Мы сошли в зал и снова поднялись по ступенькам входа в ложу. Он был действительно очень хорош и представлял террасу дома с видом на Помпею у подошвы Везувия. Декорация ложи была до мелочей строго выдержана. Кругом, как бы написанные углем на мраморе, шли надписи. «Кролик для Лидии», «Свинья – герой»… – Это что ж такое?
Danet смеялся.
– «Ты сам герой», – отвечал он, указывая на другую надпись. – А вот тут: «Аптекари умрут», посмотри-ка сюда, Lydia. – И Danet притянул меня за руку к себе: при входе в ложу на невысокой колонне гипсовый бюст сатира улыбался, скаля зубы.
– Кто это сделал?
– Один врач.
– Но ведь это любому скульптору впору! Что вы за артистическая нация! – невольно воскликнула я.
Danet улыбался:
– Ты не то еще увидишь… Мы любим красоту.
Зал мало-помалу наполнялся народом. Зажгли все люстры и ярко осветили пеструю толпу. Тут была «смесь одежд и лиц, племен, наречий, состояний». Египтяне, финикияне, средневековые монахи и пастушки Людовика XV, русский казак и адвокат, алхимик и пьеро… потоки костюмов, лиц…
Становилось жарко. Danet снял с меня плащ и унес его в раздевальню.
На несколько минут я осталась одна…
Вдруг я скорее угадала, чем узнала его… Он шел прямо на меня, вдвоем с высоким красивым брюнетом, оба переодетые китайцами. Длинная коса смешно болталась сзади, так же как и длинное перо. Общий серьезный вид его и очки составляли странный контраст с пестрым костюмом.
Это он, – нет сомнения – это он!
Но нахлынувшая волна вновь прибывших подхватила и унесла их…
Впервые в жизни находилась я на костюмированном балу. Голова кружилась от массы разнообразных впечатлений.
– А, наконец-то я нашел тебя, Lydia, – обнял меня Danet. – Пойдем в нашу ложу. Там я тебя оставлю, – ты посмотришь, а я пойду танцевать.
Он играл роль, как было условлено. И широким, видимым для всех жестом, но лишь едва дотрагиваясь до плеч, обнял меня и осторожно поцеловал в лоб.
«Как это мило с его стороны, такая деликатность», – подумала я.
– Вот стул, Lydia. Садись. Шарль, побудь с нею, – приказал Danet и исчез в толпе.
Рассеянно разговаривая с Шарлем, я искала в толпе его… Пестрая, многоголовая, она шумным роем двигалась по зале, – и нелегко было в ней найти его.
У меня уже начинала кружиться голова, и глаза устали от этого беспрерывно движущегося потока, как вдруг вновь мелькнули китайские костюмы… Это он! И я скользнула за ним как тень, увлекая за собою недоумевающего Шарля, который никак понять не мог, зачем я вдруг оставила ложу.
– Это для развлечения, Charles, – уверяла я, смотря, не отрываясь, вперед.
Кругом веселье разгоралось… Женщины – молодые, красивые, накрашенные – и все доступные.
Я начинала понимать, что это за бал… и к чувству радости при виде его примешивалось острое сострадание.
А он шел вперед все такой же серьезный и важный, – не обращая внимания на женщин…
«Зачем он пришел сюда, зачем? Ведь он знает, что это за бал, – и все-таки пошел… значит…»
Я чувствовала, что, если только увижу, что он, как и все, развратничает с женщинами, – я не вынесу этого… убью ее, его, себя…
Я задыхалась… рука инстинктивно искала какого-нибудь оружия, а его не было – я никогда не употребляю и не ношу его из принципа.
А теперь… о, будь они прокляты, эти принципы! шагу мы, русские, никуда без них ступить не можем!
Полина Декурсель, полуиспанка, прямо сказала мне, что в день свадьбы покупает себе кинжал и револьвер, чтобы убить мужа в случае измены. Она так рассуждает: «Если я выйду замуж – не иначе как по любви. А если он изменит мне, то за мою разбитую жизнь – сам не должен жить».
Я люблю его… он должен быть лучше других… а если ничем не лучше – так пусть погибнет и он, и я сама.
Голова кружилась… в глазах заходили красные круги…
И вдруг меня осенила блестящая мысль… именно блестящая, как когда-то Кларанс…
Я вспомнила, как Шарль вместе с носовым платком и портмоне взял еще и большой перочинный нож и положил все это в карман, который кое-как приколол булавкой под тунику.
– Шарль, дайте мне, пожалуйста, носовой платок. Я своего не взяла, у меня кармана нет…
Я знала, что неловкий Шарль, вынимая платок, наверное выронит и нож… Так и вышло. Он выворотил весь карман, и на пол выпал и нож, и портмоне, и какие-то бумажки, и, кажется, даже… шпилька! Я наклонилась и, быстро подобрав нож, спрятала его в складки пеплума.
– Так вот как! Вы приходите на бал точно в классы – с перочинным ножом, – так не отдам же я его вам!
Смущенный Шарль оправдывался, возился с карманом и просил отдать нож. Я отказалась наотрез.
– В наказание оставлю его у себя до завтра.
А сама, под складками пеплума, потихоньку открыла его и сжала ручку. И странно: я сразу успокоилась, словно какая-то сила и твердость от него сообщилась мне.
Но два китайца шли все вдвоем. Danet разыскал нас в толпе.
– Скоро полночь! Пойдут процессии. Пока очередь не дошла до нас – пойдем в ложу, Lydia, и посмотрим, – предложил он.
Чтобы он ничего не мог заподозрить, я тотчас же согласилась.
Мы с трудом нашли место у барьера ложи; она была переполнена.
Женщины, хорошенькие, молодые, в самых разнообразных костюмах, начиная от величавой египетской жрицы и кончая простой белой фланелевой туникой, рассыпались по ложе.
Вдруг одна из них, сидевшая рядом со мной, исчезла и через минуту вновь появилась – в одной газовой тунике, уже без шелковой подкладки. Она спокойно прошлась по ложе. Две другие последовали ее примеру: тоже сняли подкладку своих туник и отнесли в угол ложи.
Простота и непринужденность, с какими эти женщины разделись тут же, на глазах у всех, – заставили и меня отнестись к этому совершенно спокойно. В такой атмосфере, в такой обстановке – это являлось естественным… Я осмотрелась: кругом мелькали голые женские фигуры или вовсе без одежды, или едва прикрытые прозрачным цветным газом…
Сердце у меня почти остановилось: он входил в нашу ложу…
А вдруг он узнает меня? Как ни было нелепо подобное предположение – он близорук и никогда не видал меня без шляпы, – я все-таки инстинктивно прижалась к Danet. Тот прикрыл меня своим плащом.
– Что случилось, моя маленькая Lydia?
– Так, ничего… мне хорошо с тобой… Зачем только ты все бегаешь к этим женщинам?
– Так ведь ради развлечения.
Он со своим спутником вышли из ложи; очевидно, приходили только посмотреть живопись, не обратив никакого внимания на женщин, которые бегали в ложе.
Я вздохнула свободно! Так он не такой, как большинство… какое счастье!
И я совсем забыла, что не он один вел себя вполне прилично, что многие интерны были тоже одни, не приставали к женщинам, что хорошенький интерн с грустным лицом, который ехал с нами в карете, – тоже был все время один…
Чем было объяснить такое поведение? Принципами или просто пресыщением благами жизни? Или же – верностью своим любовницам, которых не могли почему-нибудь взять на этот бал?
Кто их знает… я об этом не думала – я видела только, что он все время один, со своим товарищем, что, очевидно, бояться больше нечего…
Пестрая толпа заколыхалась, раздвигаемая распорядителями. Шествие начиналось.
С другого конца зала показалась колесница, на которой высился гигантский фаллос из красной меди, обвитый гирляндами роз и красного бархата. Около него две нагие женщины раскидывались в сладострастных позах. Колесницу окружала веселая толпа пляшущих, играющих, поющих жрецов и жриц…
Красота и откровенность этого зрелища – совершенно ошеломили меня… Колесница медленно двигалась кругом зала, и гигантский фаллос, окруженный женщинами, гордо высился над толпой.
Следующая колесница заставила меня вздрогнуть от ужаса и отвращения.
На операционном столе лежала кукла, покрытая полотенцем. Рядом с ней, в высоко поднятой руке, врач держал вырезанные яичники; его передник и полотенце были покрыты пятнами крови.
– Это госпиталь «des infants Malades» – вот программа, Lydia, – совал Danet мне в руки какую-то бумажку.
«Что-то еще будет?!» – с ужасом подумала я и, обернувшись, – вдруг заметила вверху неприличный рисунок…
– Пойдем, пойдем скорее, Lydia, – скоро наша очередь! – торопил меня Danet и, схватив меня и Шарля, потащил нас обоих куда-то.
В той части зала, где формировался кортеж, – помещается летний сад и было страшно холодно.
Кругом суетились люди, накрашенные женщины взбирались на колесницы. На нашей уже лежал помпеянец – высокий, рослый, красивый юноша, по типу – настоящий наследник римлян.
В первом ряду его друзей должен был идти Danet и с ним – я, его вольноотпущенница – Lydia. Нас окружили патриции, клиенты, рабы, сзади – нищие. Распорядители бегали и суетились, уставляя нас.
Шествие тронулось, Danet обнял меня одной рукой, небрежно бросая другой монеты в толпу. У Danet от природы осанка патриция, так что он был чудно хорош… Я не смела поднять глаз… мне казалось, что я непременно встречусь глазами с ним…
Мы медленно двигались сквозь живую стену и сотни любопытных глаз. Я набралась мужества, подняла глаза и смотрела куда-то вдаль, стараясь не встречаться ни с одним из этих взглядов.
Мы два раза обошли зал; одну минуту показалось мне, что я прошла мимо него… не знаю… я в эту минуту инстинктивно вновь опустила глаза.
Когда мы вернулись в летний сад – Danet так же поспешно увел меня обратно в ложу, чтобы не пропустить посмотреть другие процессии.
Остальные были очень хороши; вполне художественны по мысли и исполнению.
Госпиталь Неккер – представлял союзников в Китае. Огромный китаец восседал на колеснице, по углам которой сидели курьезные китайские куклы с огромными головами, которые качались в такт.
Я не успела понять, в чем заключалась процессия Hôtel-Dieu, как ворвалась веселая компания поселян времени Louis XV, при сборе винограда под звуки старинной музыки обходя весь зал…
Древние египетские богини госпиталя Сент-Антуана – загадочные, как сфинксы, двигались таинственно и важно.