[80].
Если согласиться с этим предположением, то следует признать возможным существование неизвестного нам первоисточника («прототекста»), с которым работали составители «Дневника Распутина». Но важно не только это. По мнению публикаторов, «Дневник Распутина» представляет собой «историко-психологическое целое», а не мозаику из небылиц, использованных в пропагандистских или коммерческих целях. Но ведь «Дневник Вырубовой» был создан именно в пропагандистских целях! Следовательно, мотивация, заставившая П. Е. Щеголева и А. Н. Толстого написать его, не применима к «Дневнику Распутина». Значит, указанные авторы не должны рассматриваться как его создатели.
Кто же тогда?
Д. А. Коцюбинский и И. В. Лукоянов вновь вспоминают А. Н. Лаптинскую, вполне обоснованно указывая, что упоминание ее как «стенографистки», записывавшей речения Гр. Распутина, потенциальным фальсификаторам было невыгодно: в ближайшем окружении «старца» было много образованных женщин, в том числе и М. Е. Головина («Муня»), готовившая к публикации изречения Распутина еще при его жизни. Поставив вопрос о том, почему именно А. Н. Лаптинская фигурирует в качестве особы, записывавшей слова «старца», публикаторы «Дневника Распутина» ответа на него не дают, задаваясь другим: зачем Гр. Распутину было нужно рассказывать о себе, о своих близких, о своих отношениях с царской семьей кому бы то ни было?
Ответ на этот вопрос Д. А. Коцюбинкий и И. В. Лукоянов связывают с оценкой психологического состояния «старца». Этой оценке посвящено немало страниц их «Предисловия». Итог однозначен – публикаторы констатируют психологическую потребность Гр. Распутина «в надиктовке внутренне раскрепощенных откровений “житийного толка” близкому человеку», якобы вытекавшую из тех обстоятельств и того душевного состояния, в которых оказался сибирский странник в последние два года жизни[81].
Попытавшись доказать, что потребность «надиктовывать» воспоминания у Гр. Распутина была, публикаторы, тем не менее, парадоксальным образом констатировали, что ответа на вопрос о существовании подобных записей и их возможного отношения к «Дневнику Распутина» пока не имеется. В таком случае, вполне закономерно другое вопрошание: какой смысл говорить о теоретической возможности подобной «надиктовки», если «Дневник Распутина» с ней может связываться только гипотетически?
Очевидно, понимая некоторую ущербность своих заключений, публикаторы в конце заявляют, что спор о том, является ли «Дневник Распутина» подлинным документом или подделкой, на сегодня не завершен. «Однако, – продолжают они, – чем бы ни завершился этот диспут, ясно одно: “Дневник Распутина” в любом случае вызывает бесспорный интерес – в первую очередь благодаря обилию фактов и сюжетов, не имеющих аналогов в известных на сегодня литературных документах». Даже если признать «Дневник Распутина» произведением литературных мистификаторов, то и в этом случае следует дать высокую оценку степени их погруженности в тему и отдать должное их таланту[82]. Резюмируя, Д. А. Коцюбинский и И. В. Лукоянов, утверждают, что этот «Дневник» можно рассматривать «не просто как возможный опыт исторической мистификации, но как своеобразный исторический источник, требующий тщательной проверки»[83].
Указание на необходимость «тщательной проверки» этого «своеобразного исторического источника» следует особо подчеркнуть: получается, что публикаторы «Дневника Распутина» вовсе не утверждают факт его подлинности (то есть его составление А. Н. Лаптинской или кем-либо другим). Они обращают внимание на то, что это – интересный источник, даже если признать безусловно доказанным то, что его составили уже после смерти Гр. Распутина неизвестные литературные мистификаторы. С последним трудно спорить: действительно, «Дневник» представляет определенный интерес – и для социальных психологов, и для профессиональных текстологов, и для историков, изучающих формирование и распространение мифов. Подводя общие итоги, я еще вернусь к этому обстоятельству, сейчас же хочу заметить иное: сам факт публикации «Дневника Распутина» вызвал появление резких по форме критических публикаций, в которых Д. А. Коцюбинского и И. В. Лукоянова называли современными «Щеголевыми», то есть обвиняли в сознательной фальсификации. Наиболее четко это обвинение прозвучало в статье С. В. Фомина – православного историка и публициста, почитателя «старца», многолетнего публикатора различных материалов, связанных с его жизнью[84]. Статья, называвшаяся «Дневников Распутина не существует» была опубликована на сайте «Русский монархист», не в последнюю очередь созданного для пропаганды «святости» Гр. Распутина[85].
Статью С. В. Фомин начинает с цитаты московского историка А. Н. Боханова, резко и однозначно заявляющего: «никакого дневника Распутина не существует», а существует «только фальшивка, которая хранится в Государственном архиве Российской Федерации». Далее, С. В. Фомин цитирует аннотацию книги «Дневникъ Распутина», составленную Д. А. Коцюбинским и И. В. Лукояновым, а также анонс этой книги, опубликованный в 2008 г. на сайте петербургского «Дома книги», где в свое время состоялась официальная презентация «Дневника». Собственно говоря, статья С. В. Фомина – скорее собрание цитат, которые должны показать, что издание – факт вопиющий, свидетельствующий об изначальном замысле Д. А. Коцюбинского и И. В. Лукоянова ввести в исторический оборот, легализовав, то, что никакого отношения к Гр. Распутину не имело и иметь не могло. «О времена, о нравы! – восклицает С. В. Фомин. – И ведь не стыдятся люди, облеченные научными степенями, ради сомнительной славы и денег публиковать фальшивку»[86]. Он не анализирует аргументы критикуемых им публикаторов, которые вовсе не убеждены в подлинности «Дневника». Да, на многие вопросы они не дают ответа, но цели «очернить» сибирского странника, равно как и получить лавры современных «Щеголевых и Толстых» у них очевидно не было. Однако для почитателей «старца» уже то, что «Дневник Распутина» увидел свет – событие исключительное, которое они оценивают резко негативно.
Иначе писал о публикации Д. А. Коцюбинского и И. В. Лукоянова московский историк Ф. А. Гайда. В академическом журнале «Российская история», в 2012 г., была опубликована его статья, посвященная «Дневнику». Историк справедливо замечает, что в аннотации к изданию 2008 гг., как и ранее, в аннотации к книге 2003 г., «упорно указывалось, что “дневник” принадлежит именно Распутину». Почему публикаторы в 2008 г. решили оставить это сомнительное утверждение, судить трудно (особенно учитывая, что в предисловии они так однозначно не говорили). Но дело было не только в этом. Важнее иные обстоятельства, на которые обратил внимание Ф. А. Гайда. Прежде всего, в книге 2003 г., в приложении к которой «Дневник Распутина» (в несколько сокращенном виде) был опубликован, обстоятельного источниковедческого анализа документа не проводилось – излагалась лишь краткая версия его происхождения. Нет также никаких оснований утверждать, будто фрейлина императрицы А. А. Вырубова что-либо знала о «Дневнике Распутина». Хотя его машинописная копия хранится ныне в ее личном фонде в ГАРФ, но неизвестно, как и когда он туда попал.
Рассуждая далее, Ф. А. Гайда указал и на то, что всё, касающееся «происхождения рукописной копии, вовсе относится к области догадок и домыслов». Историк, сравнив публикации 2003 и 2008 гг., отметил также, что «структура “дневника” в этих публикациях совершенно разная. Если первый (сокращенный) вариант построен по хронологии и представляет собой целостное повествование с изредка обозначенными в тексте купюрами (которые, кстати, практически никак не соответствуют полной версии), то “дневник”, изданный в 2008 г., – это разнородные фрагменты, расположенные в совершенно ином порядке и без соблюдения хронологической последовательности». Не забывает он отметить и то, что «Дневник» изобилует скандальными «фактами» и «сведениями», которые не подтверждаются никакими иными источниками. Для него ясно, что считаться подлинным «Дневником Распутина» опубликованный Д. А. Коцюбинским и И. В. Лукояновым материал не может, что такого дневника нет[87].
Однако, справедливости ради, следует вновь напомнить, что в предисловии 2008 г. Д. А. Коцюбинский и И. В. Лукоянов не характеризовали «Дневник Распутина» однозначно как «дневник Распутина». Публикаторы оставили вопрос о его подлинности открытым. Но проблема, как мне представляется, в том и состоит, что для большинства их коллег это не вопрос: они воспринимают «Дневник Распутина» как фальшивку. Скорее всего, эти исследователи правы.
Следует ли из заявленного, что «Дневник» не стоило публиковать, что о нем надо было «забыть», а не включать в качестве источника в исторический оборот?
Такая постановка вопроса кажется мне неверной. Безусловно, «Дневник Распутина» – это интереснейший и важный источник по истории восприятия Григория Распутина современниками. Даже если встать на ту точку зрения, что он был создан в первой половине 1920-х гг. с целью компрометации «Друга Царей» (как с такой же целью был создан и «Дневник Вырубовой»), то и в этом случае мы должны признать: текстологический анализ «Дневника Распутина», равно как и анализ фактологический, позволяют нам лучше разобраться в социально-психологических аспектах русской революционной драмы, посмотреть на нее через призму «кривого зеркала» – тенденциозно собранного материала.
Этот материал, безусловно, имеет историческое значение, помогая не реконструировать реальную жизнь сибирского странника, а изучать формирование мифа о нем. Становление и утверждение мифа (в нашем случае –