Понедельник, 25 января
Сегодня днем посещение магазинов привело меня на Васильевский остров, который является центром интеллектуальной жизни Петрограда, так как там находятся Академия наук, Академия изящных искусств, Горный институт, Высшее мореходное училище, зоологический музей, исторический и филологический институты, несколько гимназий, физические и химические лаборатории и все основные педагогические учреждения.
Так как погода немного улучшилась, я оставил там машину и отправился гулять пешком по улицам. На каждом шагу я встречал студентов. Насколько по-другому они выглядели, чем студенты в Латинском квартале Парижа или на улицах Оксфорда и Кембриджа! Лица, жесты и голоса, в целом весь облик французских студентов является олицетворением юности, живости и беззаботного энтузиазма в их отношении к работе и радостям жизни; даже глаза тех, чье лицо выглядит уставшим, светятся ясным и открытым умом. Что же касается английских студентов, то их здоровый цвет лица и свободная, непринужденная осанка фигуры прежде всего характеризуют решительный подход к делу, рассудительность в решении практических вопросов и хладнокровный, настойчивый и гибкий интеллект. Ничего подобного здесь, на Васильевском острове, я не увидел.
Во-первых, русские студенты представляют собой жалкое зрелище: изможденные, осунувшиеся лица, впалые щеки, хилые руки, исхудалые фигуры с резко выраженной сутулостью. Эти тщедушные тела в изношенной и оборванной одежде являют собой живое свидетельство жалкого положения университетского пролетариата в России. Многие студенты имеют не более двадцати пяти рублей (60 франков) в месяц на свое проживание, то есть одну треть скудного прожиточного минимума, необходимого для того, чтобы поддерживать нормальное существование в этом столь суровом климате. Недостаточность физиологического укрепления тела не является единственным результатом истощения организма; совместно с умственным напряжением она держит нервную систему человека в состоянии постоянного раздражения. Отсюда все эти мрачные или возбужденные, беспокойные и истощенные лица с их фанатичным и преждевременно постаревшим видом, – это черты лиц аскетов, мистиков и анархистов. Не могу не вспомнить фразу, вложенную Достоевским в «Преступлении и наказании» в уста следователя Порфирия: «Преступление Раскольникова – это результат работы сердца, чрезмерно возбужденного теориями».
Наблюдать за студентками, которых здесь достаточно много, не менее поучительная задача. Я обратил внимание на одну, выходившую из кафе в сопровождении четырех молодых людей: они остановились на тротуаре у выхода из кафе, продолжая начатый спор. Высокого роста, очаровательная девушка с живым и твердым взглядом глаз, блестевших из-под каракулевой шапочки, она говорила авторитетным тоном, не допускавшим возражений. Вскоре из трактира вышли еще два студента, которые присоединились к группе, окружавшей девушку. Здесь перед моими глазами предстал, возможно, один из самых самобытных типов русской женственности: миссионерка революционной веры.
Русские писатели, особенно Тургенев, часто говорили, что женщины их страны намного превосходят мужчин в силе характера, решительности и в силе воли. В интимной жизни русская женщина всегда берет на себя инициативу, возбуждает и волнует партнера, говорит безапелляционно и решает всё сама; именно ее распоряжения принимаются к исполнению и ее воля превалирует.
Русская женщина остается сама собой и в весьма отличной от других областей жизненной деятельности – в области революционных политических акций.
В теперь уже отдаленной эпохе «нигилизма» женщины и особенно молодые девушки незамедлительно завоевали для себя высокое место среди наиболее грозных главных героев эпопеи «Народной воли». В их трагической деятельности у них не было соперников. Уже во время первых их подвигов они доказали, что подобны богиням мщения Эриниям.
Двадцать четвертого января 1878 года Вера Засулич выстрелом в упор в генерала Трепова, шефа полиции Санкт-Петербурга, начала серию террористических актов. Тринадцатого марта 1881 года Софья Перовская сыграла активную роль в убийстве Александра II. На следующий год Вера Фигнер вела подстрекательскую деятельность в подготовке военного мятежа в Харькове. В 1887 году Софья Гинзбург организовала покушение на жизнь Александра III. Чуть позднее Екатерина Брешковская начала вместе с Черновым ту неумолимую пропагандистскую деятельность, которая должна была осветить темную душу мужиков миражами социалистической веры. В 1897 году заключенная в Петропавловскую крепость красавица Мария Ветрова, после того как ее в камере изнасиловал офицер жандармерии, облила себя горящим керосином из лампы и сгорела до смерти. В 1901 году Дора Бриллиант вместе с Гершуни, Савинковым и Бурцевым приняла участие в учреждении «Боевой организации». Семнадцатого февраля 1905 года она вела наблюдение за Кремлем, для того чтобы ее товарищ, Каляев, мог бы без помех бросить бомбу, которая на куски разорвала великого князя Сергея.
Конечно, очень трудно что-либо выяснить о контрмерах русской полиции и судебных властей, которые они предпринимали в политических делах. Судебные процессы, о которых время от времени узнавала общественность, всегда проходили при закрытых дверях, и цензура позволяла прессе давать о них лишь краткие сообщения. Но я могу привести по крайней мере имена двадцати женщин, которые играли определенную роль в заговорах и попытках покушения на жизнь в течение последних нескольких лет: Софья Рагозинникова, Татьяна Леонтьева, Мария Спиридонова, Серафима Клитчоглу, Зинаида Коноплянникова, Лидия Стуре, Наталья Климова, Мария Беневская, Лидия Езерская, Софья Венедиктова, Екатерина Измайлович, Елена Иванова, Анастасия Биценко, Мария Школьник и др. Таким образом, доля участия женщин в террористических заговорах весьма значительна и зачастую оказывалась решающей.
Как объяснить ту притягательную силу, которую революционная деятельность имеет для русских женщин? Очевидно, что они находят в ней нечто такое, что удовлетворяет сильнейшие инстинкты их души и темперамента – их потребность в возбудительных стимулах, их сострадание к невзгодам простых людей, их склонность к самопожертвованию и лишениям, их обожествление героизма и пренебрежение к опасности, жажда сильных эмоций, стремление к независимости, вкус к таинственности, приключениям и к волнующему, экстравагантному и мятежному существованию.
Вторник, 26 января
Я завтракал в Зимнем дворце у старшей фрейлины императорского двора, милейшей госпожи Нарышкиной. Гостями на завтраке также были князь Куракин, княгиня Трубецкая, князь и княгиня Шаховские, граф Дмитрий Толстой, директор Эрмитажа, граф Апраксин и другие.
Единственной темой разговора была война, о которой говорили в очень осторожных выражениях: все согласились, что она будет продолжаться долго, что нам предстоит выдержать немало болезненных ударов, но что мы обязаны продолжать войну до победы или, в противном случае, нам придется кануть в вечность.
Беседуя наедине с госпожой Нарышкиной, я спросил ее, какой точки зрения придерживается император.
– Он держится потрясающе, – ответила она. – Ни малейшего признака того, что он пал духом! По-прежнему хранит хладнокровие, по-прежнему решителен! Всегда готов подбодрить! Всегда все та же абсолютная уверенность в победе!
– А как насчет ее величества?
Сославшись на недавний несчастный случай с госпожой Вырубовой, госпожа Нарышкина ответила:
– Вы знаете, что императрица подверглась тяжелым испытаниям за последние несколько дней. И так как она все принимает близко к сердцу, то это не прошло даром для ее состояния здоровья. Но она настроена так же решительно, как и император, и всего лишь вчера она сказала мне: «Мы сделали всё, что могли, чтобы избежать войны, и, таким образом, мы можем быть уверенными, что Бог прибережет для нас победу».
В., который проявляет большой интерес к простому народу и проводит большую часть своего времени в поездках по стране, пересказал мне несколько выразительных высказываний, сделанных одной крестьянкой, которую он недавно встретил.
– Это произошло в Великой Лавре Киева, – стал он мне рассказывать, – во время паломничества. Перед Святыми Вратами я заметил старую женщину, которой было по крайней мере лет восемьдесят. Она был очень сгорбленной, едва дышала и двигалась с превеликим трудом. Я дал ей несколько копеек, чтобы разговорить ее, и затем спросил: «Вы выглядите очень уставшей, моя бедная старушка! Откуда вы пришли?» – «Из Тобольска, из-за Урала». – «Но это же очень далеко!» – «Да, очень далеко». – «Но вы, наверно, приехали поездом?» – «Нет, я не могу себе позволить тратить деньги на билет. Я шла пешком». – «Пешком, с Урала в Киев! И сколько же времени вам потребовалось на это?» – «Несколько месяцев. Точно не знаю». – «Наверно, кто-то был с вами?» – «Нет, я шла одна».
«Одна?!» – Я в изумлении посмотрел на нее. Она повторила: «Да, одна… с моей душой!» Я сунул ей в руку банкноту в двадцать рублей: для нее это были большие деньги; но ее ответ стоил гораздо больше.
Среда, 27 января
Благодарность за присланную мне брошюру приводит меня на Сергиевскую, к почтенному и симпатичному Куломзину, статс-секретарю, кавалеру знаменитого ордена Святого Андрея. Он приближается уже к восьмидесяти годам. Состарившийся на самых высоких должностях, он сохранил всю ясность своего ума; я люблю беседовать с ним, потому что он полон опыта, благоразумия и доброты.
На тему о войне он прекрасно говорит мне:
– Каковы бы ни были наши нынешние затруднения, честь России обязывает их превозмочь. Она должна по отношению к своим союзникам, она должна по отношению к самой себе продолжать борьбу, какой бы то ни было ценой, до полного поражения Германии… Только бы наши союзники имели немного терпения! К тому же продолжение войны зависит только от государя императора, а вы знаете его мысли…
Затем мы говорим о внутренней политике. Я не скрываю от него, что обеспокоен недовольством, которое обнаруживается со всех сторон, во всех классах общества. Он мне жалуется, что состояние общественного мнения также его заботит и что реформы необходимы; но он прибавляет с уверенностью, которая меня поражает: