Опешили оба. Очевидно, полумертвые от отчаяния жертвы никогда не плевали им в лицо. И так же резко с тупой рожи спало выражение самодовольства, уступая место обычной человеческой растерянности.
Густой комок слюны со сгустками крови сполз с носа, со щеки, застрял в щетинках на подбородке… А на растерянной роже палача читалась мучительная внутренняя борьба мыслей: то ли стереть плевок рукой, то ли достать пистолет.
Зине вдруг захотелось, чтобы он достал пистолет. А потом разрядил всю обойму ей в лицо. Тогда, по крайней мере, все будет кончено. И не будет так страшно от того, что ждет ее дальше. Не будет больше страха, не будет обиды и отчаяния, не будет глаз Виктора Барга, которые как могильный камень она вынуждена вечно видеть перед собой.
Ситуацию разрядил второй. Схватив Крестовскую под мышки, он с силой толкнул ее в сторону автомобиля, а потом с той же силой запихнул внутрь, на заднее сиденье. Затем сел сам. Оплеванный палач уселся рядом с водителем. Кроме водителя и их троих, в машине больше никого не было.
Зина бросила беглый взгляд на дверцу машины, рядом с которой сидела. Мелькнула мысль быстро выпрыгнуть на ходу. Но на гладкой внутренней поверхности дверцы не было никакой ручки. Машина была заблокирована изнутри. Зина горько усмехнулась. Конечно, уж такую возможность они должны были предусмотреть…
В тот же самый момент мужчина, сидящий рядом с Зиной, резко схватил ее руки и, толкнув в спину так сильно, что она стукнулась больно виском о дверцу, сковал за спиной наручниками. Затем, вытащив из кармана повязку, завязал ей глаза. Она пыталась сопротивляться как бешеная, даже укусила его за руку. Но силы были не равны. Ругаясь сквозь зубы, он все-таки добился своего. Глаза ее были завязаны. Вокруг разлилась темнота.
Взревел двигатель. Развернувшись, машина покатила вниз. Зина поняла, что они едут в сторону Пересыпи. Что ж, ее везут не в тюрьму НКВД на Энгельса. Уже хорошо.
Ехали долго. От неудобной позы руки затекли. Под наручниками саднила кожа. Из разбитой губы сочилась кровь. Зину стало тошнить. Она стала дышать глубже — не хватало еще, чтобы ее вырвало прямо здесь, в этом кошмаре. За все время поездки никто из сидящих в автомобиле людей не проронил ни единого слова.
Молчала и Крестовская. Она прекрасно понимала, что любые разговоры в этой ситуации абсолютно бесполезны. Во время ареста никто разговаривать не будет. Людей, способных на разговоры и эмоции, не посылают на аресты. Это бездушные машины, посаженные в машины НКВД именно для смерти и пыток, живущие спецпайком. Разговоры приведут к тому, что ей заткнут рот кляпом. А Зине очень этого не хотелось. Несмотря на все, внутри бушевали какие-то остатки гордости.
Она почувствовала, что автомобиль выехал на плохую дорогу — возможно, на грунтовку за городом: он начал подпрыгивать на ухабах. Потом замедлил ход. Несколько раз резко завернул. Остановился. Послышался громкий скрежет металлических ворот, приглушенные мужские голоса, собачий лай вдалеке.
Медленно проехав еще совсем немного, машина остановилась окончательно. Шофер заглушил двигатель. Собачий лай приблизился. По спине Зины потекли капли ледяного пота.
Это не тюрьма. Тогда что? Ответ был так страшен, что исчезал даже в мыслях. Это — спецлагерь. Неужели ее сразу решили пустить в расход? Зубы Крестовской стали выбивать предательскую, мелкую дрожь. Невероятным усилием воли она попыталась взять себя в руки.
Дверца машины открылась. Зину выволокли наружу.
— Пошла вперед! — Болезненный толчок в спину. Она пошла, всей грудью вдыхая свежий воздух. Очевидно, они шли через двор. Крестовская услышала, как стукнула дверь. Запах изменился. Теперь это был затхлый запах помещения. Снова — звук отворяемой двери. Ее с силой толкнули в спину. Дверь захлопнулась.
Чьи-то руки сняли с нее наручники, развязали глаза. Зина увидела женщину в форме сотрудницы НКВД. Все повторялось — Крестовская снова попала в тот же самый круг ада.
— Раздевайся, — безразлично бросила женщина.
Зина стала раздеваться. Из одежды на ней оставили только нижнее белье и комбинацию. Чулки, обувь — все это отобрали. В помещении было жутко холодно. И в тело Крестовской тут же вонзились иглы этого холода, проникнув глубоко под кожу.
Оставив одежду на полу — в этой лишенной окон каморке не было ни стульев, ни стола, вообще ничего, — женщина скомандовала:
— Иди вперед.
И Зина пошла. Женщина вывела ее в коридор, где было множество одинаковых металлических дверей, из-за которых не доносилось ни звука. Освещение было довольно тусклым, и Крестовской вдруг показалось, что они находятся глубоко под землей, хотя, конечно же, это было невозможно. Этот тускло освещенный коридор с металлическими дверями одного размера и цвета ее просто подавлял. Было понятно, что это сделано специально — глубокий психологический эффект был рассчитан на уничтожение любого сопротивления в самом зародыше.
Шли недолго. Наконец свернули в коридор направо, дошли до последней двери.
— Лицом к стене! — все так же безразлично прозвучала команда. Зина повернулась, как было приказано. Женщина отперла ключом дверь.
— Туда! — толкнула в спину.
Крестовская повиновалась. Дверь захлопнулась. Глазам Зины открылось довольно страшное зрелище. Она оказалась в камере настолько узкой, что в ней можно было только стоять. Откуда-то с потолка шел неприятный красноватый свет, который позволял видеть все довольно отчетливо.
Стены этой странной камеры были обиты листовым железом. Места в ней было так мало, что действительно можно было лишь стоять спиной, касаясь металлической двери. Руки Зины — их можно было только вытянуть по швам, невозможно было даже согнуть — касались двух стенок, так плотно, что она почувствовала холод металла. Зина поняла, что еще чуть-чуть — и она впадет в какую-то безумную панику. Но ей необходимо было держать себя в руках. Паника — это как раз то, чего от нее ждут. Крики, сумасшествие… Нет, она не собиралась доставлять им такого удовольствия.
Сколько ее собираются здесь держать? Само по себе такое стояние в полный рост было настоящей пыткой! Крестовская поняла, что надолго ее не хватит.
Ужас, непередаваемый ужас охватил ее с новой силой… Ей безумно хотелось кричать. Чтобы подавить это желание, Зина попыталась повернуться боком. Это удалось с трудом. Но стоять спиной к двери, а лицом к стене было еще хуже… Дверь была хоть какой-то иллюзией свободы, хотя в ней не было даже глазка.
Внезапно свет в камере усилился — теперь освещение под потолком стало более ярким. Крестовская насторожилась — что это? Пытка лишения сном? Она слышала о подобном… Да и видела… Но почему ее сразу засунули в камеру пыток, чего от нее хотят? Кто за этим стоит? Бершадов? Она не могла понять.
Теперь свет буквально резал глаза… Зина отчетливо вспомнила свой первый арест. Тогда с ней пытались делать то же самое. Лампа вспыхивала в тот самый момент, когда она пыталась закрыть глаза. Это были страшные муки. Но она выдержала их тогда, выдержит и сейчас. Сможет быть сильной.
Думая обо всем этом, проворачивая в голове воспоминания, Крестовская внезапно почувствовала, что вспотела. И пот на ее теле стал другим — это была уже не ледяная корка ужаса, сковавшая ее дыхание как панцирем, теперь ей было жарко. Температура в камере явно повышалась. Зина прислонилась к стене, плотно прижалась к ней… И почувствовала, что стенка нагрелась…
Что это такое? Стены из металла нагреваются, температура в камере повышается… Она застонала, догадавшись: правда, острая правда предстала перед ней во всей красе!
Это было не лишение сна… Это была попытка сжечь ее заживо! Раскаленный металл, духота… Крестовская слышала о таких жутких камерах, в которых человек испытывал ужасные мучения, когда его жгли каленым железом… И он умирал в страшных муках… В народе такие камеры называли «салотопка». И из них не выходили живыми. Теперь ей все стало ясно.
Температура, между тем, повышалась все больше. Металлические стены стали горячими на ощупь. Зина попыталась отстраниться от них, отодвинув этот кошмар… Но это было бесполезно — узкое пространство полностью лишало ее свободы движений, смерти было не избежать…
И тут Зину охватил дикий ужас. Полностью потеряв над собой контроль, она заорала, заколотила кулаками в дверь:
— Выпустите меня отсюда! Выпустите! Это ошибка! Позовите Бершадова, он знает!.. Помогите!.. Выпустите меня отсюда! Выпустите!..
Ее страшные крики эхом отражались от стен. Зине казалось, что наружу не доносится ни звука. Она была словно заперта в горящей духовке, где ее ждала самая мучительная из всех казней…
Металлические стены нагрелись так, что она уже не могла к ним прикоснуться, ей все причиняло боль.
Крики, страшные крики, пульсирующая, жгучая боль… Крестовская билась в сжигающем ее капкане и кричала, кричала — так, как не кричала никогда в жизни, да и не думала, что так сможет кричать…
Как в кино, кожа на правом предплечье зашипела и лопнула, из раны потекла кровь… Но боль была реальной и просто невыносимой! Зина билась изо всех сил, но это было бесполезно.
Единственное, что ей удалось, это оторваться от стены и повернуться спиной к двери камеры. Та была холодной. Какое блаженство она ощутила, прислонившись обожженной спиной к холодному металлу! Но руки… Руки от плеч до локтей были сплошным, мучительным источником боли…
На них уже не было целой кожи… Зина плакала и кричала… От стен камеры шел красноватый отблеск раскаленного металла… Боль была настолько мучительной, что Зина потеряла человеческий облик. Глаза ее заволокло… Боль, только боль, ничего кроме боли… Она ослепительными вспышками взрывала мозг…
Внезапно дверь под спиной поддалась, и Зина полетела куда-то вниз, не понимая, что происходит. Рассудок словно покинул ее, и не было больше ничего… Кто-то ее подхватил… Зина почувствовала легкий укол в шею. Глаза ее заволокла пелена. И все исчезло, провалилось в бездонную пропасть…