И опять на вставке из глянцевитой бумаги подписи:
Г-н Данет,
приглашен Гарсье из больницы Брока.
Внизу обязательное предупреждение:
Двери откроются в половине десятого и закроются в полночь.
– Какой красивый билет! – сказала я.
– А вот еще лучше и интереснее. Посмотрите, какой изящный, – сказал Danet, подавая темно-зеленый, еще более толстый лист со вставками из серебристой бумаги и такою же виньеткою в заголовке.
«Mon coco», – прочла я и остановилась в недоумении: что же такое значит «сосо»?
Danet рассмеялся:
– Ничего, это просто так, имя ласкательное…
Приглашаем вас посетить шествие, службу и похороны скучной премудрости, которые свершатся в ночь с 16 на 17 декабря 1901 года под веселые звуки оркестра Булье.
Передайте матушке, что никакой беды с вами не случится.
– Зачем же мать-то предупреждают? – с недоумением спросила я Danet.
Тот опять рассмеялся:
– Да просто потому, что там бывает как раз наоборот. Ну это и смешно.
Внизу на отдельном сгибе, предполагаемом для контроля при входе, тоже мелким шрифтом было написано:
Вход на бал СТРОГО ЗАПРЕЩАЕТСЯ лицам, не одетым в костюм или одетым в костюм, не удовлетворяющий требованиям.
Домино, волк и костюм велосипедиста будут бесповоротно отвергнуты у дверей.
И еще ниже – опять имя Madame Lydia, и то же обязательное предупреждение о времени открытия и закрытия дверей.
– Итак, вы будете madame Lydia, маленькой цветочницей… Предупреждаю, что на этом балу все говорят друг другу «ты». И мы, значит, должны делать то же… и вообще вести себя как все… Я должен обнимать и целовать вас, – иначе нельзя, мы обратим на себя внимание.
– Что ж… я согласна… – И про себя подумала: с Danet это можно. Он слишком хорош собой – и в нем есть что-то, что нравится женщинам… какое-то неотразимое обаяние беззаботно уверенной в себе силы, без тени фатовства.
– Ну так начнем теперь же… надо приучаться… вы будете мне говорить – ты, Georges, а я вам – ты, Лидия…
– Хорошо, хорошо…
– Теперь условимся относительно времени. Вы приедете ко мне в понедельник к 5 часам. Отобедаем в ближайшем ресторане. Оттуда – ко мне, оденемся и поедем в Брока, а потом в Бюллье. Ночуете вы у нас. Вот здесь, в кабинете, я вам все устрою, диван очень удобный. Я предлагаю это потому, что неудобно вам в костюме возвращаться к себе… А потом – во вторник – в 11 часов встаем и идем, куда кому надо. Не так ли?
Я была тронута таким вниманием и деликатностью Danet. Действительно, он хотел доставить мне удовольствие и избавить от всех последствий такого шага.
И я ушла, почти счастливая при мысли о том, что завтра наконец-то увижу, увижу его…
С трудом дождалась конца урока Franco-English Guild. В четыре часа бросилась бежать домой, – и, вся запыхавшись, влетела в столовую, где madame Tessier с матерью спокойно дремали в сумерках, сидя у камина.
– Madame Tessier, вообразите, какая радость: встретилась только что с подругой, которая проездом в Париж: всего на два дня. Мы так давно не видались, сейчас ухожу к ней в номер и не вернусь до завтра, полудня, – ночую у нее, вернее – всю ночь проговорим. Так что обо мне не беспокойтесь. Я сейчас ухожу, тороплюсь. До свиданья.
Madame Tessier любезно пожелала мне провести приятно вечер с подругой, и я, покончив с этой неизбежной формальностью, поскорее собрала пакетик с полотенцем, мылом и разной туалетной мелочью – и поехала к Danet на me Varin.
8 часов вечера. Поскорее вынимаю из кармана заветную тетрадку и набрасываю последние строки.
Мы одевались в рабочем кабинете, который предоставлен в мое распоряжение. Danet и Charles – в спальне.
– Ты готова, Лидия? – кричит Danet.
Когда я вошла в спальню, мои товарищи уже оканчивали свой туалет.
Danet окинул меня быстрым взглядом, схватил карандаш, слегка провел им по бровям, чуть-чуть тронул пуховкой лицо и торжествующим тоном воскликнул:
– Прекрасно! Посмотри теперь на себя – о, как ты хороша, Lydia…
И я увидела в зеркале прекрасную, бледную молодую женщину с темными бровями и волной белокурых волос, которые падали почти до колен, – в тунике цвета mauve и белом пеплуме, который падал с плеч красивыми мягкими складками… Узенькая ленточка mauve с цветными камнями, надетая на лоб, придавала лицу какое-то таинственное выражение, и глаза из-под темных бровей смотрели печально и важно…
– Lydia, Lydia…
Danet любовался мною с восторгом артиста. В самом деле – такая, какой я была в эту минуту, – разве не была я его созданием с ног до головы? Не он разве придумал и нарисовал этот костюм, настоял на том, чтобы я распустила волосы, загримировал!
Здесь в Париже научилась я ценить и понимать внешность… И искренно, как ребенок, залюбовалась своим отражением. Сознание того, что я хороша, наполняло меня всю каким-то особенным ощущением, делало почти счастливой… Серьезная курсистка, суровая книжница, вся погруженная в науку, – куда они делись?
Я сама себя не узнавала: мне казалось, что какая-то другая, новая женщина проснулась во мне…
Если бы кто-нибудь год тому назад – предсказал, какой стану я, – я воскликнула бы с негодованием: не может быть, немыслимо!
Ведь я четыре года училась в Петербурге и ни разу не полюбопытствовала пойти на костюмированный бал Академии художеств.
А теперь… теперь ради него – пойду не только на этот бал, но спустилась бы во все подземелья ада, если бы знала наверное, что встречу его там…
И я протянула Danet свои руки: merci, merci, Georges.
Он быстро оканчивал свой туалет перед зеркалом и тоже слегка подвел себе брови. Он был очень интересен в богатом костюме римского патриция: красная тога красиво оттеняла гордую темноволосую голову с римским профилем, а такого же цвета плащ свободно драпировался на его высокой, мощной фигуре… Казалось, этому бретонцу нужна была блестящая, театральная атмосфера, что он только и жил в ней, был действительно самим собой.
А бледный, худой, маленький Charles рядом с ним казался еще незаметнее в своей голубой тоге раба. Danet беспощадно торопил его, и бедный мальчик тщетно старался пристегнуть трико к тунике. Я помогла ему.
В девять часов мы уже выехали в Broca. Я сидела, как кукла, в углу кареты, бережно укутанная Danet в его длинный черный плащ, с головой, покрытой черным кружевным шарфом.
Charles сидел напротив, a Georges – рядом со мной.
– Смотри же, не забудь, Lydia, – ты должна быть знакома с… Ты помнишь?
– Я помню, Georges…
Карета остановилась у ворот госпиталя Брока.
Danet быстро выскочил.
– Ждите меня, – и исчез.
Ждать пришлось долго. Я совсем не привыкла быть одетой зимой не в мех, а только в суконный плащ; ноги в тонких чулках и сандалиях замерзали.
Холод мало-помалу пронизывал меня насквозь… Казалось, кровь постепенно застывает в жилах… я закрыла глаза. И мысль о возможности схватить серьезную болезнь, смешанная с сознанием того, что я скоро увижу его, – доставляла мне какое-то невыразимое наслаждение.
Я рада была замерзнуть тут же, на улице, у ворот этого госпиталя, лишь бы он был там…
Сколько времени просидели мы так – не знаю.
Дверца фиакра отворилась, и показалась красивая темноволосая голова в венке из роз. Молодой человек сел рядом с Шарлем, за ним вскочил в фиакр Danet.
– Мой товарищ Michelin – Lydia, мой кузен Шарль… – торопливо представил нас Danet и велел кучеру ехать.
– Ты не очень озябла, Lydia? – тихо спросил он.
– Н-нет… – с трудом выговорила я. У меня все члены онемели от холода, и язык не поворачивался.
Через несколько минут фиакр остановился перед знаменитым Bullier. Перед ним уже собирались зрители, чтобы смотреть на съезд костюмированных.
Danet быстро и ловко высадил меня из кареты и повел куда-то. Я шла с ним рядом как в тумане, не замечая, куда мы идем и каким ходом… и яркий свет раздевальни совершенно ошеломил меня.
Небольшая лестница вела вниз в большой танцевальный зал, разделенный колоннами на три части. Он был пуст и слабо освещен.
– Погоди раздеваться, Lydia… Холодно. Что же ты молчишь? Или замерзла? Пойдем греться к печке.
Он повел меня через всю залу на другой конец, к одной из своеобразных печей не виданной мною доселе системы – не было видно огня, и теплота доставлялась большим медным рефлектором. Danet усадил меня около него, и сам стал тоже греться. Мало-помалу я пришла в себя, могла пошевельнуться и сознательно осмотреться кругом.
Зала была почти пуста. Никого еще не было.
– Чего ж ты так торопился, Georges? – спросила я. – Мы так рано приехали.
– Наш кортеж формировался в Брока. Мне надо было сказать, что мы едем вперед, – объяснил Danet. – Другие ведь идут пешком, а мы ехали – вот и вся причина.
Я увидела, что сидела на эстраде, которая шла вдоль всей залы и была уставлена столиками. Должно быть, это был ресторан. Danet отошел в сторону, рассматривая зал. Я сняла шарф…
– Какие красивые волосы! Какие волосы! – раздалось за моей спиной.
Я обернулась. Некрасивый субъект в костюме нищего римлянина фамильярно погрузил руку в волны моих волос.
– Не для вас! – резко оборвала я его, наклоняясь в сторону.
Он быстро отошел.
Danet все это отлично видел и в ту же минуту был около меня.
– Слушай, моя маленькая Лидия, – прошептал он, обнимая меня за талию, – так нельзя. Ведь я же тебя предупреждал, что надо быть готовой ко всему.
– Но… это уж слишком скоро… ведь и бал-то еще не начался, – оправдывалась я.
– Все-таки без резких замечаний, надо играть роль до конца… Куда это делся Шарль? Я поведу тебя в нашу ложу, видишь – налево.