Ирина ЛобусоваДневник призрака
Глава 1
Ночь с 31 октября на 1 ноября 1827 года, Одесса, побережье Большого Фонтана
— Не пристанем здесь, барин, — чумазый моряк в тулупе, подпоясанном веревочкой, перегнулся через шаткий борт рыбачьего баркаса, вглядываясь в ревущее, черное море. Несмотря на пронизывающий холод приближающейся зимы и штормов, был он без шапки, и, взъерошенные ветром длинные волосы его торчали на голове, напоминая средневековый шлем, страшный в ненастной ночи.
— Почему это? — Единственный пассажир рыбачьей посудины прислонился к шаткой дощатой перегородке, изо всех сил стараясь удержаться на ногах. Шторм еще не разыгрался вовсю, но белые гребни черных волн, поднимающиеся из глубины, выглядели тревожно. И над всем этим — над пенными гребнями, над черным морем — стоял гул, не проходящий, пугающий гул, в котором не было никаких человеческих звуков.
Это был рокот моря — страшный звук близкой непогоды, хорошо знакомый всем морякам и пугающе безнадежный для тех, кто никогда не отплывал далеко от суши. Этот звук говорил о силе, самой мощной и свирепой силе на земле, способной сломать человеческую волю, как тоненькую тростинку.
Казалось, в безбрежных недрах кто-то завел громовую, грохочущую машину, готовую вот-вот вырваться на волю и уничтожить всё, живущее на темной, ночной земле.
— Шторм к ночи будет, — объяснил терпеливо моряк, привыкший к ничего не понимающим в море пассажирам. За свой век он перевез их немало. В основном это были контрабандисты, сопровождающие товар иностранные купцы, ступившие на путь контрабанды ради быстрого обогащения и не всегда достигнувшие в том успеха. Были и беглые каторжники, и лихие люди, объявленные в царский розыск. Именно для всех них и существовал тайный морской путь, приносящий гораздо больше прибыли, чем обычная торговля рыбой.
— А сейчас что, не ночь? — удивленно произнес пассажир, с тревогой вглядываясь в черное небо, на котором уже невозможно было разглядеть туч.
— Э, барин… Да какая ж это ночь… — снова вздохнул моряк, изо всех сил пытаясь сохранять терпение, — к зиме темнеет рано. И девяти склянок не пробило. А вот часика за два до полуночи громыхнет. И хорошо бы подальше отойти… Ты покумекай, барин, пошто животом рисковать хочешь. Говорю тебе: не пристанем мы здесь, о мыс собьет. Вот видишь, никак не подойдем.
— Что ты имеешь в виду? — строго спросил пассажир.
— Приливом собьет. А коли шторм разыграется, то кинет прямиком на камни мыса Большой Фонтан. Знаю я, тута не раз ходил. Тут в спокойную погоду подходить надо, тихим днем. А не до тогда, когда море до тебя говорит.
— Море говорит? И что же? — усмехнулся пассажир.
— Говорит, — кивнул моряк, удивляясь про себя непонятливости пассажира, — говорит, что шторм будет. Нельзя к берегу подходить. Волной прилив собьет.
— Мне на берег надо, — сердито отрезал пассажир, оторвавшись от дощатой перегородки. Словно стремясь проверить слова своего перевозчика, он вцепился в самый борт рыбачьего баркаса, и хлипкое дерево застонало под его весом, — мне на берег надо до утра сойти. За что я тебе золото плачу?
— Понимаю, барин, ты щедро платишь, — вздохнул моряк, — да только нет такого золота, шоб морем командовать. Это не я ему говорю, а оно мне. А до утра ты поспеешь. Вот в море как отойдем, так я тебя до утра и доставлю. Попомнишь.
— А если утром шторм разыграется? Что тогда? Как доставишь? — снова усмехнулся пассажир, однако в усмешке этой не было ничего доброго.
— Ну, это как Бог, Господь наш Вседержитель управит, — перекрестился моряк, — не в моей-то власти, барин.
— Вот что, голубчик, ты мне тут шутки не шути! — Пассажир внезапно вытащил из-за пояса револьвер и взвел курок. — Ты не на того нарвался! Сказано тебе: на берег, значит, до берега пойдешь.
— Да ты хоть сто раз из пыркалки своей пуляй, а до берега не пойду! — скривился моряк. — Впрочем, — через минуту сказал он, — есть для тебя выход. Спущу шлюпку на воду, и коли не побоишься-то рискнуть, сам тебя на берег и свезу.
— Вот это другой разговор! — обрадовался пассажир, пряча за пояс револьвер.
— Э… лихой ты человек, смотрю, барин… — Моряк с укором покачал головой.
— Лихой, — уже совсем весело согласился пассажир, — а ты думал, кто по ночам-то под зиму по морю шастает? Оттого и денег много, что лихой. Так что, братец, ты мне зубы не заговаривай, а спускай-ка на воду шлюпку, да поспешим с Божьей помощью. Если пошевелишься, еще до шторма в море уйти успеешь. А я тебе золотишка-то прибавлю, не поскуплюсь.
Моряк бросился быстро готовить шлюпку, искоса поглядывая на пассажира и думая о том, что недаром этот тип с самого начала показался ему странным. И если б не полное безденежье, в котором оказался после того, как с неудачным рейсом его накрыла таможня и отобрала все, ни за что не взял бы его на борт.
Это был еще молодой мужчина, не старше 40 лет. Выглядел он и говорил так, как говорят и выглядят только благородные, а на благородных с деньгами у моряка был тот еще нюх! Одежда у пассажира была высшего сорта — ткань дорогая, а сукно — так из такого сукна только по Парижам и шьют. К тому же, цепочка для часов, брелоки и портсигар были из чистого золота — моряк подсмотрел, когда пассажир прикуривал сигару. И хотя сел он в Румынии, было видно, что прибыл проездом, через много стран.
Просьба отвезти его к одесскому побережью не выглядела странной. Странны были два армейских револьвера да охотничий нож. Этот арсенал моряк разглядел, когда мужчина входил в хлипкую единственную каюту, предназначенную для перевозки пассажиров. Он вошел на борт с одним саквояжем — и моряк подозревал, что в саквояже из оружейного арсенала может быть что-то еще.
Впрочем, и сам моряк, хозяин рыбачьего баркаса, и его малочисленная команда были приучены помалкивать обо всем, что видели, крепко держать язык за зубами. Тем и жили все это время, старательно перевозя контрабанду и людей. А потому странный пассажир попал в подходящее место — несмотря на все свои странности.
«Разбойник с большой дороги, — думал про себя моряк, — или того похуже — лихой убивец, бандит, по которому каторга плачет. Наверняка ждут его в Одессе головорезы, с которыми богачей будет как семечки лущить, на ножи выставлять. Ну да бог с ним, нехай лущит, раз мне золото платит. Только вот держать с ним надо ухо востро».
Моряк и рад был, что пассажир решил покинуть корабль и высадиться на берег. Оно-то и хорошо, если б не шторм. И почему нельзя было послушать разумного совета и переждать шторм в безопасном месте? Часом раньше, часом позже — чего тут вообще спешить? Но делать было нечего. Моряк помнил холодный блеск револьвера — он выглядел гораздо страшнее, чем море перед штормом. Поэтому выхода не было.
Вид черного штормового моря несколько поубавил решимость зловещего пассажира. Старая шлюпка качалась на волнах как яичная скорлупа в ведре с водой. Ужас внушала одна только мысль: лишь шаткие доски станут преградой для пугающей, черной пучины. Пассажир побледнел. Это было видно даже в тусклом свете корабельного фонаря, который матрос из команды держал над головой в то время, когда хозяин баркаса и мужчина по веревочной лестнице спускались в пляшущую на волнах шлюпку.
Привязанная канатом к борту баркаса, шлюпка была закреплена надежно, однако волны все равно перекатывались через борт. Соленые, острые брызги пенных морских барашков, гонимые ветром, накрывали их обоих, и было ощущение, что по лицам хлещут мокрые ветки деревьев, изо всей силы разрезая воздух.
— Отчаянный ты, барин, однако, — с неким подобием уважения произнес моряк, когда странный пассажир спрыгнул в лодку, опасно накренившуюся на правый борт. Веревочную лестницу тут же подняли наверх.
— Ну шутишь, барин? — переспросил он еще раз.
— Отвязывай! — жестко скомандовал пассажир, усаживаясь на скамью.
Моряк быстро отвязал канат и начал грести к берегу. Волны помогали ему, придавая лодке необходимую скорость.
— Видишь, барин, как к берегу несет, — сказал моряк, прерывая наступившую в лодке тишину, — на камнях точно бы разбились! Острые камни у берега. В борт суденышку камень — и поминай как звали. Насмотрелся я здесь такого.
— Как ты знаешь, куда плыть в такой темноте? — спросил пассажир, с тревогой вглядываясь в сплошную, плотную, как покрывало, тьму.
— Так не один год тут плаваю, — улыбнулся моряк, — море, почитай, как дом родной.
— Значит, берег близко? — Мужчина все еще с тщетной надеждой что-либо разглядеть смотрел вперед.
— До берега рукой подать! — уверенно ответил моряк.
— А что ж, тут люди не живут, что ли? — удивился пассажир.
— Как не живут? Барин, ты что? — не понял его моряк, орудуя веслами с такой силой, что на лбу его выступал пот, смешиваясь с солеными брызгами.
— Почему ж тут нет огней на берегу? Маяк или хотя бы костер? Для кораблей?
— Ты что, барин! Не зажигают огни у нас здесь! Плохое место, чтоб зажигать огни! Вот те крест, нельзя!
— Почему же? — в голосе мужчины снова послышалось удивление.
— Сколько душ погубили огни тут, что монастырь даже построили на холме, загубленные души отмаливать, которые огонь на камни приманил…
— Монастырь, вот как? — заинтересовался пассажир. — А ну расскажи!
— Да, монастырь, барин, с 14 года стоит. Свято-Успенский мужской монастырь. Там и странноприимный дом есть. Ты, барин, как пристанем, в город не ходи, лихие люди по ночам здесь бродят. Ты лучше в странноприимном доме у монахов пережди, а как рассветет, по своим делам пойдешь.
— Так я и сделаю, — очень серьезно отозвался пассажир. — Плохая идея — по ночам в непогоду бродить. А что же монахи, всех странников принимают?
— Божьи люди они, — оставив на мгновение весло, моряк быстро перекрестился. — О душах, загубленных в море, молятся. Обо всех душах.
— Так что ж это за место такое, где построили монастырь? Ты начал говорить, так расскажи! — В голосе пассажира зазвучал настоящий интерес.