— Я не в восторге. Тупой мерзкий ролик. Но тут другое интересно. Почему из-за него вся школа сходит с ума?
— Сто лайков — это еще не вся школа.
— Окей. Пусть не вся. Пока. Но все наши. Целый класс.
Над Гореловым по-прежнему не было ни удивления, ни негодования. Только ожидание. Как будто он думал, что Лера знает ответ.
— Допустим, сайт можно хакнуть, лайки накрутить. Но ты посмотри на него. — Он кивнул на Федора, который пересматривал ролик все с тем же выражением щенячьего восторга на широком лице. — Ему реально нравится. И всем остальным тоже.
Сайт можно хакнуть.
Точно.
И Войцеховская хакнула. Только не сайт. А людей.
Лера бежала по лестнице — не бежала, неслась. Врезалась в кого-то, пару малявок сшибла с ног. Вслед ей неслись возмущенные крики, ругань. Она не оборачивалась, не останавливалась, не извинялась. Она едва замечала, что творится вокруг.
Дура. Сто тысяч раз дура. Литвинова — пустяк, Войцеховская — вот главное чудовище. Вот кому хватит подлости поставить на колени всю школу. Мораль, уважение к личности — что там еще она говорила в своем чертовом ролике? — ничего для нее не значат. Войцеховская прочитала дневник. Она может то же самое, что и они с Литвиновой. Менять эмоции, направлять мысли. Феноменальная идиотка… Даже после драки с Литвиновой не вспомнила про Войцеховскую. Да про нее надо было думать сразу, как только увидела нити в первый раз!
Скрежеща зубами, Лера прыгала через две ступеньки. Понятно, почему. Она была так занята своими новыми волшебными возможностями, что башка полностью отключилась. Валерия Смирнова, повелительница эмоций! Еще и правила себе выдумала, курица несчастная. Любовь не трогать, чужую волю уважать. Вот бы посмеялась Войцеховская, если бы узнала. Для нее нет никаких правил. Только одно — собственная выгода.
Сегодня первой была литература. Дверь в кабинет была открыта, значит, Ларисы там еще не было. Она всегда закрывала за собой дверь. Задыхаясь, Лера влетела в класс. Зацепилась карманом кофты за дверную ручку, краешком сознания отметила характерный треск. Плевать. Тяжелый рюкзак давил на плечи, мешал. Его надо было бросить в раздевалке с Германом. Но у нее не было лишней секунды даже для такого простого действия. Нужно было что-то предпринять, и как можно скорее.
Лера остановилась в дверях, жадно глотая воздух ртом. В классе было потрясающе красиво. Все пространство искрилось обожанием и восхищением. Одноклассники — их было много, наверное, весь класс — сидели за партами и что-то делали в своих телефонах. Что делали? Одно и то же. Лайкали, репостили, писали комменты, смотрели снова и снова дурацкое видео Мюмлы, накручивая число просмотров.
Войцеховская хорошо знала, чего хочет.
Она сидела на Ларисином столе, сложив по-турецки ноги в грязных гриндерсах. Ее руки — настоящие — были широко расставлены, в правой она держала длинный карандаш и размахивала им словно дирижер. Этим хаотичным, издевательским движениям подчинялась невидимая сила, извлекавшая из ребят восхищение до последней крупицы. Никто из них не стал бы голосовать за ролик по доброй воле. Он унижал не только Германа, не только учителей. Он унижал их всех. Но доброй воли не осталось ни у кого. Мечта Войцеховской — повелевать всеми, а не группкой уродов — сбывалась на глазах.
Но это ненадолго.
Стоя у входной двери, Лера потянулась к Войцеховской. Не руками, а руками, нетерпеливо расталкивая розовые и красные нити. Схватила ее крепко за тонкое призрачное запястье и сжала так, что реальная косточка хрупнула бы. Но здесь не было косточки, а был дым, туман, призрак, что-то, что не могло существовать.
Рука Войцеховской дернулась, расплылась, просочилась сквозь пальцы Леры. Но Лера была готова. Она выцепила крепкую, графитовую нить ненависти из своих эмоций, накинула на руки Войцеховской, скрутила их в один миг, а остаток черного жгута швырнула в пространство. Он вспыхнул как уголек и с шипением растворился в красно-розовом облаке восторгов, словно таблетка в стакане воды. Но не зря. Он и подействовал как таблетка. Отрезвляющие частички черноты проникали в одного, второго, третьего. Фальшивая любовь лопалась на глазах. Тарусов оторвал недоумевающий взгляд от телефона. Голицын громко выругался. Растерянно заморгала Аринэ.
Войцеховская больше не дирижировала. Она смотрела на Леру. Шок, паника, страх, отвращение, злость. Не ожидала, Наденька?
— Сюрприз, да? — хмыкнула Лера.
— Какого хрена, Смирнова??? Откуда ты…
— Оттуда, откуда же и ты.
— Но у тебя не было файла с дневником! Это Литвинова? Она тебе скинула?
— Неа.
— Ты сперла дневник? Мы же договорились ничего не трогать! Ты первая говорила…
— Я взломала твой аккаунт вконтакте.
Это было полуправдой. Но звучало эффектнее, чем «Герман взломал».
— Убьюююю!
Войцеховская кинулась на Леру. Она была быстрой и сильной. Но Лера увидела ее намерение еще до того, как она сдвинулась с места. Всего-то нужно было вовремя шагнуть в сторону и поставить подножку. Войцеховская полетела головой в дверной проем и врезалась в живот Литвиновой.
— Эй!
Литвинова ударилась спиной о стену. Войцеховская отпрыгнула от нее.
— Смирнова взломала мой контакт и прочитала дневник!
— Я знаю, — спокойно сказала Литвинова. — И не надо так орать. На нас все смотрят.
Лера вздрогнула. Одноклассники смотрели на них раскрыв рты. Бесплатное кино. Не совсем понятное, но очень увлекательное.
— А ну пошли все!
Два взмаха невидимых рук Войцеховской, и ребята послушно вернулись к своим телефонам, источая облака обожания и восторга.
— Заканчивай с этим!
Быстрым взмахом руки Литвинова разогнала плотное красное облако рядом с собой. Войцеховская хищно усмехнулась.
— Тебя не спросила!
Она зачерпнула розовые нити, собирая их в единое целое. Лера ухватила черную неприязнь, швырнула ее в Войцеховскую, но та отбила ее розовым комком. Литвинова рассеяла еще одно облако, превратив любовь в скуку.
— Двое на одного? — ухмыльнулась Войцеховская. — Не по-пацански, девочки.
— Твой фирменный стиль, — жестко сказала Лера.
— Вам жалко, что хомячки поставят мне пару лайков?
— Твой ролик полный отстой. Ты не сможешь победить!
— Я уже победила, Ксю. Пока ты щелкала клювом и слезки лила из-за Антона, я стала звездой школы.
Литвинова хлестанула баклажановым презрением как кнутом. Войцеховская уклонилась, перехватила кончик, сплела его с алым восторгом. Презрение превратилось в восторг, поплыло к Литвиновой, раздуваясь как капюшон кобры.
— Даже не думай! — Литвинова отпихнула от себя кобру, метнула в Войцеховскую стрелу ненависти.
Лера больше не вмешивалась. Пользуясь тем, что Войцеховская поглощена Литвиновой, она распутывала красные сети вокруг Ильченко и Кузнецова. Они сидели ближе всех к ней, так было проще. Но получалось плохо: слишком медленно, неаккуратно. Красные обрывки остались висеть, новые самостоятельные эмоции, которые принадлежали бы не ей, а ребятам, никак не хотели появляться.
Но вот Кузнецов оторвался от телефона и стал тереть глаза.
— Смирнова, ты чего?
Слабенькое удивление было едва различимо над ним, но это было хоть что-то.
Что-то тяжелое ударило Леру в спину. Учебник по литературе. Пролетел через полкласса, врезался в нее, шлепнулся на пол. Кто это? Донникова со второго ряда. Она всегда плохо относилась к Лере, но сейчас ее лицо было искажено ненавистью настолько, что больше не походило на человеческое. Густой столб ненависти бил из нее как нефть, и как нефть, пачкал все, на что попадал. Все новые лица поворачивались к Лере. Кириллов. Тимченко. Голицын. Крюкова. Аринэ. Черные щупальца тянулись к ним от Донниковой, но управляла всем Войцеховская. Она легко отбивала атаки Литвиновой, тянула любовь и лайки, и она же вливала ненависть в тех, кто сидел ближе, до кого было проще дотянуться. Одна призрачная рука, две, три, четыре… Войцеховская плела сети, точнее, они плелись сами по себе, а она… она была просто передатчиком ненависти, неисчерпаемым источником злобы.
— Что уставилась, Смирнова? Нравится моя армия?
— Отпусти их! — закричала Лера.
— Чего ты опять орешь на всю школу, Смирнова? — пробухтел за спиной голос Ларисы. — Что у вас тут происходит? Литвинова? Войцеховская?
А происходило что-то страшное. Вдруг наступила тишина, какой никогда не было и не могло быть. Мир больше не был реальным. Он был тут, без сомнения — парты, стулья, доска, шкафы, окна, пол, потолок. Одноклассники. Лариса. С этим все было в порядке. А вот с ними… Они были здесь и не здесь одновременно, отделенные стеной, которой не было, в мире, о котором никто не знал. В мире абсолютной тишины и ярких, переливающихся эмоций.
— Что за фигня… — прохрипела Войцеховская.
Черноты вокруг нее поубавилось. Чернота словно обрела самостоятельность. Она больше не зависела от Войцеховской, как от Литвиновой не зависело ее презрение, а от Леры — ее решимость. Эмоции сплетали собственный узор, красивый, странный, чужой. Они приглашали… но кого? Не их.
Чье-то дыхание… Чей-то взгляд… Лера напряглась, быстро обернулась. Никого. Здесь с ней только Войцеховская и Литвинова.
— Вы слышите? — прошептала Лера.
— Тихо…
— Заткнитесь.
— Так слышите или нет?
— Да помолчи ты.
— Сама тише.
— Оно нас сейчас услышит…
— Кто оно?
— Заткнитесь вы уже!!!
Крик Войцеховской был ужасен. Узор из разноцветных нитей заколебался. Как будто ветер подул с той стороны. Ветер не просто дул. Он стучался. Колотил в тонкую ткань из переливающихся нитей. Он хотел порвать ее, проникнуть к ним. Откуда-то Лера точно знала, что если у него получится, если для него откроется хоть крошечная лазейка сюда, для них все будет кончено.
Лера заорала. Услышала, как крик подхватили девчонки.
А потом все пропало.
Глава 7
Высокая трава больно хлестала голые икры, ветки царапали лицо и цеплялись за волосы, но Милодара бежала, не разбирая дороги. Беззвучный крик рвался из груди; крик, который заставил бы листья облететь с деревьев раньше времени и который принес бы ей облегчение. Но он застревал в гортани, и Милодара давилась невысказанными словами и невыплаканными слезами и бежала, лишь бы заглушить боль.