— Кто это сделал? Что у тебя с руками? — всполошилась Дина. — Может, милицию позвать?
— Я только оттуда, — горько усмехнулась Зина, — арестовали… И вот выпустили… час назад…
— Но за что?
— По ошибке. У НКВД тоже бывают ошибки. Они меня выпустили. Что же ты стоишь? — вдруг вскрикнула она, не помня себя. — Беги! Теперь самое время бежать! С такой, как я, опасно связываться! Вдруг и тебя арестуют… — Из глаз ее хлынули долго сдерживаемые слезы, и она почти рухнула на кровать. — Беги! Я даю тебе шанс! Спасайся! Все ведь бегут!
— Я — не все, я никуда не уйду, — сжав губы, Дина решительно подошла к подруге и помогла ей лечь на кровать. — Я останусь здесь и буду ухаживать за тобой. Столько, сколько нужно. И не спорь! Ты только скажешь, что делать. Успокойся. Я никуда не уйду. Я не оставлю тебя!..
Ну вот этого выдержать Зина уже точно не смогла. Она как могла пыталась сдерживать слезы перед Бершадовым, но это неожиданное проявление участия выбило почву из-под ее ног. Зарыдав, Крестовская обхватила голову обожженными руками, и все рыдала, рыдала, пока подруга гладила ее по голове, совсем как в детстве, как когда-то гладила ее мама…
Что именно находилось в этих ампулах, и каким был состав мази, Зина не знала. Но через три дня она стала совершенно другим человеком.
Самыми незначительными оказались ожоги на спине. Можно сказать, что к концу первых суток они исчезли — зажили настолько, что Зина смогла даже лежать на спине. Она просто не понимала, как такое возможно…
И когда к концу вторых суток, меняя повязки, она увидела свои руки, тоже просто не поверила своим глазам! Раны затянулись — настолько, что в обожженных местах появилась нежная розоватая кожа… Ни с какой — ни с человеческой, ни с медицинской точки зрения это было необъяснимо!
Ей стало понятно, что мазь и ампулы производились в каких-то секретных лабораториях, она как медик о них слышала и знала, что этим секретным, тайным исследованиям в области фармацевтики спецслужбы придают очень большое значение. И теперь она увидела этот результат.
Крестовская задумалась. Если удалось сделать лекарства, которые могут спасти, значит, можно создать и противоположное — яд, который убивает, не оставляя следов, имитировав все симптомы естественной смерти, которые невозможно будет определить при медицинском вскрытии. А раз так, то расследование этого страшного дела может приобрести совсем другой оборот…
Зина не собиралась отказываться от этого расследования. Теперь это стало ее личным делом. И Крестовская заплатила за него, как в том дурном каламбуре, «собственной шкурой». А раз так случилось, то она пойдет до конца.
На этом фоне очень странной и совершенно непонятной представала личность Григория Бершадова. Человек, похитивший ее посреди улицы, подвергший просто ужасающим пыткам, чтобы наказать за самоуправство, а затем давший ей секретные лекарства, которые быстро поставили ее на ноги? Что же это за жуткий, необъяснимый человек?
Крестовская хорошо помнила: он был невероятно притягателен, когда хотел понравиться. Обаятельный, умный собеседник, проявляющий искренний интерес… Но, с другой стороны, было сразу ясно, что в этом человеке таятся такие пугающие бездны, в которые лучше не заглядывать. Никогда.
Впервые Зина задумалась, что ничего не знает о нем. Была ли у него семья, дети? Был ли он когда-нибудь влюблен? Где родился, как вырос? Почему-то Бершадов не производил впечатление семейного человека, и было просто невозможно представить его в обстановке тихих семейных вечеров, с женой в халате и малышом на коленях.
Зина была твердо убеждена, что семьи, в обычном, человеческом понимании этого явления, у него нет. Но ведь он был человеком, мужчиной, ему требовалось женское внимание, да и вообще хоть какая-нибудь человеческая теплота! И все равно она не могла представить, что такой человек станет ухаживать за женщиной — как все нормальные, обыкновенные мужчины.
Зина не была психиатром, но даже она понимала, что в душе его хранится какая-то пугающая, чудовищная тайна, которой лучше не знать. Это не просто было опасно — для собственного здоровья… Это было способно разрушить — до основания. Было понятно, что этот страшный человек уничтожает всех, кто с ним соприкасается. И Зина уже на самой себе испытала чудовищные последствия этого разрушения.
Ей было страшно. Она понимала, что чем больше видит этого человека, тем сильнее меняется. Он словно заразил ее своей изощренной жестокостью, прикусив окровавленной пастью зверя. Оставалось только одно — постараться принять себя новую. И идти вперед, несмотря ни на что…
На третий день ожоги зажили настолько, что повязки почти не понадобились. Однако Зина все не решалась их снять. Все эти три дня Дина Мартынова жила в ее комнате, ухаживая за ней с такой преданностью, которую сложно было бы даже представить. Присутствие Дины просто исцелило Зину — именно благодаря этому она не сошла с ума, набралась сил, не затосковала от того ужаса, через который ей довелось пройти и, задавив память, постараться жить дальше. Если бы не Дина с ее теплотой и преданностью, Крестовская не знала, смогла бы она хотя бы встать с кровати.
Самым страшным побочным эффектом от пыток была не физическая боль, не раны на теле — страшным был психологический эффект, когда Зина практически лишилась воли, силы к сопротивлению, а унижение от пережитого словно парализовывало ее.
Испытав все это на себе, Крестовская просто почувствовала, что спасло ее только присутствие человека, другого человека, обычного, живого, рядом. Дина просто разговаривала с ней, и тягостные мысли уходили. С трудом, но уходили. Зина возвращалась к жизни. Постепенно, тяжело…
На третий день она почувствовала себя так хорошо, что Дина решилась вернуться к себе. Сама же Зина быстро оделась и вышла из дома.
Путь ей предстоял неблизкий, но необходимый — Зина собиралась пойти домой к Маричке Корнийчук. Ведь прошло уже три дня, а она обещала, что придет. Сегодня обещанный ею срок истекал.
Крестовская очень надеялась, что за это время хоть какая-то информация появилась. Для нее теперь это было особенно важно, если уж выяснилось, что за таинственной книгой охотится Бершадов и его люди.
Маричка жила в небольшом переулке, недалеко от моря. Когда-то он был Купальным, как теперь назывался, Зина не знала. Жила Маричка в изящном, словно кружевном двухэтажном особняке, созданном как будто очень легко, во всяком случае, любая его даже малейшая деталь радовала глаз.
Раньше этот особняк был дачей кого-то из местных богачей. Но потом, после революции, его национализировали. Огромные комнаты просто распяли тощими и хрупкими перегородками, превратив в коммунальные комнатушки, даже без элементарных удобств.
Вот в такой коммунальной комнате обитали и Маричка с мужем — он получил это жилье на работе, выйдя замуж, она сразу переехала к нему. И это было настоящим счастьем — возможность начать семейную жизнь, отдельно, пусть даже и в такой комнате. Ведь в том доме, где Маричка жила, в одной комнате обитали семь человек: она, отец, мама, бабушка, дедушка и два ее маленьких брата. Все они жили в комнате размером в десять квадратных метров, в квартире, где, кроме них, проживало еще девять семей. И Маричка была твердо уверена, что в жизни ей повезло: мужу выдали комнату, целую настоящую комнату на них двоих. А потому она просто светилась от счастья, заражая своей яркой радостью всех окружающих.
Вот обо всем этом и думала Зина, входя в резные чудные ворота особняка — с рюшечками, завитушками и цветочками — и по скрипучей деревянной лестнице поднимаясь вверх, на второй этаж.
На двери было восемь замков. Зина не поленилась их пересчитать. Почти сразу нашла фамилию Марички. Нажала два раза, как было указано. Никакой реакции не последовало.
Это было довольно странно, ведь они договорились как раз на сегодняшний день… Зина снова позвонила. Тишина…
И тут внезапно дверь распахнулась. На пороге возник моложавый представительный с благородной сединой на висках мужчина лет пятидесяти.
— Не отвечает? — улыбнулся он.
— Да, — несколько смешалась Зина, — я тут звоню, звоню… Может, вышла куда. — Она растерянно пожала плечами. — Ну в магазин, может…
— Нет, она дома, — мужчина продолжал улыбаться. — Я только час назад ее видел. Да и дверь у них приоткрыта…
— Что?… — В душе Зины все обмерло. Голос дрогнул.
— Дверь в комнату открыта, говорю, — мужчина наконец перестал улыбаться. — Мне самому это странным показалось, но я не решился посмотреть, — теперь он выглядел совсем серьезным. Куда и делась дурацкая улыбка. — Вы заходите, — посторонился он. — Давайте вместе посмотрим, если что… — Он распахнул двери.
Глава 16
Зина почти побежала по темному бесконечному коридору огромной коммунальной квартиры, который как две капли воды был похож на ее собственный. Ей вдруг подумалось, что все эти длинные коридоры советских коммунальных квартир вечно будут сниться ей в кошмарных снах.
Вот и нужная дверь. Действительно, она была приоткрыта. А в образовавшуюся щель сквозняк выдувал край тяжелой шелковой занавески из плотного темно-синего шелка.
— И давно вот так? — Зина остановилась перед открытой дверью, не решаясь войти.
— Да я с час назад заметил, когда на работу стал собираться, — сосед пожал плечами.
— Что ж не вошли? — вспыхнула Зина.
— Ну как вам сказать… — смутился сосед. — Не в моих это правилах. Да и они не любили, чтоб к ним лезли. Конфликтовали с нашей сельской семьей — они ко всем вламывались без спроса. Я, в общем, не хотел портить отношения.
— Понимаю, — кивнула Зина, прекрасно знающая, что такое конфликты в коммунальной квартире.
— А вы входите, вы же ее подруга, так? — сосед испытующе смотрел на Зину.
Ей снова предстояло совершить такой страшный, даже в чем-то трагический шаг — войти в неизвестность… Ей было страшно. Сколько еще этого ужаса? Но выхода не было, пришлось решиться. И Зина, схватившись за дверь так, как утопающий хватается за соломинку, решительно шагнула вперед.