В том же году в Journal of the Linnean Society я напечатал статью «О двух формах, или диморфном состоянии, примулы», а на протяжении следующих пяти лет – еще пять статей о диморфных и триморфных растениях[186]. Не думаю, чтобы что-либо еще в моей научной деятельности доставило мне столь большое удовлетворение, как то, что мне удалось выяснить значение строения [цветов] этих растений. В 1838 или 1839 г. я обратил внимание на диморфизм Linum flavum, но решил сначала, что это всего лишь случай безразличной изменчивости. Однако, исследуя обычный вид примулы, я обнаружил, что две формы встречаются у нее слишком регулярно и постоянно, чтобы можно было удовлетвориться таким взглядом на них. Вследствие этого у меня явилось почти твердое убеждение в том, что обыкновенные баранчики [Primula veris] и первоцвет [Pr. vulgaris] находятся на прямой дороге к превращению в двудомные формы и что короткие пестики у одной формы и короткие тычинки у другой имеют тенденцию к тому, чтобы оставаться недоразвитыми. С такой точки зрения и были произведены опыты над этими растениями, но как только было обнаружено, что цветки с короткими пестиками при опылении их пыльцой с коротких тычинок дают больше семян, чем любой другой из четырех возможных союзов, теории недоразвития был нанесен смертельный удар. После некоторых дополнительных опытов стало очевидным, что обе формы – хотя обе являются вполне выраженными гермафродитами – относятся друг к другу почти в точности так же, как два пола у любого обыкновенного животного. У Lythrum мы встречаем еще более замечательный случай, когда в подобном же отношении одна к другой находятся три формы. Впоследствии я установил, что потомство, полученное от союза двух растений, принадлежащих к одной и той же форме, обнаруживает близкую и любопытную аналогию с гибридами, полученными от союза двух различных видов.
Осенью 1864 г. я закончил большую статью о «Лазящих растениях» и послал ее в Линнеевское общество. Работа над этой статьей отняла у меня четыре месяца, а когда я получил ее в корректуре, я до такой степени плохо чувствовал себя, что вынужден был оставить корректурные листы нетронутыми, хотя статья была написана очень плохо, а местами и весьма неясно. Статья мало обратила на себя внимания, но когда в 1875 г. она была исправлена и вышла отдельной книгой, спрос на нее был хороший. Заняться этим вопросом побудила меня небольшая статья Аза Грея о движениях усиков одного тыквенного растения, опубликованная в 1858 г. Он прислал мне семена, и, вырастив [из них] несколько растений, я был так очарован и вместе с тем охвачен недоумением при виде вращательных движений усиков и стеблей – движений в сущности очень простых, но на первый [взгляд] кажущихся очень сложными, – что я добыл различные другие виды лазящих растений и принялся за изучение всего вопроса в целом. Он тем более привлекал меня, что я отнюдь не был удовлетворен объяснением, которое давал нам на своих лекциях Генсло, заявлявший, что вьющимся растениям свойственно естественное стремление расти вверх по спирали. Это объяснение оказалось совершенно ошибочным. Некоторые приспособления, обнаруживаемые лазящими растениями, столь же прекрасны, как приспособления орхидей, обеспечивающие перекрестное опыление.
Мой труд «Изменения домашних животных и культурных растений» был начат, как уже указывалось выше, в начале 1860 г., но оставался неопубликованным вплоть до начала 1868 г. Это – огромная книга, и стоила она мне четырех лет и двух месяцев напряженного труда. В ней приведены все мои наблюдения и гигантское количество собранных из различных источников фактов относительно наших домашних организмов. Во втором томе были подвергнуты обсуждению – в той мере, в какой это позволяет современное состояние наших знаний – причины и законы изменчивости, наследственности и т. д. В конце этого труда я привожу свою гипотезу пангенезиса, которую так основательно разругали. Непроверенная гипотеза представляет небольшую ценность или и совсем не имеет ее, но если со временем кому-нибудь придется заняться наблюдениями, которые могли бы подтвердить какую-нибудь из подобных гипотез, то я окажу ему добрую услугу, так как при помощи моей гипотезы можно связать воедино и сделать понятными поразительное количество изолированных фактов. В 1875 г. вышло второе, значительно исправленное издание, стоившее мне большого труда.
Мой труд «Происхождение человека» был опубликован в феврале 1871 г. Как только я пришел к убеждению, в 1837 или 1838 г., что виды представляют собой продукт изменения, я не мог уклониться от мысли, что и человек должен был произойти в силу того же закона[187]. В соответствии с этим я начал собирать заметки по этому вопросу – для своего собственного удовлетворения, так как в течение долгого времени не имел никакого намерения выступить в печати. Хотя в «Происхождении видов» совершенно не обсуждается происхождение какого-либо отдельного вида, я счел все же за лучшее – дабы ни один добросовестный человек не мог обвинить меня в том, что я скрываю свои взгляды, – добавить [слова о том], что благодаря моей работе «будет пролит свет на происхождение человека и его историю». Однако выставлять напоказ свои убеждения в вопросе о происхождении человека, не приведя никаких доказательств, было бы бесполезно, а для успеха книги [о происхождении видов] даже и вредно.
Но когда я увидел, что многие натуралисты полностью приняли учение об эволюции видов, мне показалось целесообразным обработать имевшиеся у меня заметки и опубликовать специальный трактат о происхождении человека. Замысел этот был тем более по душе мне, что он давал мне удобный случай полностью обсудить проблему полового отбора – проблему, которая всегда очень интересовала меня. Этот вопрос и вопрос об изменениях наших домашних организмов, а также вопросы о причинах и законах изменчивости и наследственности и о перекрестном [опылении] растений – единственные вопросы, которые мне удалось изложить с достаточной полнотой, использовав все собранные мною материалы. «Происхождение человека» я писал три года, но и на этот раз, как обычно, часть времени была потеряна из-за болезни, а часть ушла на подготовку новых изданий [моих книг] и на другие работы меньшего объема. Второе, значительно исправленное издание «Происхождения [человека]» появилось в 1874 г.
Моя книга «О выражении эмоций у людей [человека] и животных» вышла в свет осенью 1872 г. Сначала я имел намерение посвятить этому вопросу только одну главу в «Происхождении человека», но как только я начал приводить в порядок свои заметки, я увидел, что здесь потребуется особый трактат. Мой первый ребенок родился 27 декабря 1839 г., и я сразу же начал делать заметки о первых проблесках различного рода выражения [эмоций], которые он проявлял, так как уже в тот ранний период я испытывал убеждение, что все самые сложные и тонкие оттенки выражения [эмоций] должны были иметь постепенное и естественное происхождение. В течение лета следующего, 1840-го, года я прочитал замечательный труд сэра Ч. Белла о выражении [эмоций][188], и это значительно повысило интерес, который я испытывал к данному вопросу, хотя я никак не мог согласиться с мнением сэра Ч. Белла, будто различные мышцы были специально созданы для выражения [тех или иных эмоций]. С тех пор я время от времени занимался этим вопросом применительно как к человеку, так и к нашим домашним животным. Моя книга широко разошлась: 5267 экземпляров было продано в день ее выхода в свет.
Летом 1860 г. я не работал и поехал отдохнуть близ Хартфилда[189], где в изобилии встречаются два вида росянки [Drosera], и я заметил, что их листья улавливают большое количество насекомых. Я принес домой несколько экземпляров этого растения и, дав им насекомых, увидел движения шупалец; это навело меня на мысль, что насекомые были, возможно, захвачены с какой-то специальной целью. К счастью, мне пришло в голову проделать решающее испытание, поместив большое количество листьев в различные азотистые и не-азотистые жидкости одинаковой плотности, и как только я обнаружил, что только первые вызывают энергичные движения [листьев], стало очевидным, что здесь открывается прекрасное новое поле для исследования.
В последующие годы, как только мне представлялся досуг, я продолжал свои опыты, и в июле 1875 г., то есть через шестнадцать лет после моих первых наблюдений, вышла в свет моя книга «Насекомоядные растения». Как случалось и со всеми другими моими книгами, задержка и на этот раз принесла мне большую пользу – после такого большого промежутка времени можно критически оценить свою работу, отнесясь к ней почти так же, как если бы она была написана другим человеком. Тот факт, что при надлежащем раздражении растение выделяет жидкость, содержащую кислоту и фермент и вполне аналогичную пищеварительному соку какого-либо животного, представляет собой, несомненно, замечательное открытие.
Осенью 1876 г. я выпущу в свет мой труд «Действие перекрестного опыления и самоопыления в растительном мире». Эта книга составит дополнение к моей работе об «Опылении орхидей», в которой я показал, как совершенны средства к перекрестному опылению; здесь же я покажу, как важны его результаты. К постановке многочисленных, продолжавшихся одиннадцать лет опытов, излагаемых в этой книге, меня побудило одно чисто случайное наблюдение; и действительно, понадобилось, чтобы этот случай повторился, прежде чем мое внимание оказалось полностью прикованным к замечательному факту, который заключается в том, что сеянцы, происходящие от самоопыленных растений, уступают по своей высоте и силе, и притом уже в первом поколении, сеянцам, происходящим от растений, опыленных перекрестно. Надеюсь также вновь выпустить в свет пересмотренное издание моей книги об орхидеях, а в будущем – и мои статьи о диморфных и триморфных растениях, присоединив к ним некоторые дополнительные наблюдения по смежным вопросам, до сих пор не приведенные еще мною в порядок за отсутствием времени. После того, вероятно, силы мои иссякнут, и я готов буду воскликнуть: «