щие святые, но большинство опустилось и испортилось. Они не имеют никакого влияния на своих прихожан. Всё религиозное воспитание народа надо начать сначала. А для этого надо прежде всего вернуть духовенству его нравственный авторитет. Первое условие – упразднить торговлю таинствами. Священник должен получать от государства жалованье, которого ему хватало бы на жизнь. Тогда можно было бы запретить ему брать какие бы то ни было деньги, кроме данных добровольно на церковь или на бедных. Нужда, до которой доведен в настоящее время священник, принуждает его на позорное торгашество, которое лишает его всякого престижа, всякого достоинства. Я предвижу великие несчастья для нашей святой церкви, если ее верховный покровитель, наш обожаемый благочестивый государь, скоро не реформирует ее…
В устах епископа-распутинца такая речь является знаменательным предсказанием.
Я знаю, с другой стороны, что два духовных сановника, никогда не соглашавшихся мириться с Распутиным, из числа наиболее уважаемых представителей русского епископата, – преосвященный Владимир, архиепископ Пензенский, и преосвященный Андрей, епископ Уфимский, – вы сказываются в таких же выражениях, как и преосвященный Феофан.
Вторник, 6 марта
Петроград терпит недостаток в хлебе и дровах, народ страдает.
Сегодня утром у булочной на Литейном я был поражен злым выражением, которое я читал на лицах всех бедных людей, стоявших в очереди, из которых большинство провело там всю ночь.
Покровский, с которым я говорил об этом, не скрыл от меня своего беспокойства. Но что делать? Железнодорожный кризис, действительно, усилился. Сильные морозы, которые держатся во всей России (-43 °C), вывели из строя – из-за того что полопались трубы паровиков – более 1200 локомотивов, а запасных труб из-за забастовок не хватает. Кроме того, в последние недели выпал исключительно обильный снег, а в деревнях нет рабочих для очистки путей. В результате – 57 000 вагонов в настоящее время застряли.
Четверг, 8 марта
Весь день Петроград волновался. По главным улицам проходили народные шествия. В нескольких местах толпа кричала: «Хлеба и мира». В других местах она запевала «Рабочую Марсельезу»[24]. Произошло несколько стычек на Невском проспекте.
Сегодня вечером у меня обедали Трепов, граф Толстой, директор Эрмитажа, мой испанский коллега маркиз Вильясинда и около двадцати моих обычных гостей.
Уличные инциденты бросают тень озабоченности на лица и разговоры. Я расспрашиваю Трепова о мерах, которые правительство намеревается принять для снабжения Петрограда продовольствием и без которых положение рискует скоро ухудшиться. В его ответах нет ничего успокоительного.
Когда я вернулся к моим гостям, то не нашел и следа беспокойства ни на их лицах, ни в их разговорах. Говорят больше всего о вечере, который супруга князя Леона Радзивилла устраивает в воскресенье, который будет многолюден, блестящ и где, надеются, будут музыка и танцы.
Трепов и я посмотрели друг на друга. Одна и та же мысль приходит на уста: странный момент выбрали для устройства празднества!
В группе обмениваются мнениями о танцовщицах Мариинского театра, о пальме первенства таланта, которую следует отдать Павловой, Кшесинской, Карсавиной.
Несмотря на то, что в воздухе столицы чувствуется восстание, император, проведший только что два месяца в Царском Селе, выехал сегодня вечером в Ставку.
Пятница, 9 марта
Волнения в промышленных районах приняли сегодня утром резкую форму. Много булочных было разгромлено на Выборгской стороне и на Васильевском острове. В нескольких местах казаки атаковали толпу и убили несколько рабочих.
Покровский сообщает мне о своей тревоге:
– Я придавал бы этим беспорядкам лишь второстепенное значение, если бы у моего дорогого коллеги по внутренним делам был еще хоть проблеск рассудка. Но чего ждать от человека, который вот уже много недель как потерял всякое чувство действительности и который ежевечерне совещается с тенью Распутина? Этой ночью он снова провел два часа, вызывая призрак старца.
Суббота, 10 марта
Тревожный вопрос о продовольствии рассматривался сегодня ночью на экстренном заседании Совета министров, на котором были все министры, кроме министра внутренних дел, а также председатель Государственного совета, председатель Думы и петроградский городской голова. Протопопов не соблаговолил принять участие в этом совещании; он, без сомнения, советовался с призраком Распутина.
Множество жандармов, казаков и солдат разбросаны по всему городу. Приблизительно до четырех часов пополудни манифестации не вызвали никакого беспорядка. Но скоро публика начала приходить в возбуждение. Пели «Марсельезу», носили красные знамена, на которых было написано: «Долой правительство! Долой Протопопова! Долой войну! Долой немку!..» После пяти часов на Невском произошли одна за другой несколько стычек. Были убиты три манифестанта и трое полицейских; насчитывают до сотни раненых.
Вечером спокойствие восстановлено. Я пользуюсь этим, чтобы пойти с женой моего секретаря, виконтессой дю Альгуэ, послушать немного музыку, на концерт Зилоти. По дороге мы поминутно встречаем патрули казаков.
Зал Мариинского театра почти пуст, не больше пятидесяти человек; много неявившихся и среди музыкантов. Мы выслушиваем, скорее терпим, 1-ю симфонию молодого композитора Стравинского; произведение неровное, местами довольно сильное, но все эффекты которого пропадают в изысканности смелых диссонансов и сложности гармонических формул. Эти тонкости техники заинтересовали бы меня в другое время, сегодня вечером они раздражают. Очень кстати на сцене появляется скрипач Энеску. Окинув грустным взглядом пустой зал, он подходит к креслам, которые мы занимаем в углу оркестра, как будто собираясь играть для нас одних. Никогда удивительный виртуоз, достойный соперник Изаи и Крейслера, не производил на меня более сильного впечатления своей игрой, простой и широкой, способной доходить до самых деликатных модуляций и самого бурного воодушевления. Фантазия Сен-Санса, которую он исполнял в заключение, – дивная по своему пламенному романтизму. После этого номера мы уходим.
Площадь Мариинского театра, обычно такая оживленная, имеет вид унылый; на ней стоит один только мой автомобиль. Жандармский пост караулит мост на Мойке; войска сосредоточены перед Литовским замком. Пораженная, как и я, этим зрелищем, госпожа дю Альгуэ говорит:
– Мы, может быть, только что видели последний вечер режима.
Воскресенье, 11 марта
Сегодня ночью министры заседали до пяти часов утра. Протопопов соблаговолил присоединиться к своим коллегам; он доложил им об энергичных мерах, которые он прописал для поддержания порядка «во что бы то ни стало», вследствие чего генерал Хабалов, военный губернатор Петрограда, велел расклеить сегодня утром следующее объявление:
«Всякие скопления людей воспрещаются. Предупреждаю население, что возобновил войскам разрешение употребить для поддержания порядка оружие, ни пред чем не останавливаясь».
Возвращаясь около часу ночи из Министерства иностранных дел, я встречаю одного из корифеев кадетской партии Василия Маклакова:
– Мы имеем теперь дело с крупным политическим движением. Все измучены настоящим режимом. Если император не даст стране скорых и широких реформ, волнение перейдет в восстание. А от восстания до революции один только шаг.
– Я вполне с вами согласен и сильно боюсь, что Романовы нашли в Протопопове своего Полиньяка… Но если события будут развиваться быстро, вам, наверно, придется сыграть в них свою роль. Я умоляю вас не забыть тогда об элементарных обязанностях, которые налагает на Россию война.
– Вы можете положиться на меня.
Несмотря на предупреждение военного губернатора, толпа становится все более шумной и агрессивной; на Невском проспекте она разрастается с каждым часом. Четыре или пять раз войска вынуждены были стрелять залпами, чтобы не быть стиснутыми; насчитывают десятки убитых.
К концу дня двое из моих агентов-информаторов, которых я послал в фабричные кварталы, докладывают, что беспощадная жестокость репрессий привела в уныние рабочих и они повторяют: «Довольно нам идти на убой на Невском проспекте».
Но другой информатор сообщает, что один гвардейский полк, Волынский, отказался стрелять. Это новый элемент в ситуации, и он напоминает мне зловещее предупреждение 31 октября прошлого года.
Чтобы отдохнуть от работы и всей суеты, которые мне доставил этот день (меня осаждала своими тревогами французская колония), я отправляюсь после обеда выпить чашку чаю у графини П., которая живет на улице Глинки. Расставаясь с ней около одиннадцати часов, я узнаю, что манифестации продолжаются перед Казанским собором и у Гостиного Двора. Поэтому, чтобы вернуться в посольство, я считаю благоразумным поехать по Фонтанке. Едва мой автомобиль выехал на набережную, как я замечаю ярко освещенный дом, перед которым дожидается длинный ряд экипажей. Это вечер супруги князя Леона Радзивилла в полном разгаре; проезжая мимо, я узнаю автомобиль великого князя Бориса.
По словам Сенака де Мельяна, много веселились и в Париже вечером 5 октября 1789 года.
Понедельник, 12 марта
В полдевятого утра, когда я кончал одеваться, я услышал странный и продолжительный гул, который шел как будто от Александровского моста. Смотрю: мост, обычно такой оживленный, пуст. Но почти тотчас же на том конце, который находится на правом берегу Невы, показывается беспорядочная толпа с красными знаменами, между тем как с другой стороны спешит полк солдат. Так и кажется, что сейчас произойдет столкновение. В действительности, обе массы сливаются в одну. Солдаты братаются с повстанцами.
Несколько минут спустя приходят сообщить, что гвардейский Волынский полк взбунтовался сегодня ночью, убил своих офицеров и обходит город, призывая народ к революции, пытаясь увлечь оставшиеся верными войска.