Русское общество интересуется малейшими подробностями боев; оно не сомневается в их конечном результате и уверено в скором конце. В своем воображении оно уже видит, как союзные эскадры проходят Геллеспонт и становятся на якоре перед Золотым Рогом, и это заставляет его забывать галицийские поражения. Как всегда, русские ищут в мечтах забвения действительности.
Четверг, 13 мая
Русские продолжают отступать в северо-восточном направлении, но отступают они организованно, оказывая сопротивление на каждой позиции. Общее число пленных, попавших к врагу, за последние десять дней достигло численности в 140 000 человек.
Пятница, 14 мая
Правительственный кризис в Италии. Кабинет Саландры – Соннино проявил дальновидность, вручив королю петицию о своей отставке, не дожидаясь заседания палаты депутатов, чтобы вопрос о войне был представлен общественному мнению. Таким образом парламентские интриги Джолитти потерпели неудачу.
Сторонники участия в войне набирают силу с каждым днем.
Воскресенье, 16 мая
Немцы заняли Ярослав, что предоставит им плацдарм на реке Сан. Русские ускоряют свое отступление к востоку от Кельце и югу от реки Пилица.
С другой стороны, на востоке Галиции австрийцы потерпели тяжелое поражение между Коломыей и Черновцами, оставив после себя 20 000 пленных. Таким образом, весь регион между рекой Днестр и рекой Прут находится в руках русских.
Понедельник, 17 мая
В Италии царит возбуждение. В Риме, Милане, Венеции и Генуе проходят постоянные бурные демонстрации, которые имеют почти революционный характер.
Под давлением настроения общественности король Виктор Эммануил вчера отказался принять отставку кабинета Саландры – Соннино. Таким образом, заговор Джолитти провалился. Единственный курс, открытый теперь для «нейтралистского» парламента, заключается в том, чтобы пойти навстречу требованиям национальных чаяний.
Вторник, 18 мая
Сегодня утром я возобновил с Сазоновым нашу нескончаемую дискуссию о румынских территориальных требованиях. Я настоятельно убеждал его пойти на небольшие уступки. Но он был весьма раздражен. Поводом для подобного состояния оказалась телеграмма, полученная им вчера из Бухареста, – он потрясал ею трясущимися пальцами перед моим лицом:
– Брэтиану считает, что он может добиться своего, он говорит о России самым высокомерным тоном, и я не потерплю этого. Я знаю наверняка, что он зашел настолько далеко, что заявил нескольким иностранным дипломатам, будто есть сейчас едва ли подходящий момент для того, чтобы Россия повышала свой голос! Он совершает большую ошибку. Россия – великая держава, и временные неудачи ее армии не заставят ее забыть свой долг, свое прошлое, свое будущее и свою историческую миссию.
– Если Брэтиану позволяет себе говорить подобным образом, то он неправ. Но именно потому, что Россия является великой державой, она не должна чрезмерно настаивать на своей точке зрения. В настоящее время единственный вопрос состоит в том, является ли помощь Румынии полезной для нас и много ли будет значить для нас уступка ей небольшого клочка вражеской территории. Поговорим откровенно, мой дорогой министр! Учтите вашу ситуацию на фронте! Разве вас не приводит в ужас это непредвиденное и быстрое отступление? Разве не понимаете, что вы вот-вот потеряете Перемышль и, возможно, уже завтра австро-германцы силой переправятся через реку Сан? Полностью ли вы уверены в том, что спустя две или три недели не станете горько сожалеть о том, что слишком торговались по поводу румынской помощи?
Упрямство Сазонова, судя по всему, было поколеблено:
– Я попытаюсь найти новую формулу для дальнейших уступок в Буковине и на дунайском берегу Баната. Но в качестве жесткого условия соглашения я потребую немедленного вступления румынской армии в войну. Завтра я дам вам ответ.
Среда, 19 мая
Сазонов уступил по двум пунктам, остававшимся яблоком раздора в переговорах с Бухарестом. Он согласился, что будущая граница между Россией и Румынией будет пролегать по реке Серет. Он также признал право Румынии на аннексирование района Торонтала на дунайском берегу Банарта; но он вновь подтвердил, что немедленное сотрудничество румынской армии является безоговорочным условием двойной уступки.
Четверг, 20 мая
По расчетам русского штаба, силы австро-германцев, брошенные против России, насчитывают не менее 55 армейских корпусов и 20 кавалерийских дивизий. Из этих 55 корпусов три только что прибыли из Франции.
Воскресенье, 23 мая
Италия объявила войну Австро-Венгрии.
Я отправился поздравить моего доброго друга и коллегу Карлотти. Я нашел его в прекрасном настроении. Италия ему многим обязана за тот шаг, который она только что сделала. С самого начала войны он не переставал внушать своему правительству, что ни политически, ни морально Италия не может находиться вне европейского конфликта, что она позорит себя и растеряет свой престиж мелкорасчетливым нейтралитетом и что ее национальные традиции и жизненные интересы заставляют ее как можно скорее объявить, что она следует тем курсом, который ей диктует ее латинское родство.
Понедельник, 24 мая
Генерал Жоффр поручил генералу де Лагишу выразить великому князю Николаю Николаевичу свое восхищение усилиями, предпринятыми русскими армиями в течение последних нескольких недель: «Благодаря их мужеству и стойкости им удалось, не сломившись и не потеряв свою бое способность, нейтрализовать численно превосходившие их вражеские силы, нанеся им колоссальные потери, и, таким образом, они оказали величайшую услугу общему делу. Это еще одна прекрасная страница в славной истории России».
Среда, 26 мая
Следующие друг за другом неудачи русских войск дают повод Распутину утолить непримиримую ненависть, которую он давно питает к великому князю Николаю Николаевичу. Он все время интригует против Верховного главнокомандующего, обвиняя его в полном незнании военного искусства и в том, что он желает только создать себе в армии популярность дурного рода, с тайною мыслью свергнуть императора. Характер великого князя и всё его прошлое достаточно опровергают последнее обвинение, но я знаю, что государь с государыней им встревожены.
Мне также стало известно, что в последнее время Распутин вновь вернулся к своей старой теме: «Эта война оскорбляет Бога!» Недавно вечером, когда он разглагольствовал в доме престарелой госпожи Г., одной из его наиболее восторженных поклонниц, он вещал тоном библейского пророка:
«Россия вступила в эту войну против воли Господа Бога. Горе тем, кто по-прежнему отказывается верить в это! Для того чтобы слышать Божий голос, нужно покорно слушать его. Но когда человек полон сил, он весь раздувается от спеси: он считает себя умным и относится свысока к простым смертным, пока однажды Божий приговор не грянет над его головой, подобно грому среди ясного неба. Христос возмущен всеми этими жалобами, которые возносятся к нему с земли русской. Но генералы безразличны к тому, что убивают мужиков; то не мешает генералам есть, пить и богатеть… Увы! Кровь жертв ложится несмываемым пятном не только на них: она позорит и самого царя, потому что он отец мужиков… Я скажу вам: Божье мщение будет ужасным!»
Мне рассказали, что эта вспышка священного гнева заставила всех присутствовавших буквально дрожать от страха. Госпожа Г. беспрестанно повторяла: «Господи, помилуй! Господи, помилуй!»
Пятница, 28 мая
Австро-немецкое наступление непрерывно разворачивается на обоих берегах реки Сан, а также в секторе Перемышля и в районе Стрыя.
Последние несколько дней волна пессимизма охватила всю Россию. Общество начинает понимать, что означает австро-германское продвижение по территории Галиции. Тем паче внимание общественности с надеждой обращено в сторону Дарданелл. Однако галлиполийская экспедиция, как мне представляется, несколько потеряла свою способность казаться притягательным миражом и полноценной военной диверсией.
Суббота, 29 мая
Сегодня у меня завтракали великий князь Николай Михайлович, сэр Джордж Бьюкенен и маркиз Карлотти. Мы праздновали вступление Италии в Тройственный союз.
Великий князь был в самом приподнятом настроении: он держал голову прямо, его щеки раскраснелись, а его голос звучал гордо и раскатисто, как никогда. Несколько раз он восклицал: «Теперь Германия наша. Теперь эта дрянь от нас не ускользнет!»
И каждый раз, словно он хотел восстановить энергию, затраченную на высказывание своего утверждения, он до дна осушал бокал поммарского, который тут же наполнялся дворецким.
Хотя в его венах текла немецкая кровь, унаследованная от матери, принцессы Баденской, он ненавидит Германию, немецкие идеи и немецкий дух. Весь его интеллектуальный и духовный нрав, все его симпатии и вкусы обращены в сторону Франции. Его громадный интерес к Наполеону I, которого он так высоко ставит в своей исторической работе, всего лишь одно из проявлений его обожания духа французского народа.
Когда после завтрака мы уселись в кресла, чтобы покурить, его речь по-прежнему лилась легко, безо всякой запинки, но тон заметно изменился. Имея дело с ним, я часто наблюдал этот феномен. Его искренние высказывания и неожиданно-восторженные порывы излить свою душу, которыми он удовлетворяет бескорыстные потребности своей импульсивной натуры, почти сразу же сменяются прямо противоположным проявлением желчности, цинизма, поношения всех и вся, ревнивого эгоизма.
Именно тогда можно догадаться, что в самой глубине его души кровоточит незалеченная рана гордыни; можно угадать, что там по-прежнему бурлят неосуществленные амбициозные мечты и надежды. Он знает цену собственной персоны, которая выше заурядной личности, и считает, что нет такой роли, которую он бы не смог сыграть. В то же время он чувствует себя невостребованным и униженным, ненужным и беспомощным, объектом подозрительности со стороны собственного монарха и своей касты, действующим заодно с политической системой, которую он презирает, но от которой он получает колоссальные привилегии. По многим причинам он заслуживает прозвище Николай Эгалите, над которым он сам часто подшучивает. Наряду со многими другими сходствами с герцогом Орлеанским, он тоже слабохарактерный человек. Он слишком болезненно относится к критике и скандалу, чтобы стать деятельным, инициативным и властным по характеру человеком: он – реформатор, но только на словах. Если когда-либо ход политических событий столкнет его с действительностью, если когда-либо ему придется действовать в условиях политического кризиса, то я боюсь, что он будет вынужден применить к себе печальное признание, которым воспользовался Филипп Эгалите, когда отвечал на упреки своей любовницы, очаровательной и храброй госпожи Эллиот: «Увы! Я – не лидер своей партии: я – ее раб!»