Зина уже почти не слушала. Упоминание о Викторе снова выбило ее из колеи и она стала пропускать рассказ Бершадова мимо ушей. А он продолжал:
— Техника изготовления тибетских поющих колоколов считается утерянной. Но есть один момент. Процесс старения облагораживает звук, делает его более теплым и мягким. Поэтому и в Тибете, и в православных колоколах чем старше колокол, тем он ценней. Ценность им придает не только возраст, но и некие мистические качества.
— Все это за пределами нашего понимания, — вздохнула Зина, — зачем же эта… хранила у себя бумаги об экспедиции в Тибет?
— Об этом тебе и предстоит спросить! — усмехнулся Бершадов. — Если не растеряешься и не забудешь…
— Нет! — Зина вскочила и нервно заходила по комнате. — Нет, мы же договаривались об этом! Я не пойду в тюрьму! Мы же говорили: ни допросов, ни убивать людей.
— Но ты уже убила двоих, — спокойно снова напомнил ей Бершадов, — а в тюрьму ты не пойдешь. Ее привезут на одну из тайных квартир. А стенографировать допрос буду я сам.
Машина остановилась возле самых ворот дома на Слободке. С глаз Зина сняли повязку. Это было условием Бершадова — она должна была позволить завязать себе глаза, чтобы не видеть, куда ее везут. Ей было мучительно страшно, у нее тряслись руки. Но дороги назад не было. Как бы Крестовская не хотела, она уже ничего не могла изменить. Оставалось с этим смириться.
В комнате за столом, отодвинутым к стене, сидел Бершадов, на столе перед ним лежал толстый блокнот. Стул поставили посередине комнаты. Теперь это полностью напоминало кабинет для допросов. Никогда еще комната на Слободке не казалась Зине такой мерзкой. И никогда еще не казалась Зине более мерзкой ее собственная жизнь.
Скрипнула дверь. В комнату втолкнули Дину — во всяком случае, Зина называла ее про себя этим именем. На ней была лишь разорванная комбинация, ноги были босы. Увидев ее, Зина едва сдержала крик.
Комбинация была насквозь пропитана кровью, а все тело представляло собой сплошную кровавую рану. Ее били, и били со звериной, чудовищной яростью. Волосы были клочьями вырваны из головы и запеклись от крови. Один глаз затек из-за огромного, фиолетово-бордового синяка и не открывался, другой был налит кровью. Зина с ужасом увидела, что на пальцах Дины не было ногтей…
Дина пошатнулась и упала бы, если б не Крестовская, которая подскочила и посадила ее на стул. От несчастной исходил страшный кисловатый запах запекшейся крови.
Несмотря на то что Зина помогла ей, Дина с брезгливостью отмахнулась от нее и процедила какое-то немецкое ругательство. Затем с ненавистью бросила по-русски: — Не прикасайся ко мне.
Зина отошла в сторону. Она знала, что в застенках НКВД шпионке придется несладко, но то, что она видела сейчас… Все в ее душе перевернулось. Крестовская прекрасно понимала, что больше никогда не будет прежней. Она уже не сможет жить так, как жила раньше. Никогда. Только теперь она видела воочию последствия той игры, в которую ввязалась не по своей воле. Теперь она видела, как это — допрос, как калечить, уничтожать человека… Это что-то сломало в ее душе.
Как странно, вдруг подумалось ей. Она ненавидела эту женщину, желала ей смерти. Но после того, как увидела, что с ней сделали… Что-то в душе ее лопнуло, трансформировалось, исчезло. Пытали ту, которую она ненавидела. А умерла почему-то она, Зина…
— Как тебя зовут? — спросила Крестовская, просто чтобы что-то произнести. Молчать и смотреть на все это было невыносимо.
— Ее зовут Карола фон Цвайнтер, — неожиданно подал голос Бершадов, — специалист СС по Восточной Европе. С детства изучала русский, так как ее папаша, друг детства одного перца из верхушки рейха, как иностранный инженер был приглашен в СССР. Они и жила в Москве с отцом. Но с детства воспитывалась в ненависти к нам.
Раздался странный звук. Зина сначала не поняла, что это. Затем с удивлением увидела, что женщина запрокинула голову. И поняла, что немка… смеется.
— Что смотришь, сука? — неожиданно ясно и четко произнесла ее бывшая подруга Дина. — Думаешь, я из-за дружбы за тобой бегала, подстилка ты дешевая? Думаешь, мне твой мужик нужен был… Рада… Вот правда рада. Жаль только… — и тут из нее полились грязные ругательства.
— Видишь, как замечательно фрау владеет русским матом! — засмеялся Бершадов. — От коренной одесситки и не отличишь.
— Где книга? — спросила Зина, не собираясь продолжать бессмысленный разговор.
— У меня ее нет. Хотя жаль, — шпионка оборвала смех.
— Ты убила библиотекаршу? — продолжала Крестовская, решив придерживаться хронологического порядка.
— Да, мои люди, — хмыкнула немка, — был у меня помощник… Друг и связной агент.
— Муж Марички Корнийчук, — перебив ее, пояснил Бершадов.
— Старуха обнаружила в библиотеке редкую рукопись и решила посоветоваться. Проконсультироваться в научной библиотеке. И попала к Марии. Ну, пришлось убрать…
— А человек в аудитории? Он кто? — Зина продолжала.
— Один из тех, кто пытался спрятать книгу. Есть те, кто ее прячет. Мне удалось выйти на его след. Я заманила его ночью в институт, сделала укол. И только один урод вспомнил, что я была последней, кто выходил из института поздно вечером. И что я заходила в его каморку подлить снотворное в водку, тоже догадался. И что потом я влезла в институт через окно и открыла дверь…
— Как ты убила старика? — уточнила Крестовская.
— Я же сказала. Инъекция. Укол сделала. В лаборатории твоего бывшего мужика стащила образец. Ты даже не представляешь, как он глуп. Я из него веревки вила. А он ни о чем не подозревал.
— А Михалыч?
— Вахтер? Мой человек его повесил. Я обманула его, кое-что пообещала, и он ушел с вахты домой той ночью. Мой человек пошел за ним. Один укол — и он повесился.
— Почему на теле библиотекарши и неизвестного человека были веревки?
— Это связано с содержанием книги.
— Как именно, что за содержание? О чем книга?
— Я не знаю. Мне сверху велели так сделать. Выслали четкий приказ.
— Это ее начальство со мной играет, — снова перебил Бершадов, — у нас что-то вроде тайной шахматной партии.
— И он выигрывает, а ты… — мат снова полился из разбитых губ немки.
— Кто устроил пожар в квартире Артема? — продолжала Зина.
— Мой человек, чтобы забрать листок из твоей сумки. Мы хотели и Артема убрать, но в квартире его не было. Сбежал. Как мы выяснили, он сбежал еще до того, как мы убрали этого вахтера, Михалыча.
— Ты знаешь имя старика, которого ты убила в аудитории?
— Понятия не имею! Зачем оно мне?
— Но как же ты знаешь, что убила того человека? — не поняла Зина.
— Книга была в селе Роксоланы у бывшего монаха, — пояснила немка, — мы следили за домом. Он приехал, забрал у него книгу и увез с собой. Я обманом вынудила его прийти ночью в институт и принести книгу. Он пришел. Я убила и забрала книгу.
— Каким обманом?
— Сказала, что помогу перепрятать, вывезти из страны. Он поверил.
— Ты забрала книгу и дальше куда ее отнесла?
— К Марии в библиотеку. Она должна была ее прятать, а потом отдать. Она и отдала нашему человеку.
— Значит, книга уже в Германии? — нахмурилась Зина.
— Нет, к сожалению. У нашего человека, который должен был книгу передать через границу, ее выкрали.
— Кто выкрал?
— Я не знаю. И не знаю, где книга находится сейчас.
— Она врет, — вмешался Бершадов, — прекрасно знает. Думаю, мы теряем время на болтовню. Тут нужны другие меры, — и решительно поднялся из-за стола.
— Нет! — Зина выросла перед ним, сама не понимая, что делает. — Не трогайте ее! Не здесь! Не при мне!
— Ты напоминаешь мне любителя жареной говядины, который и часа не может перенести на бойне! — жестко усмехнулся Бершадов. — Не хочешь видеть кровь?
— Не хочу, — почти кричала Зина, — посмотри, что с ней сделали! Она женщина! Так нельзя!
— Она немецкая шпионка, приехала в нашу страну и убивала наших людей. А для тебя лично — спала с твоим любовником, по которому ты до сих пор сохнешь!
— Это не важно! — Зине хотелось кричать.
— Хорошо. Пусть так, — Бершадов порылся в кармане и вытащил оттуда ампулу без надписи и шприц, — тогда вот это. Сыворотка правды. Колешь своей рукой. Она говорит, что знает, и больше никто ее до расстрела и пальцем не тронет. Это я тебе обещаю.
— До расстрела? — отшатнулась Зина.
— А ты думала, ее в санаторий, на усиленное питание? Она сама прекрасно знала, что ее ждет. Надеюсь, ты не собираешься ее спасать?
Дрожащими руками Зина взяла ампулу, раздавила кончик в пальцах, наполнила шприц.
— Прости меня, — подошла совсем близко.
— Будь ты проклята, сука, — раздалось в ответ.
Зина оттянула кожу предплечья и решительно всадила иглу. Ровно через минуту после укола на губах женщины выступила пена, глаза закатились, и она упала на пол в жутких судорогах… Тело извивалось, из горла вырывался хриплый рык.
— Что это? — закричала Зина, роняя шприц на пол.
— Состав недоработан, вначале всегда испытывают жуткие муки, — ухмыльнулся Бершадов. — Но ничего, скоро пройдет.
— Где книга? — он подошел вплотную к извивающемуся на бетонном полу телу. — У кого? Говори!
— Я не знаю. Ее потеряли. Я не знаю… — Женщина вдруг затихла.
Зина бросилась к ней. Глаза Дины закатились, тело выгнулось в дугу и вдруг застыло. Она была мертва. На бетонном полу лежал труп.
— Это убило ее! — закричала Зина, отшатываясь к стене. — Ты знал…
— Ну разумеется, знал, — последовал холодный ответ. — Разве ты не помнишь, что я говорил тебе про расстрел? Тело было ослаблено пытками, а дозу специально подобрали большую. Потому я и хотел, чтобы укол сделала ты.
Зина вжалась в стену, ей не хватало воздуха. Так и сползла вниз, погружаясь в спасительную темноту.
Очнулась она в своей комнате, лежа в кровати. Рядом с ней на стуле сидел Бершадов.
— Такая мягкотелость — позор! — сурово сказал он. — Когда ты приучишься к главному правилу чекиста — никакой жалости к врагам! Просто позорище.