Чтобы уравновесить зловредные происки этой шайки, я вижу около государя только одно лицо, начальника военной его величества канцелярии князя Владимира Орлова, сына прежнего посла в Париже. Человек прямой, гордый, всей душой преданный императору, он с первого же дня высказался против Распутина и не устает бороться с ним, что, конечно, вызывает враждебное к нему отношение со стороны государыни и госпожи Вырубовой.
Среда, 30 сентября
В Галицийских Карпатах австро-венгры организовывают отчаянную защиту Ужокского перевала, который открывает доступ к Трансильвании.
На востоке Восточной Пруссии немцы предпринимают громадные усилия, чтобы переправиться через реку Неман между Ковно и Гродно, как раз в тех местах, где Великая армия переправилась через Неман 25 июня 1812 года.
Четверг, 1 октября
Турецкое правительство закрыло проливы под предлогом того, что англо-французская эскадра стоит у входа в Дарданеллы. Это решение наносит неисчислимый ущерб России, которая остается без морских коммуникаций, если не считать использование возможностей Владивостока и Архангельска. Но при этом следует помнить, что Владивосток находится на расстоянии в 10 500 километров от Петрограда и что порт Архангельска может быть закрыт до конца мая, так как его акватория будет скована льдом.
Последствия закрытия проливов представляются тем более серьезными, поскольку уже в течение некоторого времени я стал получать сообщения из Москвы, Киева и Харькова о том, что возрождается старая византийская мечта. «Эта война не будет иметь никакого значения для нас до тех пор, пока она не вручит нам Константинополь и проливы. Царьград должен быть нашим и только нашим. Наша историческая миссия и наш священный долг заключаются в том, что мы должны вновь водрузить на куполе Святой Софии крест православия, крест православной веры. Россия не станет избранной нацией, если она не отомстит, в конце концов, за вековые обиды христианства». Именно такие мысли высказывались и распространялись в политических, религиозных и университетских кругах и, даже более того, в самой глуши российского сознания.
Пятница, 2 октября
Великая княгиня Елизавета Федоровна, сестра императрицы и вдова великого князя Сергея Александровича, – странное существо, вся жизнь которого представляется рядом загадок.
Родившись в Дармштадте 1 ноября 1864 года, она уже распустилась прекрасным, очаровательным цветком, когда двадцатилетней девушкой вышла замуж за четвертого сына Александра II.
Мне вспоминается, как я обедал вместе с нею в Париже несколько лет спустя, около 1891 года. Я так и вижу ее такой, какой она тогда была: высокой, строгой, со светлыми, глубокими и наивными глазами, с нежным ртом, мягкими чертами лица, прямым и тонким носом, с гармоническими и чистыми очертаниями фигуры, с чарующим ритмом походки и движений. В ее разговоре угадывался прелестный женский ум – естественный, серьезный и полный скрытой доброты.
Уже в то время она была окружена какой-то тайной. Некоторые особенности ее супружеской жизни не поддавались объяснению.
Сергей Александрович был физически человек высокого роста, со стройным станом, но лицо его было бездушно и глаза, под белесыми бровями, смотрели жестоко. В моральном отношении он обладал суровым и деспотическим характером; ум его был ограничен, образование скудно, зато у него была довольно сильная художественная восприимчивость. Очень отличаясь от своих братьев – Владимира, Алексея и Павла, – он жил замкнуто, ища одиночества, и слыл за странного человека.
Со времени женитьбы он стал еще менее понятен. Он показывал себя, действительно, самым подозрительным и ревнивым мужем, не допуская, чтоб его жена оставалась наедине с кем бы то ни было, не позволяя ей выезжать одной, наблюдая за ее перепиской и ее чтением, запрещая ей читать даже «Анну Каренину» из боязни, чтобы обаятельный роман не пробудил в ней опасного любопытства или слишком сильных переживаний. Кроме того, он постоянно ее критиковал в грубом и резком тоне; он делал ей порой, даже в обществе, оскорбительные замечания. Кроткая и послушная, она склонялась под жестокими словами. Честный и добродушный великан, Александр III, чувствовавший к ней жалость, расточал ей сначала самое любезное внимание, но скоро должен был воздержаться, заметив, что возбуждает ревность своего брата.
Однажды, после жестокой сцены со стороны великого князя, у старого князя Б., присутствовавшего при ней, вырвалось несколько слов сочувствия молодой женщине. Она возразила ему, удивленно и искренно: «Но меня нечего жалеть. Несмотря на всё, что обо мне говорят, я счастлива, потому что очень любима».
Он действительно ее любил, но любил по-своему, любовью эгоистической и бурной, причудливой и двусмысленной, жадной и неполной…
В 1891 году великий князь Сергей Александрович был назначен московским генерал-губернатором.
То было время, когда знаменитый обер-прокурор Святейшего синода, «русский Торквемада» Победоносцев, всемогущий советник Александра III, пытался восстановить учение теократического самодержавия и вернуть Россию к византийским традициям Московского царства.
Между тем великая княгиня Елизавета Федоровна принадлежала по рождению к лютеранскому исповеданию. Новый генерал-губернатор не мог достойно явиться в Кремль с иноверной супругой. Он потребовал от жены, чтобы она отказалась от протестантизма и приняла русскую национальную веру. Уверяют, что и сама она к этому уже раньше склонялась. Как бы то ни было, она всей душой приняла догматы православной церкви; не бывало обращения более искреннего, более проникновенного и безраздельного.
До этого времени холодные и сухие обряды протестантизма давали лишь очень жалкую пищу воображению и чувствам молодой женщины; опыт брачной жизни не был для нее благоприятнее. Все ее задатки мечтательности и чувствительности, веры и нежности нашли себе вдруг применение в таинственных обрядах и великолепной пышности православия. Ее набожность развилась чудесным образом; она познала тогда такую душевную полноту и такие порывы, о которых раньше не подозревала.
В блеске своего генерал-губернаторства, равнявшегося власти вице-короля, Сергей Александрович явился вскоре передовым бойцом того реакционного крестового похода, к которому сводилась вся внутренняя политика «благочестивейшего государя» Александра III.
Одной из первых осуществленных им акций была массовая высылка евреев, которые мало-помалу проникали в Москву. Их самым грубым образом загоняли обратно в гетто в западных губерниях. Затем он издал целую серию спорных и мелочных указов, предписывавших всякого рода ограничения для профессоров и студентов университета. Наконец, он встал в надменную позу по отношению к представителям буржуазии – всего лишь для того, чтобы напомнить им, что их либерализм, хотя он и был довольно умеренным, не отвечает его вкусу. Как всегда случается в подобных случаях, офицеры и чиновники из его окружения были только рады усовершенствовать его диктаторские замашки. Всеобщая ненависть, которую он тем самым вызвал к себе, наполнила его гордостью.
Коронация Николая II в мае 1896 года отметила славную дату в истории православной автократии. Идеал московских царей – сокровенный союз церкви и государства – представлялся лейтмотивом нового правления. Только катастрофа на Ходынском поле, где две тысячи мужиков погибли из-за беспечности полиции, бросила зловещую, хотя и мимолетную тень на сверкающее веселье Священного города.
Двумя годами позже в Кремле, перед Архангельским собором, был торжественно открыт памятник «Царю-мученику» Александру II. Во время церемоний по поводу этого события обер-прокурор Священного синода Константин Победоносцев получил самую высокую награду, которую могла дать империя, орден Святого Андрея, учрежденного Петром Великим в 1698 году. В празднествах участвовала и «православная и самая христианская» армия, которой устроили великолепный смотр.
В 1900 году Николай II предпринял попытку возродить древний обычай своих предков, который не соблюдался в течение более пятидесяти лет; он прибыл в Москву, чтобы выполнить свои пасхальные обязанности и тем самым вновь подтвердить, как он выразился, союз религиозных и национальных чувств, объединявших сердца монарха и его народа. Всё было сделано для того, чтобы придать этим торжествам, по возможности, самый впечатляющий вид. В течение всей Страстной недели церковные службы и крестные ходы сменяли друг друга с беспрецедентной помпезностью и в Кремле, и в главных храмах города. Прежде чем покинуть Москву, император адресовал великому князю Сергею следующий рескрипт:
«Ваше Императорское Высочество!
Божьей милостью я осуществил свое огромное желание и желание императрицы Александры Федоровны быть вместе с нашими детьми, чтобы провести дни Страстной недели, получить священное причастие и оставаться в Москве ради самого торжественного из всех празднеств среди наших величайших национальных храмов под охраняющей тенью нашего древнего Кремля.
Здесь, где возлежит смертный прах святых, возлюбленных Богом, среди гробниц монархов, которые привели Россию к единению и навели в ней порядок, где находится та самая колыбель самодержавия, ревностные прихожане возносили свои молитвы к Царю царей и благостная радость овладевала наши души, также как и души тех верных детей Нашей дорогой церкви, кто заполнил храмы.
Так пусть же Бог услышит этих молящихся! Да поможет Он верующим стать более сильными, окажет помощь тем, чья вера ослабла, и вернет на путь истинный тех, кто сбился с него. Да благословит Он империю России, которая твердо стоит на незыблемой основе православия, священного хранителя вечных Истин, любви и мира.
Присоединяясь к молитвам моего народа, я черпаю свежие силы для того, чтобы служить России ради ее благополучия и ее славы. Я счастлив иметь возможность в эту минуту выразить Вашему Императорскому Высочеству – и через вас городу Москве, которая так дорога моему сердцу – все чувства, которые меня вдохновляют.