«Сердце русской женщины более требовательно и более ненасытно, чем ее рассудок. Часто нас охватывает страсть; гораздо реже любовь…
Мы – страстные, нежные, чувственные; мы далеки от романтики; я хочу сказать, что мы довольствуемся тем, что чувствуем, но при этом не говорим о самих чувствах. Мы не ощущаем вкуса к психологическому разглагольствованию и к эмоциональным теориям, которыми полны ваши французские романы. Наши любовные письма сама простота. Во всяком случае, мы слишком ленивы, чтобы их писать. Кроме того, мы не знаем, как следует говорить о любви. Разве вы не помните ту блестящую сцену, в которой Анна Каренина признается в своей любви к Вронскому? Вместо того, чтобы что-то сказать, она устремила на него свой взгляд, полный любви, и оставалась безмолвной…
Мы слишком склонны увлекаться. Нас легко обмануть. Любой пустяк нас ошеломляет и восхищает…
Частые разводы среди нас играют на руку всем русским женщинам. Когда мы влюбляемся в мужчину, то мы думаем, что это навсегда…
Мы склонны к любопытству?.. Конечно, мы снедаемы любопытством! Мы хотим всё видеть, всё знать и всё попробовать. Мы все время ищем новые лица, новые чувства, новые желания…
Мы все время находимся в полусне; мы никогда не знаем, что именно мы делаем или который сейчас час… Мы блуждаем по жизни, словно тени в лунном свете… Поэт Тютчев совершенно прав: у нас ночные души…
Скука отравляет нашу жизнь. В один и тот же момент нас охватывает усталость, пресыщенность, отвращение, тошнота…
Мы религиозны только урывками, когда находимся в состоянии ожидания большой радости или когда нам угрожает большое несчастье. В такие минуты те, кто верит меньше, спешат в церковь… А затем к гадалке…
Мы всегда чувствуем, что превосходим мужчину, которого любим. И более всего мы укоряем его за то, что он не властвует над нами. Поэтому, за неимением лучшего, мы не ненавидим его за то, что он грубо обращается с нами…
Мы обладаем большей смелостью и большей силой воли, чем наши любовники…
В целом мы трезво воспринимаем наше поражение; мы не ищем оправданий или виновника…
Мы забываем быстро и безоговорочно. Для большинства из нас то, что произошло в прошлом, – мертво или, скорее всего, просто никогда не случалось…
Мы очень горячи и постоянны в нашей дружбе…
Музыка часто способствует тому, что мы теряем голову; я имею в виду русскую и цыганскую музыку. Она трогает нас до глубины души, гипнотизирует нас; она ввергает нас в какой-то мир грез, в какой-то сладостный нервный настрой, граничащий с помутнением разума.
Можете мне верить или нет, но я могу сказать вам, что у меня была подруга, которая обычно приглашала поющих цыган в комнату, соседней с той, где она принимала своего любовника…
Вы замечали, что когда вы нанимаете извозчика, он сразу пускает лошадей в галоп, даже не спрашивая, куда вы хотите ехать? То же самое происходит и с нами, когда мы затеваем любовное приключение: мы бросаемся в него сломя голову, даже не думая, к чему это всё приведет. В любом случае, это не имеет никакого значения; наши приключения и авантюры никогда не имеют цели и ни к чему не ведут…
Все наши повести и романы заканчиваются катастрофой. Мы всегда кончаем тем, что смеемся над нашими мечтами…
Ни один мужчина не в состоянии дать нам того, чего мы хотим; мы не знаем, чего мы хотим, и, возможно, то, чего бы хотели, вообще не существует…»
Понедельник, 24 января
Постоянные увертки Брэтиану ставят Румынию в опасное положение. Германские государства уже начинают принимать по отношению к ней угрожающий тон.
Русский посол в Бухаресте Поклевский начал настаивать, чтобы Брэтиану открыл свои карты. Тогда Брэтиану ему ответил: «Я колеблюсь между двумя решениями. Либо тон немецких и австро-венгерских агентов свидетельствует только о дурном настроении духа их правительств, вызванного вопросом о румынской пшенице. Если это так, то мне легко будет дать Германии и Австро-Венгрии какое-нибудь удовлетворение. Либо этот тон есть прелюдия ультиматума, который потребует, например, немедленной демобилизации нашей армии. В таком случае я надеюсь оставаться хозяином нашего общественного мнения и отвергну ультиматум».
«Если вы предвидите последний исход, – ответил Поклевский, – то ваш Главный штаб должен был бы немедленно вступить в сношения с нашим Главным штабом. Нельзя терять ни одного дня».
Брэтиану согласился с этим и сказал: «Скорое прибытие русской армии в устья Дуная нам было бы необходимо, чтобы иметь защиту против нападения болгар на Добруджу».
Сазонов, передавший эти подробности, попросил генерала Алексеева незамедлительно заняться этим вопросом.
Задняя мысль Брэтиану совершенно ясна. Он хотел бы возложить на Россию задачу задержки болгар, чтобы быть в состоянии направить весь удар румынской армии на Трансильванию, на этот предмет национальных вожделений Румынии.
Но сможет ли русский Главный штаб снова сконцентрировать армию в Бессарабии? Я в этом сомневаюсь, судя по телефонному разговору, который происходил между Сазоновым и военным министром еще до упомянутой беседы Сазонова со мной. Генерал Поливанов не думает, чтобы можно было снять с фронта армию в 150 000 или в 200 000 человек, чтобы перебросить ее в Молдавию; у буковинской и галицийских армий очень трудная задача; нельзя допустить их отвода назад, на 600 километров от их нынешней базы.
Вторник, 25 января
Я позвал сегодня к завтраку румынского посланника Диаманди и снова указал ему на опасность того двусмысленного образа действия, который так по душе его приятелю Брэтиану:
– Неужели Брэтиану не понимает, что его политика может привести к самым печальным неудачам? Имея дело с русскими, нельзя быть достаточно определенными, предвидящими, точными. Вся ваша политика мне кажется чистым безумием, так как я вижу, что вы теперь, несмотря на грозящий ультиматум со стороны Германии, даже не пытались заключить военной конвенции с русским Главным штабом.
– Вы знаете, что Брэтиану очень не доверяет русским. Он оттягивает вступление с ними в обязательные сношения до последнего часа. Он хочет сам определить наступление этого часа.
– Но разве в нынешнем громадном, стихийном кризисе кто-нибудь вообще может распоряжаться каким-либо часом?.. И неужели вы думаете, что можно в последнюю минуту сымпровизировать план кампании, продовольственную базу, наскоро наладить транспорт?.. Недоверчивое отношение Брэтиану к русским правильно лишь в одном отношении – русские действительно не способны к организации. Но из этого только тот вывод, что следует возможно заблаговременно выработать практическую программу сотрудничества и втайне подготовлять его осуществление. Куда бы ни двинуть русские войска, в Молдавию или в Добруджу, одна задача их продовольствования является вопросом громадной трудности; на это понадобились бы, может быть, целые месяцы. Не забывайте, что у русских и румынских железных дорог колеи разные и что их смычка ограничивается веткой на Унгени; линия Кишинев – Рени доходит только до Дунайской дельты. Пока эта проблема не будет разрешена, пока не будет установлена линия русско-румынского сотрудничества, до тех пор Румыния будет предоставлена своим силам и будет, я боюсь, открыта для вторжения врага.
Диаманди, довольно смущенный, ответил:
– Да, положение может стать критическим – имея 500 тысяч человек войска, мы не можем оборонять сразу линию в 500 километров по Дунаю и линию в 700 километров вдоль Карпат. Поэтому нам непременно нужно русское прикрытие со стороны Добруджи против наступления со стороны болгар.
– Я не знаю, какое решение примет высшее русское командование, но я слышал от генерала Поливанова, что при нынешнем состоянии железных дорог продовольствование русской армии, расположенной на юг от Дуная, является, по-видимому, невыполнимой задачей.
В течение нескольких дней немцы ведут усиленные атаки в Двинском районе. Русские им дают хороший отпор и иногда даже имеют успех.
Среда, 26 января
Когда я размышляю обо всем, что в русском социальном и политическом строе есть архаического, отсталого, примитивного и себя пережившего, я часто говорю себе: «Такой же была бы и Европа, если б у нас в свое время не было Возрождения, Реформации и Французской революции!..»
Четверг, 27 января
Генерал Алексеев рассмотрел различные способы, которыми Россия располагает для поддержки Румынии. Он пришел при этом к следующим выводам:
1. Можно было бы выделить армию в десять дивизий для поддержки Румынии.
2. Расстояния, трудности транспорта, состояние румынских железных дорог – всё препятствует отправке этой армии на Дунай, в область, наиболее угрожаемую со стороны болгар – на юг от Бухареста.
3. Эта вспомогательная армия должна бы быть сконцентрирована в Северной Молдавии, являясь, таким образом, угрозой правому флангу австро-германской армии. Эту концентрацию можно было бы произвести достаточно быстро.
4. Немедленно можно было бы предпринять наступление в северо-западном направлении в связи с операциями, начатыми на главном фронте.
5. Благодаря этому румынская армия могла бы напрячь все свои силы для отражения болгарского наступления с юга и для прикрытия границы со стороны Трансильвании.
6. Офицер румынского главного штаба должен быть немедленно командирован в Ставку для переговоров об основах военной конвенции.
Пятница, 28 января
Фердинанд Кобургский, царь болгарский, превзошел себя в низости. Какой лицедей!
Десять дней тому назад Вильгельм посетил Ниш: Фердинанд устроил там в его честь парадный завтрак. Конечно, встреча была торжественная, и выбор Ниша, «города, где родился Константин Великий», подчеркивал историческое значение этой встречи. Для меня поэтому неудивительно, что Фердинанд, столь чувствительный к престижу прошлого и к историческим инсценировкам, дал полный выход своему болезненному тщеславию.
Но почему же монарх, который, как я сам от него слышал, так гордился тем, что он внук Луи-Филиппа, что он прямой потомок Людовика Святого, Генриха IV и Людовика XIV, не смог исполнить, вполне добросовестно и до конца, своего политического и национального долга, не прибегая к оскорблению той страны, откуда он происходит?