— Там Она ничего не может вам сделать, — повторил Горелов. — Поэтому Она рвется в наш мир. Единственный для нее способ попасть сюда — это вселиться в человека. Сейчас где-то там…
Он махнул рукой в сторону окна.
— Неизвестно где есть человек, в котором сидит Хозяйка. Ее персональный транспорт. И домик. С его помощью Она и добирается до новой жертвы.
— Как обычный человек? Совсем обычный? — Войцеховская хмурилась. — Значит, если мы вычислим, в ком сидит Хозяйка, можно нанять киллера, он грохнет этого человека.
— Не получится.
— Где мы будем искать киллера, Надь? Мы же не в кино, — сказала Литвинова. — И вообще, ты реально собираешься кого-то убивать?
— Ни один киллер не справится с Хозяйкой, — сказал Горелов. — Человек, которого она выбирает, меняется. Его нельзя убить, ему нельзя навредить. Хозяйка его бережет, наделяет способностями.
— А этот человек… он знает, что в нем живет Хозяйка?
— Или она, — добавила Лера. — Это может быть женщина?
— Может, — кивнул Горелов. — Они влияют друг на друга. Хозяйка и этот человек. Становятся единым целым. Это происходит не сразу, постепенно. Но да, человек в курсе, что становится монстром. И ему это нравится.
— А ты откуда знаешь?
— По крайней мере, неизвестно, чтобы кто-то попытался от нее избавиться. Наверное, классно. Чувствовать себя всемогущим, не таким, как все. А потом становится слишком поздно. Хозяйка изменила все. И уже непонятно, где кончается один монстр и начинается другой.
Мистер Трот жалобно крякнул в руках Леры. Она с трудом расцепила пальцы. То, о чем говорил Горелов… пугало не меньше Хозяйки.
— Что я хочу сказать? — Он невесело улыбнулся. — Что нам точно не стоит рассчитывать на киллера.
— Лучше скажи, на что стоит рассчитывать.
— На дневник. На тетрадку, с которой все началось. Там заключено знание, как повелевать эмоциями. И туда можно заключить Хозяйку.
— Как?
— Мы вроде колдовать пока не умеем…
— Очень просто. Нужно дотронутся до Хозяйки этим дневником. Коснуться, кинуть в нее. Как угодно. И она будет заперта внутри. Единственной проблемой будет, куда его спрятать. Чтобы никто не нашел этот дневник, не прочитал и не выпустил Хозяйку.
— Если это так просто, почему никто этого не сделал? — прошептала Лера. — Эта учительница… Елена Владимировна… Она могла спастись, раз это так просто.
— Когда на тебя охотится Хозяйка, ты не можешь ничего сделать. Даже просто кинуть в нее тетрадь.
— Господи, ну попросила бы кого-нибудь! — взорвалась Войцеховская. — Я тебе не верю, Горелов. Ты сочиняешь. Ты сам ничего не знаешь и нам гонишь всякую туфту.
— Нельзя взять и попросить кого-нибудь.
И снова Лера позавидовала терпению и выдержке Горелова. Он не стал орать, беситься, оскорблять Войцеховскую. Он спокойно объяснял, и от того его словам хотелось доверять, что бы там они ни говорили.
— Только повелительница эмоций может поймать Хозяйку. Потому что она ее видит, а обычный человек нет. Я не увижу Хозяйку. А вы увидите. Теперь понятно? Нельзя одновременно и защищаться от Хозяйки, и нападать на нее. Для этого нужны как минимум две повелительницы. А такого никогда не было. Поэтому никто не мог с ней справиться.
— А нас трое, — медленно сказала Литвинова.
— Да. Вас даже не двое. И это круто. Это абсолютное, невероятное везение. Слишком много источников пищи для Хозяйки. Она привыкла идти четко к одной цели, не отвлекаться. Поэтому она растеряется. Затормозит. Этого хватит. Мы успеем. Хозяйка очень быстро передвигается, но нам хватит даже секунды. То есть вам хватит. Теперь вы меня понимаете? У нас действительно есть шанс разобраться с ней раз и навсегда.
Теперь Лера понимала. И хотя им еще предстояло все это сделать, ей стало капельку легче.
— Мы заманим Хозяйку в ловушку, — продолжал Горелов. — Найдем тихое безлюдное место, чтобы не было случайных прохожих. Чтобы мы точно знали, что человек, который первым к нам придет — это тот, кто нам нужен. Мы все подготовим. Положим дневник на видное место, чтобы вы могли легко его взять. Вы приманите Хозяйку… И все.
— Как мы ее приманим? — нахмурилась Литвинова.
— Ты чем слушала, Ксю? — фыркнула Войцеховская. — Он же говорил. Хозяйка чувствует, когда мы меняем эмоции.
— Да, — кивнул Горелов. — Теперь она знает про вас, поэтому быстро прибежит. Вы справитесь, девчонки.
Литвинова улыбнулась и стала еще красивее, чем была.
Лера изо всех сил надавила несчастному мистеру Троту на нос.
— Алле, народ, вы ничего не забыли? У нас нет дневника!
Но они забыли. Улыбка Литвиновой тут же исчезла. Войцеховская ругнулась.
— Если бы ты, курица, не уронила его…
— Да не нужен вам дневник! — перебил Горелов. — То есть нужен. Но необязательно тот. Вы можете легко сделать его сами. Вы же повелительницы эмоций. Вы можете писать свою историю. Ваш дневник будет обладать теми же свойствами.
Это было так просто и логично. Так правильно. Лера выпустила наконец несчастного мистера Трота и засмеялась. Войцеховская запихала в рот последнее печенье. Литвинова захлопала.
— Тим, ты гений!
— Это не я. Это мой отец. Он часто говорил, что было здорово, если бы была не одна повелительница. А мне просто повезло встретить вас.
— Это нам с тобой повезло, — пробормотала Лера так, чтобы ее никто не услышал.
Потом они перешли на кухню и выпили еще чаю с печеньем. Даже Войцеховская, которая чай ненавидела. Даже Литвинова, которая заботилась о фигуре. Это было почти круто. Как будто они были друзьями по-настоящему. Конечно, если б Лера могла выбирать, она бы предпочла, чтобы за этим столом сидел кто-нибудь другой. Соня Ильченко. Аринэ. Антон… Но даже сейчас было неплохо. Почти.
— Можно поехать ко мне на дачу, — предложила Литвинова. — Там никого нет, забор три метра. Никаких случайных прохожих.
— Поехали, — кивнула Войцеховская. — Когда?
— Чем быстрее, тем лучше, — сказала Лера.
— Что, прямо сейчас? Я не могу, — Войцеховская отвернулась и глухо пробормотала. — Мне к пяти надо домой, с мелкими сидеть…
— У тебя же сестра в седьмом классе.
— Ага. А кроме нее еще два брата в детском саду.
Войцеховская — нянька для малышей? Кажется, мир сошел с ума.
— Ты нянчишься с младшими?
— А что в этом такого? — с вызовом спросила Войцеховская. — Ты нянчишься с большим!
Лера опустила глаза. Парировать было нечем.
— Тогда давайте завтра, — пробормотала она.
— По вторникам туда к нам приезжает уборщица — сказала Литвинова.
— Зачем?
— Мало ли. Вдруг мы захотим приехать. У мамы так бывает. Раз, и сорвались. Давайте лучше в выходные. Школу не придется прогуливать.
— Нет, ждать нельзя. Лера права, — сказал Горелов. Было так странно слышать свое имя от одноклассника. Не «Смирнова» или «эй, ну». А имя. — Надо как можно скорее. Со школой потом разберемся.
— Тогда в среду.
Они договорились встретиться в девять на вокзале. Родителям ничего не говорить, просто пойти в школу утром как обычно. Объяснения можно будет придумать потом, если им повезет. А если нет… Тогда точно никого не будет волновать их прогулы.
Они уже собрались домой и надевали куртки, когда замок входной двери заскрежетал и провернулся.
Герман!
Лера глянула на часы у зеркала. Без пятнадцати четыре. Как она могла настолько отвлечься, чтобы забыть про время?
— Твоя мама? — тихо спросил Горелов.
Лера мотнула головой. Лучше бы мама. Она поругалась бы из-за прогулянных уроков, но это такая ерунда. Мама была единицей известной, предсказуемой и потому нестрашной. А вот что сделает Герман, обнаружив дома толпу одноклассников, Лера никак не могла представить. Как минимум не обрадуется.
— Ты прогуляла алгебру, геометрию и английский, — мирно сказал Герман, как только возник на пороге.
— Я в курсе, Гер.
— Мы вместе прогуляли, — сказал Горелов.
Глаза Германа остекленели. Он увидел их только сейчас, поняла Лера, когда Горелов заговорил. Войцеховская — сидит на корточках, завязывает шнурки. Литвинова — у зеркала, застегивает шубку.
— Привет. — Литвинова помахала Герману. Наверное, первый раз в жизни.
— Что вы здесь делаете?
— Уходим, — процедила Войцеховская. Она могла сколько угодно корчить свирепую рожу. Лера четко видела: ей не по себе. Как и Литвиновой. Один Горелов по-прежнему контролировал себя, был спокоен и вежлив. Но он, в конце концов, учился в их классе только с сентября и не слышал ни одной истерики Германа.
— Отойди, Гера, — сказала Лера. — Им надо выйти.
Он посторонился, пропуская Войцеховскую. Его лицо было невозмутимо, но в настроении ярко сверкнула неприязнь.
— Пока. — Мимо прошла Литвинова.
Герман стоял, вытянувшись в струнку как часовой у Букингемского дворца, примерно с таким же выражением лица. Но от него к Литвиновой потянулись четкие, хоть и тонкие, розовые нити.
Так вот почему он не стал выступать. Потому что он обрадовался… Герман влюбился в Литвинову? Не может быть. Герману плевать на девчонок… Или нет? Он слегка повернулся, провожая ее глазами. Лера оперлась на обувную тумбочку, пытаясь обрести душевное равновесие. Какое сильное потрясение — обнаружить, что твой брат все же похож на человека.
Герман все-таки закричал, но, к счастью, когда все уже ушли, а Лера закрывала входную дверь.
— ГДЕ МОЙ ГЕЛИОТРОП?
— Говори нормально. Понятия не имею.
— Ты заходила в мою комнату? Ты трогала мою коллекцию?
— Мне что, делать нечего?
— Тогда кто заходил? В моих кварцах не хватает гелиотропа!
— Кому он нужен, Гера?
— Надо звонить в полицию. Здесь был вор.
— Не было здесь никого.
Кроме Литвиновой, которая заблудилась в коридоре. Но зачем ей — да и кому нибудь вообще в целом мире — нужен геле… гери… тьфу, этот камень Германа?
— Тогда где мой гелиотроп?
— Может, ты его куда-нибудь положил…
Но это было нереально. Герман никогда ничего не терял.