— Понимаю, — кивнула Зина, согласная со словами старика.
— И у нас в Одессе такие преступники были. Давным-давно.
— Что ж, спасибо вам, дедушка! Вот поговорила с вами, и на душе легче стало! И за чай благодарю. Еще нигде такого вкусного не пила.
— Так чай завсегда вкуснее, чем водка! Запомни это, девонька, — сказал Федька-сектант.
— Я б запомнила, да жизнь такая… — Зина махнула рукой, сохраняя образ, думая, почему у людей существует такое странное устойчивое желание жалеть тех, кто совсем не достоин жалости! И почему с моральными уродами — как с тем существом, которое изображала Зина, говорят охотнее, чем с добрыми и порядочными?
Несмотря на благость в сердце, Крестовская не могла удержаться от злых мыслей. Старик, со всей своей святостью, был такой же, как и все остальные мужчины, которые с удовольствием общаются с падшей сельской пьяной хабалкой, а от порядочной женщины отвернутся при первой же возможности. Зина никогда не понимала этого парадокса.
Откуда у мужчин вот эта странная, бредовая идея о том, что все женщины хорошие и достойны уважения? Рождаются без одной извилины, что ли? Зина для себя точно их классифицировала и знала, что есть — люди, а есть — человекообразные существа. И не каждая женщина, которая так выглядит, является женщиной на самом деле.
И вот этот бывший священник пытался спасти падшую пьяную проститутку, которую с удовольствием играла Зина. А зачем такую тварь спасать? Что хорошего она принесет в жизни? Кому?
Еще раз поблагодарив старика, Крестовская вышла из его комнаты. Что ж, маскарад был не напрасен, она получила довольно интересную и важную информацию о Свято-Успенском монастыре на Фонтане. Да, монастыря уже не существует, но вряд ли взорвали все здание, так, как сделали со Свято-Преображенским собором. А значит, надо наведаться туда.
Зину очень заинтересовали слова старика о рукописных дневниках, которые писали бывшие преступники. А что, если книга — как раз такой дневник? Автор гравюры явно не обладал религиозностью и благочестием. Его рисунок жег, он язвил. Значит, это вполне мог быть человек, которого светские власти приговорили к покаянию.
Зина была образованной, любила книги и знала много. Она вдруг вспомнила историю знаменитого поэта Лермонтова. Ведь его убийцу, Мартынова, светские власти не приговорили к тюремному заключению, а отправили на покаяние в монастырь. Как раз в Киево-Печерскую лавру. А что, если тот, кого она ищет, был таким же убийцей, то есть человеком, которого не осудили светские власти, а отправили в монастырь?
Мартынов, убийца Лермонтова, раскаялся в монастыре. Может, так поступил и автор книги? Интересно, если догадки о книге верны, то почему этой книгой, этим дневником так сильно интересуются две разведки — немецкая, связанная с Аненербе, и советская в лице Бершадова? Что такое написано там? Какая страшная тайна внутри?
С Германией понятно. Германия собирается вступать в войну. А с кем готовится воевать Советский Союз? Таких сведений в газетах не было. Зина понимала, что ступает на очень зыбкую почву, но остановиться уже не могла.
На следующие сутки она рассчиталась с Манькой и вернулась домой. Больше смысла в ее пребывании на Запорожской не было. След Артема еле теплился в рассказе старика-священника, которого сельские пьяные полудурки обозвали Федькой-сектантом. Сектант… Убогие, одноклеточные животные, за которых не стоило молиться.
Розыск на Запорожской был первым шагом, о котором Зина рассказала Бершадову. Вторым шагом была слежка за семейством Баргов и конкретно за Виктором. Точно так же, как и с Запорожской, Зина чувствовала, что это важно, это может привести ее к цели. Ну не освобождают просто так из лагерей НКВД! Ну не назначают на должности родственников тех, кто был осужден страшной системой!
А Игоря Барга выпустили. Виктора Барга назначили на должность — машину с шофером и его чванство Зина видела своими глазами. Сама. Что здесь не так?
Крестовская чувствовала, что за всем этим что-то кроется. Значит, она правильно продумала свой второй шаг.
В окнах знакомой квартиры горел свет. Было около девяти вечера. Зина постояла напротив дома, выкурив две сигареты. В последнее время ей все время хотелось курить. Сигареты успокаивали. Крестовской думалось: какая жестокая ирония судьбы! Почему она вынуждена все время вот так стоять под чужими окнами? Что она, бешеная собака, которую надо гнать ото всех? И эта квартира — была НЕ ТА квартира.
Та была на Ришельевской, где можно было увидеть Виктора. А эта — на Болгарской. Квартира человека, которого при других обстоятельствах Зина ни за что не хотела бы увидеть, Кирилла Матвеева — человека, имя которого вызывало у нее неприятную ассоциацию. Ведь сумасшедшего убийцу по имени Кирилл она отправила на тот свет… Печальное совпадение. Печальная жизнь — вечно стоять под окнами не тех людей. Печальная участь — не получать то, что она хочет, оставаясь в глубоком и беспощадном неведении от того, что ждет ее впереди.
Докурив сигарету так, что окурок обжег пальцы, Зина решительно раздавила его ногой на утоптанной грунтовке и двинулась вперед.
Увидев ее на пороге, Матвеев отпрянул и побледнел как смерть.
— Что не так? — Зине захотелось захохотать в голос. — Ты же сам настойчиво приглашал меня прийти! Или сельская невеста приехала?
— Нет, — Матвеев посторонился в дверях, — заходи. Я один.
— Как мило, — Зина скорчила подходящее случаю выражение лица. — Что невеста — до сих пор убирает навоз? Вилами, надеюсь, не руками? Хотя, может, тебе нравится, когда тебя обнимают руки, пахнущие навозом?
— Зачем ты пришла — язвить? — Матвеев нахмурился.
— А что не так? Ты меня использовал как бесплатное одноразовое развлечение, а теперь боишься услышать правду-матку в глаза? — насмехалась Крестовская.
— Неправда. Ты и сама этого хотела. Я ничем тебя не обидел.
— Правда! И откуда у вас, мужчин, это идиотское глупое оправдание — сама хотела? Полный бред! Женщина хочет, чтобы за ней ухаживали! Ухаживали и заботились, понимаешь, а не сразу тащили в постель!
— Тогда извини, — Матвеев продолжал хмуриться.
— Да уж… Вижу, как ты рад мне!
— Я слышал, тебя арестовали. Я ходил к тебе домой. Там было заперто. Соседи сказали, что давно тебя не видели. Я переживал, думал, что никогда тебя не увижу. И вдруг — ты не пороге. Как привидение.
— Призрак, — усмехнулась Зина, — так красивее звучит. А откуда слышал про мой арест?
— Так это правда? — Матвеев отступил на шаг.
— Правда. Вот, смотри, — Зина закатала рукав блузки и показала на руке оставшиеся следы от ожога, — такое делали со мной.
— Тебя пытали? — Матвеев был белый как мел.
— Разумеется. Всех пытают в доблестных органах НКВД! Меня пытали. И какая жалость — у меня ведь нет сельского жениха, который приехал бы и обнял меня вонючими от навоза руками. Все одна да одна…
— Зачем? Зачем они это сделали с тобой? Что ты сказала?
— Сказала, что ты немецкий шпион!
Матвеев задохнулся. Зина громко засмеялась.
— Успокойся! Я про тебя и слова не произнесла. Как думаешь, после такого я бы посмела прийти к тебе? Пошутила! А ты…
Зина все смеялась и смеялась над его испуганным лицом, до тех пор, пока из ее глаз не потекли слезы. Он шагнул вперед, обнял ее обеими руками, притянул к себе, прижал. Целовал ее слезы… Холодную соль на мертвых губах. Губы его были солеными. Зина не поняла, почему это. Только потом, запрокинув голову вверх, она увидела, что Матвеев плачет. Из глаз его текли такие же человеческие слезы.
Потом они лежали обнявшись, как в тот, первый раз, и Зина все думала — для чего ей нужна эта мука, засыпать в чужих постелях, а потом из них исчезать. Самое жуткое в жизни женщины — это чужие постели. Именно они оставляют незаживающие раны, жестоко калечащие душу. А потом непролитой солью слез долго и беспощадно саднят на губах. В чужих постелях не знаешь — смеяться или плакать. И то, и другое — не в счет.
— Я узнал то, о чем ты просила. О твоем друге детства, — сказал Матвеев, первым отстранившись от нее. — Игорь Барг. Бывший чекист.
— Да, — Зина резко села, прикрывая обнаженное тело одеялом, потянулась к сумочке… Закурила. Может, Матвеев и не любил, когда в его квартире курят. Ей было на это плевать.
Но вместо резких замечаний Кирилл Матвеев просто встал и принес ей пепельницу. Затем так же спокойно лег рядом.
— Игорь Барг действительно был арестован и осужден на 15 лет лагерей за контрреволюционную деятельность. Смягчили приговор за его былые заслуги. Обычно по такой статье один приговор. Только расстрел. Но, как я понял, за Барга заступились сверху, на самом высоком уровне. Его бывший начальник.
— Григорий Бершадов! — хмыкнула Зина.
— Я бы не хотел произносить фамилии… — смутился Матвеев.
— А я хочу! Дальше.
— Словом, Барга отправили в лагерь. Но просидел он меньше года. Неожиданно для всех его выпустили. Все были твердо уверены, что он сдал кого-то важного для НКВД.
— Конечно сдал. И сомнений нет, — фыркнула Зина, подумав про себя, что Барги все предатели. Клан предателей.
— Да, так думали… — Матвеев выдержал паузу, — но это неправда. Игоря Барга поставили заведовать секретной лабораторией и официально, по штату, перевели в 1 отдел.
— Разведка, — сказала Зина.
— Именно. Так что лагеря, похоже, были просто показательной экзекуцией. Нужен был начальник лаборатории — смертник, которого не жалко расстрелять и можно уничтожить в любой момент.
— Что за лаборатория? Ты узнал? — Зина чувствовала, что напала на след.
— Да, узнал. Но если я расскажу, я рискую собственной жизнью. Ты понимаешь это?
— Понимаю, — кивнула Зина.
— Я все-таки расскажу тебе. И мне плевать.
— Лаборатория… — Зина словно не слышала его слов.
Глава 22
Лаборатория ядов… Секретная лаборатория НКВД! Зина забыла обо всем на свете. С глаз ее спала пелена. Так вот что означает «естественная смерть»! Старушка-библиотекарша… Старик, найденный в институтской аудитории… Вскрытие, не показавшее никаких результатов!