— Тайнами колоколов здесь, в православной стране, где колоколов больше всего, — произнесла Зина, широко раскрытыми глазами глядя в одну точку.
Но Артем не успел ответить. Все пространство вдруг пронизал долгий, тягучий, словно бы надсадный звук, в котором все же можно было различить звук колокола.
— Что это? — побледнел Артем. — Я еще никогда не слышал таких колоколов.
— И не услышите. Это тибетские поющие чаши, — ответила Зина.
Звук повторился, словно вибрируя по нарастающей.
— Быстрей! — сорвавшись с места, Крестовская заметалась по комнате, схватила Артема за руку. — Надо бежать! Ваш друг в беде! Слепой монах!
— В какой беде? — ничего не понимал Артем.
— Это проигрыватель! — почти кричала Зина. — За ним идут! Быстрее! Надо увезти его отсюда!
— Я не понимаю… Вы можете объяснить? — попытался что-то выяснить Артем.
— Да, могу! — почти кричала Зина. — Это как раз то, что немцы искали в Тибете, но не нашли! Поэтому они явились сюда. Потому, что здесь колокола, одинаковые с теми — вы понимаете? Колокола! И ваш друг в беде! Слышите этот звук?
Колокол ударил в третий раз. Тут только до Артема начал доходить смысл сказанных Зиной слов.
— Боже мой… Он здесь. Надо по тропинке спуститься вниз, под склон…
Но Зина не дала ему договорить. Схватив Артема за руку, она буквально выволокла его из корпуса. И вовремя. Посередине двора, мощенного каменными плитами, лежал старик сторож. Он был застрелен прямо в лоб. Глаза его выражали безграничное удивление, а руки были раскинуты, как на кресте. Из раны на лбу вытекала еще свежая струя крови.
— Они здесь, — прошептала Зина, прекрасно понимая, что пришли следом за ней, что это она привела их.
Тибетский колокол все продолжал звонить.
Глава 27
Тропинка начиналась с высокой точки холма. Они обогнули монастырское кладбище. Но едва Артем увлек ее за собой, на узкую тропку, вьющуюся среди желтых камней, как они услышали самое страшное — выстрелы. Сначала раздались они, затем — крики. Артем стал бледен как мел.
— Это пещера или дом? — Зина буквально впилась ногтями ему в руку, отбросив все церемонии.
— Хижина. Рыбачья хижина внизу. Из бревен, — голос Артема задрожал.
Тропинка шла круто вниз, огибая камни. Опускались они достаточно быстро, как вдруг… Зина остановилась первой. Сзади на нее буквально налетел Артем.
В небольшом углублении от основной тропы, там, где было ровное место среди камней, нечто вроде площадки, лежали два трупа. Это были два молоденьких красноармейца. Оба были застрелены. Один из парней держал в руке пистолет. Так и умер с пистолетом, зажатым в руке. Винтовка второго лежала рядом. Зина оторопела. С яростью обернулась к Артему:
— Немцы? Значит, там, в этой хижине, были немцы? С этими сумасшедшими, которые убивали людей ради бреда какого-то монаха?
— Я ничего не знаю! — Артем отшатнулся от нее.
— Они все-таки собирались отдать книгу немцам! — Зина буквально наступала на него, сжав кулаки.
— Это лучше, чем отдать ее большевикам! — нервно выкрикнул Артем.
— Каким большевикам? — Крестовская не могла поверить в такую подлость. — Это же их земля! Твоя земля! Власть приходит и уходит, а история остается! Это же наша история, реликвия! И отдать ее вот так?
Уловив перемены в ее тоне, Артем стал пятиться назад. Зина повернулась к красноармейцам. Оба они были убиты совсем недавно — тела были еще теплые.
Недолго думая, Зина вынула из руки парня пистолет. Увидев это, Артем развернулся и бросился бежать по камням. Зина плюнула в сердцах и продолжила спуск дальше.
Рыбачья хижина стояла на камнях и отчетливо просматривалась с места, на которое вышла Зина. Но только если основные действия разворачивались на берегу, на песке, то Крестовская зашла как бы с тыла.
Хижину окружили красноармейцы. Шла перестрелка. Прижавшись к большому желтому валуну, Зина затаилась, не зная, что делать. Она была уязвимой мишенью для тех, кто находился в хижине. Да и со стороны песка просматривалась отчетливо. Зина знала, что ее не пощадят.
С этой позиции было достаточно хорошо видно происходящее. На песке появился Артем. Он что-то кричал, размахивая руками, и бежал по песку. Один из красноармейцев резко развернулся к нему с винтовкой. Выстрел, другой, третий. Нелепо раскинув руки, Артем упал на берег. Его ноги попали в воду, в которой сразу стали расплываться красные круги. С Артемом было покончено.
Вдруг раздался взрыв. Зина поняла, что в хижине взорвали гранату. Из ближайшего окна взметнулся сноп искр, поднялись языки пламени. Неестественно быстро всю хижину охватил огонь. Из пламени вдруг вывалились две человеческие фигуры.
Зина узнала их сразу. Это были Бершадов и слепой монах. Они сцепились в схватке, покатились по склону. Прозвучал выстрел. Бершадов пошатнулся и упал на колени. В тот же самый момент слепой монах резко схватил его за волосы. Блеснула светлая полоса ножа. Монах приставил Бершадову нож к горлу.
Рывком заставив его подняться на ноги, он потащил Григория обратно, к пылающей хижине. Тут только Зина заметила, что в другой руке монах сжимает книгу — вернее, крепко прижимает ее к себе.
— Опустить оружие! — Голос монаха перекрыл стрельбу, ударной волной разнесся над морем. — Не стрелять! Убью эту тварь!
Мгновение — и красноармейцы опустили винтовки. Бершадов был их начальником, и они не знали, как вести себя в этой ситуации. Монах продолжал пятиться к хижине, таща за собой раненого Бершадова. Мгновение — и они оба спинами оказались прямо напротив Зины. Никто из них ее не видел.
Крестовская медленно поднялась, сжав пистолет в руке. Монах тащил Бершадова к хижине. Еще пару шагов — и оба окажутся в пылающем жерле, из которого нет возврата. Вместе с книгой. Книга… Сердце Зины колотилось, выскакивая из груди. Ей предстояло сделать выбор. Может быть, самый мучительный выбор во всей своей жизни. Перед глазами мелькали круги — обрывки воспоминаний, острые и незабываемые, как осколки разноцветной вазы. Мелькали изо всех сил, впутывая в круг вечных противоречий. Зина стала поднимать руку с пистолетом. Время словно остановилось. Она перестала замечать, что происходит вокруг. Прицелилась… И разрядила пистолет в спину монаха.
После первого же выстрела тот выпустил Бершадова. Григорий резко оттолкнул его от себя. Не удержав равновесие на камнях, монах пошатнулся и, не выпуская из рук крепко прижатую к груди книгу, рухнул в пылающие недра хижины. С громким звуком обвалились доски. Было видно, как пламя охватило сгорбленную фигуру — сразу со всех сторон. А затем и сам монах, и книга полностью исчезли, захваченные этим огненным вихрем. И слепой фанатик, и рукописная книга перестали существовать на этой земле…
Зина бросилась к Бершадову. Он был ранен в предплечье, из раны хлестала кровь. Оторвав полосу от своей летней юбки, Крестовская быстро перетянула руку. Крови стало меньше. Бершадов открыл мутные глаза. На мгновение они стали осознанными.
— Ты… ты спасла… — прошептал он. Глаза его снова стали мутными, и на руках у Зины он потерял сознание.
В больничной палате было прохладно от сквозняка, устроенного благодаря распахнутой двери. Поэтому больничного запаха совсем не было. Чисто выбритый и даже нарядный в белой больничной рубахе, Бершадов восседал на кровати. Рука его была на перевязи.
После того, как Григория доставили в больницу (Зина поехала с ним), ему сделали операцию, извлекли пулю и зашили внутренние повреждения. Состояние его стабилизировалось. Он пришел в сознание и смог принимать посетителей, первой из которых была Зина.
Но при первом ее посещении Бершадов был еще слишком слаб и не мог говорить. Зина принесла ему фрукты, немного посидела рядом, болтая о всяких пустяках, — только и всего. Она отчетливо видела, что Бершадов очень рад ее видеть.
Крестовская сама не понимала, зачем его спасла. Она боялась и ненавидела этого человека. Но в тот момент, когда его жизнь буквально оказалась в ее руках, Зина не смогла выстрелить. Эту перемену она не понимала и сама. Но точно знала одно: ее больше не пугало это превращение.
Крестовская прошла в палату, закрыла двери — ее раздражал сквозняк. Бершадов не сводил с нее глаз. Зина осторожно опустилась на краешек стула.
— Почему ты меня спасла? — спросил он сразу. — Ты же меня ненавидишь.
— Сама не знаю, — Крестовская покачала головой. — Я долго думала об этом, но так и не поняла. Очевидно, не так уж сильно я тебя ненавижу.
— Когда ты поняла, что за тобой следят?
— Как только сторож беспрекословно согласился отвести меня к Артему, — улыбнулась Зина, — я поняла, что ты его обработал. Запись колокола была гениальной идеей, Артем очень сильно перепугался. А вот то, что там немцы, я не догадалась.
— А кто, по-твоему, должен был переправить их за рубеж? Не мои же люди, правильно? Немцы, которым они согласились отдать книгу. О лжепророке, — улыбнулся Бершадов.
— Нет, — Зина покачала головой, — о том, чего немцы не нашли в Тибете и решили отыскать в нашей истории. Православие, колокола… Тайна, хранимая на протяжении веков.
— Которая теперь сгорела…
— Бандит Стефан Теутулов был уверен, что она не горит, — улыбнулась Зина, — но это была лишь иллюзия, галлюцинация, вызванная у него колокольным звоном в особой тональности.
— Ты хорошо продвинулась, — Бершадов стал очень серьезным. — Когда ты поняла, что речь идет о колоколах?
— Не сразу. Но веревка на трупах, намек на веревку колокола — все это уже тогда вызывало у меня подозрения. Я думала: почему трупы обмотали веревкой?
— Что еще ты знаешь?
— Все. В книге описывалась частота вибраций колокола — звуковые волны, способные влиять на сознание, на толпу, зомбировать и вести за собой. Это знание всегда считалось опасным. И очень запретным. Ангел-губитель — это тот, кто станет его использовать. Он совершит не благодеяние для человечества, а наоборот — его погубит. Погубит всех, если дьявол будет рваться к власти над миром. Способ влиять на людей всегда искали те, кто готовится развязать войну. Особенно ту войну, которая не нужна никому. Не нужна людям. Но сознание людей можно изменить. Внушаемость — страшное свойство человеческой психики. А колокола обладают свойством зомбировать, запускать определенную психическую программу. Но для этого нужно знать особый волновой код. Он и был в книге, так?