Пусть я не верю. Что ж? неужели поэтому я менее идеалистка, менее люблю свою родину, менее понимаю великие задачи человечества?
Да, в моей жизни менее компромиссов, чем в его, уже по одному тому, что я не богата, что я никогда не буду зарабатывать много, что с самой ранней молодости боролась и старалась жить согласно своим убеждениям – не читая мораль другим.
А однако, становится скучно! Куда ни взглянешь – везде одни и те же великолепные ленты дорог прорезывают зеленый пейзаж во всех направлениях. И нельзя выйти из этих лент – они на всем протяжении обсажены колючими кустами ежевики; кругом – вся земля заселена; небольшие пустые пространства все возделываются, люди живут тесно, всюду красные домики… все одинаково благоустроено и… однообразно.
Мне не хватает простора необъятных зеленых лугов, чащи лесов… мне душно в этой цивилизованной тесноте, – и сердце начинает ныть от тоски по родине.
Перед моими глазами ежедневно мчатся изящные экипажи, полные туристов, – это компании совершают экскурсии по окрестностям; а я, глядя на этих чопорных, точно накрахмаленных людей в безукоризненных летних туалетах, – вспоминаю наши деревенские пикники на телегах с самоварами, с чаепитием где-нибудь в лесу… – ну как же можно сравнить, где больше поэзии и прелести.
Эти идеальные дороги до такой степени похожи одна на другую. То ли дело у нас! Тут канава, там – рытвина. Здесь можно пройти, но не проехать. А там – ехать можно, только осторожно. По крайней мере – разнообразие, и я до того к нему привыкла, что теперь безнадежно путаюсь и теряю направление – все дороги одинаково хороши.
А сколько поэзии в наших больших дорогах, обсаженных деревьями! Сколько бесконечной грусти в проселочных, которые серыми нитями проползают между деревьями… Милая, милая родина!
Эти белые селенья,
Эта бедная природа —
Край великого терпенья —
Край ты русского народа!
Не поймет и не отметит
Гордый взор иноплеменный,
Что сквозит и тайно светит
В бедноте твоей смиренной…[157]
– Какая вы, должно быть, способная, – сказал сегодня мой «хозяин».
– Это отчего вы так думаете? – удивилась я.
– Да так. За что ни возьметесь, – все хорошо выходит. В саду, в огороде работаете – выходит ловко, хоть вас и воспитали как барышню. И по-английски – какие быстрые успехи делаете…
Мне стало больно-больно…
К чему все это, если он не любит меня?..
Нет, – не могу больше!
Все, все опротивело мне здесь: и эти дома, и это однообразие, а шум моря неустанно напоминает, что только оно одно отделяет меня от той страны, где он живет. Только море! Как я завидую птицам! легкие, свободные – они играют с расстоянием, с пространством…
Я читала Страхова «Мир как целое». Ученый автор посвятил целый толстый том на доказательство того, что человек – венец творения.
А я так рада была бы теперь все отдать, если бы какой-нибудь волшебник мог обернуть меня в птицу… чтобы улететь туда, за море, в Париж, к его окну…
Все удивляются, почему я уезжаю. А я удивляюсь – как могла так долго прожить здесь?
Теперь иногда и днем ухожу на берег моря, сажусь на песке и смотрю, смотрю, не отрываясь, на бледные волны, которые то резво бегут к берегу, ласкаясь как дети, то бьются с сердитым шумом.
Не люблю я моря. Меня пугает эта чуждая стихия, такая величественная, такая грандиозная, беспокойная, перед которой мы, люди, словно пигмеи какие… Никогда так ясно не сознаешь ничтожества и бессилия человека, как во время бури на море… Мы, жители равнины, привыкли к природе мирной, ласкающей. Не оттого ли и характер у нас, русских, мягкий, что мы не закалены борьбой с грозными стихийными силами?
Я впервые увидела море и горы, уже будучи взрослой. И я полюбила горы.
От них веет впечатлением спокойной, неподвижной, охраняющей силы, которая внушает чувство безопасности. В то же время они таинственны, так как всегда скрывают за собой новые, еще неведомые места.
Следя взглядом за их вершинами – и душа иногда возвышается над мелочами и пошлостью жизни…
Собираю вещи и укладываюсь. Приехал милейший Дервальд.
– Отчего вы уезжаете? что за фантазия? Ведь у вас начало лекций еще не скоро, в ноябре. Пользуйтесь случаем, когда-то еще раз попадете в Англию, изучайте язык; уезжать непрактично.
Я и сама знаю, что непрактично, но как сказать мне ему, что я не могу, не могу более оставаться здесь.
Я всем объясняю, что у меня есть своя программа пребывания в Англии, что раз я немного выучилась говорить и понимать по-английски, то надо выполнить и другие пункты: ознакомиться с существующими в Лондоне женскими обществами, физическим воспитанием детей, посмотреть театры, музеи…
А на самом деле – пробуду в Лондоне ровно настолько, чтобы сделать самые необходимые покупки, побывать хоть в одном женском клубе, посмотреть журналы, относящиеся к женскому движению в Англии, – и скорее, скорее во Францию!
Вчера утром уехала из этого хорошенького местечка.
Дождь лил как из ведра, и ветрено было. Прощай, море, белые ленты дорог, красные домики! Увижу ли я вас когда-нибудь?
Я оставляю этот уголок без всякого сожаления. Сердце так и замирает при мысли, что меня теперь отделяют от Парижа всего какие-нибудь двадцать четыре часа пути.
Чтобы быть ближе к центру – взяла пансион около British Museum. Каждое утро, для экономии времени, составляю подробный маршрут, список всех омнибусов, трамваев, записываю, что надо сделать, – словом, принимаю все меры, чтобы как можно скорее покончить с покупками, поручением – и все-таки расстояния так велики, что на примерку платья в магазине теряешь полдня.
Лондонские магазины несравненно лучше парижских; таких, как на Regent-Street, я в Париже не видывала. Англичане отлично одеваются у себя дома. Но, попав в Париж, как и большинство иностранок, делают одну и ту же ошибку: стремясь одеться во все «парижское» – покупают все в больших магазинах, не руководствуясь никакой другой идеей. Впрочем, мои соотечественницы в этом отношении еще хуже: покупают красные шляпы, голубые платья, белые зонтики и башмаки, и в такой яичнице красок самодовольно гуляют по Парижу, воображая, что одеты «как парижанки».
Все никак не могла отыскать адрес Women’s Institute – одного из главных женских обществ.
Я совсем не умею справляться с здешними адресными книгами, – эти невероятно толстые томы повергают меня в столбняк отчаяния, и я чувствую себя перед ними словно на берегу моря: маленькой, жалкой, ничтожной, как пигмей. По счастью, в магазине встретилась с поляками, прекрасно говорящими по-русски. И один из них любезно разыскал в этих книгах нужный адрес. Завтра пойду искать этот институт.
Наконец-то удалось! Оказалось, что Women’s Institute переменил квартиру – и пришлось потерять немало времени, пока-то разыскала новое помещение.
Women’s Institute – нечто вроде женского клуба: в большой удобной квартире находится библиотека, читальня, по стенам – картины с обозначением цен. Тут же и справочное бюро – за полтора шиллинга можно получить какие угодно сведения по женскому вопросу. Какие англичанки практичные! Я обрадовалась такому облегчению своей задачи, заплатила шиллинг и шесть пенсов и написала все интересовавшие меня вопросы.
Сегодня получила ответы: адреса редакции «English Women’s Review», клуба журналисток и список колониальных журналов, посвященных женскому движению.
Вчера огромные разноцветные афиши с изображением автомобиля, летящего в пропасть, привлекли мое внимание. В театре Адельфи шла «Великий миллионер» – большая мелодрама. Я столько бегаю, так устаю, что даже рада тому обстоятельству, что теперь не сезон: по крайней мере, не так досадно, что некогда ходить в театр. Но афиша-реклама заинтересовала меня: как это будет на сцене лететь в бездну автомобиль – этого я еще не видала; взяла билет и пошла.
Действительно, это была большая мелодрама. Богатый и добродетельный юноша и прекрасная бедная девушка на протяжении шести актов боролись с разными препятствиями и злодеями, чтобы в конце концов благополучно соединиться браком. Тут было все: и бунт голодной толпы в Уайтчепеле – на сцене летали разбитые стекла, хлеб из разграбленной булочной, каменья… и роскошный обед у миллионера – настоящая выставка туалетов, фраков, цветов и мебели, и, наконец, автомобили, из которых один – правда, издали – действительно полетел с обрыва. Мелодрама была только текстом к большим живым картинам, поставленным с замечательным искусством. Становилось досадно при мысли о том, сколько денег затрачено на роскошную и тщательную постановку такой грубейшей профанации искусства…
Была и в Тойби-Холле. Но этот знаменитый народный университет был почти пуст по случаю вакационного времени. Заглянула и в Уайтчепельскую Free Library и при ней музей естественных наук.
Там неожиданно мне повезло. Заведующая музеем, мисс Кэт Холл, оказалась чрезвычайно любезной и милой особой. Она не только дала мне все объяснения, рекомендательное письмо к викарию церкви Св. Иуды, чтобы он показал мне наиболее интересные места знаменитого квартала пролетариата, но и пригласила меня к себе.
Я была очень тронута таким вниманием.
Еще удача! Пошла в The Writers Club – и попала на так называемый five o’clock tea, – там они бывают по пятницам. Конечно, мисс Элен Блэкбери – редактор журнала «English Women’s Review» – была там. Меня тотчас же представили этой большого роста, хромой и очень некрасивой женщине на костылях. Несмотря на неблагодарную внешность, она сразу привлекла к себе симпатичным, умным и добрым выражением лица. Она очень порядочно говорит по-французски, и это сразу много облегчило знакомство.