дел; великий князь Сергей Михайлович, генерал-инспектор артиллерии; г-н Войновский, министр путей сообщения; г-н Барк, министр финансов; генерал Беляев, военный министр; генерал Гурко, начальник Штаба Верховного главнокомандующего; адмирал Григорович, морской министр; г-н Сазонов, только что назначенный послом в Лондон, и г-н Нератов, товарищ министра иностранных дел;
От Франции: г-н Думерг, министр колоний; генерал Кастельно и я.
От Англии: лорд Мильнер, министр без портфеля; сэр Джордж Бьюкенен; лорд Ревельсток и генерал сэр Генри Вильсон;
От Италии: г-н Шалойя, министр без портфеля; маркиз Карлотти и генерал граф Руджиери.
С первых же слов становится ясно, что делегаты западных держав получили лишь неопределенные инструкции, у них нет никакого направляющего принципа для координирования усилий союзников, никакой программы коллективного действия для ускорения общей победы. После длинного обмена многословными фразами, пустоту которых каждый чувствует, скромно соглашаются заявить, что недавние конференции в Париже и в Риме определили с достаточной точностью предмет настоящего собрания. Затем принимают постановление о том, что опросы политического порядка будут изучены первыми делегатами и послами; планы операций будут согласованы генералами; техническая комиссия рассмотрит вопросы о материале, снаряжении, транспорте и проч.; наконец, окончательные решения будут приняты конференцией на пленарном заседании.
Вторник, 30 января
Император примет завтра членов конференции. А первое официальное заседание назначено на послезавтра.
Большой завтрак на сорок приборов в посольстве.
Время после завтрака проходит в прогулках и визитах. Председатель румынского Совета министров Брэтиану продлил свое пребывание в Петрограде; он примет участие в работе конференции по всем вопросам, в которых будут затронуты интересы его страны.
В восемь часов парадный обед в Министерстве иностранных дел. Князь Николай Голицын, председатель Совета министров, присутствует, но в качестве лица без слов, простого статиста. Он несет с абсолютной индифферентностью, с полным равнодушием возложенные на него тяжелые обязанности. Тем не менее при условии, что вы не говорите с ним о политике, он отвечает вам с отменной любезностью.
Среда, 31 января
В одиннадцать часов император принимает членов конференции в Малом дворце Царского Села.
Этикет двора требует, чтобы послы пользовались первенством перед своими миссиями, и порядок представления определяют по их старшинству.
Три миссии расставлены поэтому кругом в следующем порядке: английская миссия, итальянская, французская. Сцена, представшая перед моими глазами, достаточно красноречива.
Английская миссия первая не только по привилегии старшинства Бьюкенена, но и по числу своих членов. Так, она насчитывает двух гражданских делегатов, лорда Мильнера и лорда Ревельстока, тогда как миссии итальянская и французская имеют лишь по одному гражданскому делегату: Шалойя и Думерга, и та же английская миссия включает в себя шесть генералов против двух итальянских и двух французских. Тем не менее, с точки зрения военной, Кастельно, несомненно, доставляет нам первенство морального и технического авторитета: блестящие услуги, оказанные им в эту войну, славная смерть его трех сыновей, христианский стоицизм его смирения, благородство его характера, его смелое сердце окружают его чело неким ореолом…
Бьюкенен и Карлотти последовательно представляют свои делегации. Я лишний раз замечаю, что император едва обменивается несколькими словами с первыми в ряду, но охотно затягивает разговоры со своими собеседниками более скромного ранга.
В свою очередь я представляю ему Думерга и слышу из его уст неизбежные вопросы:
– Вы хорошо доехали? Вы не слишком устали?.. Вы первый раз в России?..
Затем несколько незначительных фраз о Союзе, войне, победе. Думерг, который может только нравиться Николаю II своей откровенностью и сердечной простотой, де лает тщетные усилия поднять тон диалога.
С генералом Кастельно император не менее бесцветен; он как будто даже и не подозревает выдающейся роли, которую генерал играл во Франции, не находит нужным сказать ему ни одного слова о его трех сыновьях, павших на поле брани.
После нескольких приветливых слов младшим чиновникам и офицерам, входящим в состав французской миссии, Николай II уходит. И аудиенция окончена.
На обратном пути в Петроград я наблюдаю у лорда Мильнера, у Шалойя, у Думерга одно и то же разочарование от всей этой церемонии.
Про себя я думаю о том эффекте, который извлек бы из таких обстоятельств монарх, увлеченный своим делом, например Фердинанд Болгарский. Я представляю себе всю игру вопросов и инсинуаций, намеков и претензий, излияний и лести, которой предался бы он. Но царь, как я уже часто замечал это, не любит на деле своей власти. Если он ревниво защищает свои самодержавные прерогативы, то это исключительно по причинам мистическим. Он никогда не забывает, что получил власть от самого Бога, и постоянно думает об отчете, который он должен будет отдать в долине Иосафата.
Эта концепция его державной роли совершенно противоположна той, которую внушило Наполеону знаменитое «Обращение» Редерера: «Я люблю власть, но я ее люблю, как художник, я люблю ее, как музыкант любит свою скрипку, чтоб извлекать из нее звуки, аккорды, гармонии…»
Добросовестность, человечность, кротость, честь – таковы, кажется мне, выдающиеся достоинства Николая II, но ему не хватает божественной искры.
Четверг, 1 февраля
Я пригласил на завтрак Коковцова, Трепова, генерала Гурко, Думерга и генерала Кастельно.
Оживленный и задушевный разговор. На сей случай Коковцов спрятал поглубже свой слишком законный пессимизм. Трепов говорит откровенно об опасностях внутреннего кризиса, который переживает Россия, но в его словах, а еще больше, может быть, в его личности, такая сила энергии и повелительности, что зло кажется легко поправимым. Генерал Гурко выказывает себя еще более стремительным, чем обыкновенно. Я чувствую, что вокруг меня реет живительная атмосфера, принесенная Думергом и Кастельно из Франции.
В три часа заседание конференции в Мариинском дворце; мы заседаем в большой круглой зале, выходящей окнами на Исаакиевскую площадь.
Покровский председательствует, но его неопытность в дипломатических делах, его кротость, его скромность мешают ему вести совещание, которое несется по течению. Говорят о Греции, Японии. Сербии, Америке, Румынии, скандинавских странах и проч. Всё это без последовательности, без руководящей идеи, без практического вывода. Несколько раз лорд Мильнер, с которым я сижу рядом, нетерпеливо шепчет мне на ухо:
– Мы теряем время!
Но вот председатель дает слово начальнику Штаба Верховного главнокомандующего.
Своим звонким и прерывающимся голосом генерал Гурко читает нам ряд вопросов, которые он хочет предложить конференции в области военных операций.
Первый вопрос приводит нас в изумление, так как он сформулирован в следующих выражениях: «Должны ли будут кампании 1917 года иметь решительный характер? И не следует ли отказаться добиться окончательных результатов в течение этого года?»
Все делегаты – французские, английские и итальянские – энергично настаивают на том, чтобы были начаты сильные и согласованные наступления на различных фронтах в возможно кратчайший срок.
Но генерал Гурко дает нам понять, что русская армия не в состоянии будет начать большое наступление, до того как будет подкреплена шестьюдесятью новыми дивизиями, формирование которых было недавно решено. А для того чтобы эти дивизии составить, обучить и снабдить всем необходимым материалом, понадобятся долгие месяцы, может быть, год. До тех пор русская армия в состоянии будет начать лишь второстепенные операции, которых, однако, достаточно будет для того, чтобы удержать врага на Восточном фронте.