За дело взялись очень активно. Было создано сразу два лабораторных центра: один — бактериологический, второй — по работе с ядами. У каждого сразу же появилось множество филиалов в разных крупных городах.
Возглавил оба центра доктор Григорий Майрановский. Токсикологическая лаборатория в официальных документах именовалась «Лабораторией Х» (икс).
Начальник лабораторий, полковник медицинской службы профессор Майрановский занимался исследованиями о влиянии смертоносных ядов и газов на злокачественные опухоли. Профессора очень ценили в медицинских кругах. Майрановским заинтересовался еще прежний нарком Генрих Ягода, который по образованию был фармацевтом и потому подошел к вопросу ядов профессионально. В 1936 году по приказу Сталина Ягода был смещен с поста наркома безопасности, в 1937 году арестован, осужден во время суда над Николаем Бухариным за организацию убийств, совершавшихся врачами, и расстрелян в 1938 году.
При новом наркоме Николае Ежове методы убийств с помощью «естественной смерти» стали использоваться очень широко.
17 февраля 1938 года начальник иностранного отдела НКВД Абрам Слуцкий был найден мертвым в кабинете Михаила Фриновского, заместителя нового наркома. Рядом с телом Слуцкого стоял пустой стакан из-под чая. Фриновский сообщил сотрудникам НКВД, что врач установил причину смерти: разрыв сердца. Никаких внешних признаков насильственной смерти на теле Слуцкого не было.
Короткое правление Ежова закончилось в 1938 году, когда он был осужден за «политическую ненадежность» и расстрелян. При следующем наркоме, Лаврентии Берии, секретная лаборатория получила новую жизнь. Подчинялись все лаборатории непосредственно ему и его заместителю Всеволоду Меркулову.
Главными подопытными во всех лабораториях страны стали заключенные, приговоренные к высшей мере наказания. А таких в советской стране в 1939 году появилось очень много.
Каждый день в лаборатории из внутренней тюрьмы доставлялась новая партия заключенных. Все было сделано с повышенной секретностью — так, чтобы точное число людей, проходящих через эти лаборатории смерти, было невозможно установить.
Работа была чрезвычайно напряженной. Даже проверенные люди не выдерживали стрессовой обстановки. Поэтому лаборатории постоянно нуждались в новых кадрах.
В центральной московской лаборатории уже после участия в 10 экспериментах от алкогольной интоксикации умер опытный сотрудник НКВД Филимонов, еще несколько чекистов и медиков сошли с ума. Щеглов и Щеголев, сотрудники лаборатории, покончили жизнь самоубийством.
Процедура эксперимента внешне походила на обычный медицинский осмотр. В кабинет заводили заключенного. «Доктор» участливо расспрашивал о самочувствии. Давал советы. А потом предлагал принять «лекарство».
Через специальное окошко в стене из соседнего помещения за «пациентом» наблюдали другие сотрудники лаборатории.
Людей приводили разных — дряхлых и молодых, худых и полных, мужчин и женщин, абсолютно здоровых и с хроническими заболеваниями, разного веса, разных национальностей. Одни умирали за три — четыре дня, другие — мучились с неделю. А некоторые несчастные испытывали муки дней 10. Основной целью было составить яд, который нельзя было бы идентифицировать при вскрытии.
Сначала пробовали безвкусовые производные иприта. Советский Союз начал экспериментировать с ядовитыми веществами раньше, чем медики в нацистской Германии. Там первые эксперименты с ипритом были проведены на заключенных Заксенхаузена в 1939 году. Однако все эксперименты советских «медиков» оканчивались неудачно. Иприт обнаруживался в трупах жертв.
В Советском Союзе эксперименты с ипритом были закончены. А вот в нацистской Германии пошли дальше, и на основе иприта было создано его производное: ядовитый газ «Циклон Б», который для уничтожения людей начали применять в газовых камерах концлагерей.
Потом в лабораториях стали работать с рицином — растительным белком, содержащимся в семенах клещевины. Поскольку использовались разные дозы рицина, оставалось только гадать, сколько жертв погибло при этих экспериментах.
Действие остальных ядов — дигитоксина, таллия, колхицина — пробовалось на 10 подопытных. За мучениями жертв экспериментаторы наблюдали до 14 дней. Если жертва не умирала, человека добивали выстрелом в затылок.
Эксперименты с рицином были достаточно успешны. Он был мощнее яда гремучей змеи в 12 тысяч раз, смертельная доза для человека составляла всего 70 микрограмм.
В процессе экспериментов было сделано очень интересное открытие. Было обнаружено, что при определенной дозировке рицин вызывал в подопытных повышенную откровенность. Человек начинал говорить очень откровенно и выбалтывал абсолютно все, даже самые интимные секреты, в которых ни за что нельзя признаться в обычном состоянии. Свойства рицина пытались усилить хлоралом-скополамином и фенамином-бензедрином. Однако большой откровенности не получалось, и вернулись снова к рицину. Именно он стал основой «сыворотки правды». Применение этой сыворотки было сверхсекретно, и о ней не знали рядовые сотрудники НКВД.
Наконец, в лаборатории было сделано настоящее открытие. Им стал яд карбиламинхолинхлорид — К-2. После введения этого яда в организм человек словно уменьшался ростом, становился все тише, заметно слабел. Через 15 минут наступала смерть. В организме К-2 обнаружить было невозможно. Именно он стал «венцом» работы лаборатории. После отравления К-2 человек выглядел так, словно смерть наступила полностью от естественных причин. Ни одного признака насильственной смерти обнаружить было невозможно.
Однако в лабораториях занимались не только вопросами изучения самих ядов, но и разрабатывали способы их незаметного применения. Решали, как лучше ввести дозу яда в организм.
Кроме традиционных инъекций, порошков, таблеток, добавления в пищу и в жидкости, также изучали воздействие ядов на кожу и слизистые оболочки. Изучался вопрос об отравлении человека пылеобразными ядовитыми веществами через вдыхаемый воздух. Почти все эксперименты приводили к нужному результату. Кроме того, проверялась возможность использования колющей трости и стреляющей авторучки. Экспериментировали с отравленными пулями: применялись облегченные пули, внутри которых был яд аконитин. Человека заводили в подвал. Выстрел проводился в «неубойные» места разрывными пулями. Смерть наступала в промежуток от 15 минут до часа, в зависимости от того, куда попала пуля. От аконитина была наиболее мучительная смерть.
— Значит, яд К-2, — задумчиво сказала Зина, когда Матвеев закончил свой рассказ.
— Я слышал, что когда впервые были обнаружены такие свойства, для К-2 была проведена независимая экспертиза, — добавил Кирилл. — Труп одного из подопытных, отравленных этим ядом, был доставлен в морг, где ничего не подозревающие врачи произвели обычное вскрытие.
— И что же определили? — спросила Зина, уже догадывающаяся об ответе на этот вопрос.
— Постановили, что человек умер от острой сердечной недостаточности, — пояснил Матвеев, — ничего не определили. Яд не обнаружили.
— Так я и думала, — вздохнула Крестовская.
Теперь многое становилось на свои места.
Глава 23
Виктор Барг вышел из ворот дома на Ришельевской, остановился и закурил сигарету. В темных прядях его волос отчетливо была видна седина, блестевшая в лучах закатного солнца, более яркого, чем в обычные дни.
Август давно уже вступил в свои права, и раскаленное солнце обдавало землю нестерпимым зноем, даря только к вечеру небольшой отдых от этого пекла, душащего, как включенная на всю мощь духовка.
В августе темнеть стало раньше, и скоро солнце должны были сменить сумерки, прохладные сумерки близкой осени с отчетливой нотой печали. Пока никто не различал эту печаль, но она была уже рядом, витала в воздухе. И Зина очень хорошо чувствовала ее.
Она видела автомобиль, который привез Виктора с работы, из Селекционного института. Барг выглядел уставшим. Зина засмотрелась на его лицо, похожее на древний профиль, выбитый на старинной медали. Как же все-таки он был красив!
Она знала наизусть каждую черту этого гордого лица, каждую морщинку, впадинку, точку. Целовала не раз — во сне и наяву. Как же не хватало ей Виктора!
Его рук, заключающих в цепкое, не размыкаемое кольцо, его лица, склонявшегося над ней… Шуток в темноте… Приглушенного голоса на рассвете… Блеска глаз… И одна только мысль о том, что все это безвозвратно утеряно, сводила ее с ума.
Что было в той, другой, чего не могла дать ему она, Зина? Ей было бесконечно больно жить, ходить, говорить, вспоминая выражение его глаз. Крестовская знала теперь точно: раны не заживают. Время облекает их в не пропускающую воздух повязку, под которой так же болит воспаленная, кровавая плоть.
Виктор выглядел уставшим. Зина видела, как он вошел в ворота дома, как отъехал привезший его автомобиль. Она почему-то не уходила, все стояла на своем месте. А почему — и сама бы не смогла объяснить.
Но очень скоро интуиция ее была вознаграждена. Минут через 20 после того, как Барг поднялся в квартиру, он снова вышел из дома.
В этот раз Виктор был по-другому одет. Вместо будничной рубашки в темную клетку на нем была белая, очень нарядная, выглаженная, с иголочки. Он заметно принарядился. Зина почувствовала болезненный укол в сердце. Для кого он старался выглядеть так хорошо?
Виктор снова закурил и остановился, посмотрев на часы. Выражение его лица было расслаблено-спокойным. Именно в этот момент Зина выскочила прямо ему наперерез.
— Привет! — Она улыбнулась как ни в чем не бывало, словно эта встреча была абсолютно случайной, вот просто так она прогуливалась по улице и вдруг даже не заметила Барга, думая о своем.
Зина могла соврать кому угодно, но только не себе самой. Себе она всегда четко и ясно говорила правду. А правда заключалась в том, что Крестовская знала — в случайность их встречи Виктор Барг ни за что не поверит, потому что отлично знает ее… Так и произошло.