– Присаживайтесь, – сказала лже-Ванесса, показывая им на обтянутый белой кожей диван, но ни Джон, ни Дейзи садиться не спешили.
– Я бы на вашем месте не упрямилась, разговор предстоит долгий. – Ее интонации неожиданно стали сухими, холодными, деловитыми, и это заставило Джона и Дейзи нерешительно опуститься на самый край сиденья. Джон чувствовал, что жена то и дело поглядывает в его сторону, и знал почему. У нее, несомненно, была сотня вопросов к нему: о Мие, об увольнении, о сексе втроем с участием мужчин… Он даже заерзал на диване, вновь ощутив жжение в области заднего прохода, потом вспомнил крошечный след от укола на сгибе локтя и почувствовал, что еще немного – и его стошнит прямо на ковер.
– Можете называть меня Кэт, – сообщила лже-Ванесса, наполняя бокалы, стоящие перед ними на кофейном столике. – Охлажденное розовое игристое для леди, – добавила она, протягивая бокал Дейзи. – Поверь, сейчас это именно то, что тебе нужно. А для тебя, Джон, твое любимое четырнадцатилетнее бочковое «Балвени Карибиан». – Взяв в руки бутылку, она наполнила тамблер и протянула Джону с мрачной улыбкой. – Я знаю, как тебе нравится этот сорт. – Ее улыбка сделалась шире, отчего вампирские клыки у нее во рту словно удлинились.
Сама Кэт уселась в кресло напротив и сделала глоток из своего бокала, в котором был мартини с водкой и оливками.
– Вас, наверное, интересуют подробности, – произнесла она, аккуратно поставив бокал на маленький столик рядом с собой. – Что ж, Мией я стала только после того, как увидела, что Дейзи прячет в своем сейфе. Для меня это было точкой невозврата – эта запись, доказательство того, что произошло на горнолыжной базе. Ну а в качестве своеобразного бонуса в сейфе я нашла еще пару документов… очень любопытных документов. Договоры о неразглашении… и один из них вполне способен превратить репутацию семейства Уэнтворт в пыль… – Кэт пожала плечами. – Может, Аннабель Уэнтворт тоже предстанет перед судом – по-моему, такое соглашение вполне подпадает под статью о препятствовании правосудию.
– Какое доказательство? – резко сказал Джон и повернулся к жене. – О чем она, Дез?..
– Кто такая Миа, Джон? – тихий и сверхъестественно спокойный голос Дейзи напугал Джона. На скулах у нее выступили два багровых пятна, которые постепенно увеличивались в размерах. Похоже, у нее поднялось давление, и Джон мимолетно подумал о том, что это может быть вредно для ребенка, но сейчас его куда больше беспокоило, что еще скажет сидящая перед ними женщина.
Дейзи повернулась к Кэт.
– Моя мать предстанет перед судом? Что ты… что вы имеете в виду?
Кэт скрестила ноги в полосатых чулках и откинулась на спинку кресла. Потянувшись к бокалу с мартини, она сделала из него еще один деликатный глоток.
– Мне кажется, вам обоим следует усвоить несколько вещей. Твой муж, Дейзи, был сегодня утром уволен из «Терры Уэст» за то, что похитил из базы данных корпорации конфиденциальные сведения об одном из коллег, которого зовут Ахмед Вахид. Эти сведения он передал частному детективу, который должен был найти на этого парня компрометирующие материалы… раскопать хоть какую-нибудь грязь, чтобы подставить под сомнение его деловые качества и ценность для корпорации. Беда, однако, была в том, что переданная детективу информация подразумевала поиски компрометирующего материала, связанного с цветом кожи и религиозными воззрениями Ахмеда Вахида, и руководство корпорации не стало с этим мириться. Кроме того, твоего мужа сфотографировали в тот момент, когда он занимался сексом с женщиной по имени Миа и двумя неизвестными мужчинами.
Она снова поднесла бокал к губам, сделала глоток, наклонилась вперед и поставила бокал на прежнее место.
– Теперь что касается тебя, Берг-Бомба… Твоя жена уже много лет хранит видеозапись событий, которые произошли на лыжной базе в Уистлере, когда тебе было девятнадцать. На записи видно, как ты подмешиваешь наркотик в бокал шестнадцатилетней девушки, а потом со смехом рассказываешь об этом товарищам по команде. На записи видно, как ты даешь бокал девушке, которая просто в восторге от того, что видит тебя так близко. Потом девушка отключается, и ты вместе с друзьями тащишь ее по лестнице в спальню наверху. А еще – да, Джон, это очень длинная и подробная запись – на ней видно, как ты снимаешь с девушки джинсы и белье, раздвигаешь ей ноги и насилуешь под одобрительные вопли остальных… – Кэт ненадолго замолчала, но ее горящий взгляд впился Джону в лицо. – Я думаю, именно поэтому ты и твои друзья назвали этот наркотик «бабоукладчиком».
Джон сглотнул. Ему было жарко и душно, голова кружилась, словно он вот-вот потеряет сознание. Повернувшись к Дейзи, он хрипло проговорил:
– Где ты взяла эту запись? И какого черта тебе понадобилось ее хранить?
Но Дейзи не ответила на его взгляд. Ее глаза были прикованы к лицу уборщицы.
– Да, Дейзи, – продолжала Кэт почти небрежным тоном, – я уверена, ты не рассказывала мужу, как изводила и запугивала Чарли Уотерс, пытаясь заставить ее избавиться от ребенка. От ребенка Джона… Ты не сказала ему, что, когда твои угрозы и шантаж не сработали, заплатила ей кругленькую сумму. Кстати, сколько это, кругленькая сумма? Кажется, речь снова шла о пятистах тысячах, да?.. Именно на эту сумму Чарли стала богаче, выполнив несколько простых условий: сделать аборт, подписать договор о молчании и отказаться от обвинений в изнасиловании. А ты, в свою очередь, забрала заявление, в котором обвиняла Чарли в «преследовании» и «причинении беспокойства».
Дейзи по-прежнему не поворачивалась к мужу. Вместо этого она смотрела вниз, на свои руки, которыми крепко сжимала бедра.
– Ты не рассказывала ему, как до этого додумалась, Дез? Откуда позаимствовала идею?.. – Кэт повернулась к Джону. – Она ведь ничего тебе не сказала, правда? Ну, тут и гадать-то особенно не стоит: яблочко от яблони недалеко падает, а дочери учатся у своих матерей. Аннабель Уэнтворт заплатила целое состояние нищим украинским иммигрантам, родителям изнасилованной шестнадцатилетней девчонки, когда те узнали, что их дочь забеременела. Она передала им эти деньги при условии, что жертва изнасилования избавится от ребенка Риттенберга, а сами они не будут настаивать на продолжении расследования.
– Это был не мой ребенок, – злобно прошипел Джон. – Это мог быть ребенок любого из парней!
Кэт замолчала. На ее лице появилось жесткое, почти пугающее выражение.
– Вот оно что… – протянула она. – Значит, ты подтверждаешь, что изнасилование все-таки было?
Прежде чем ответить, Джон поднял голову и посмотрел по сторонам, выискивая взглядом камеры системы безопасности.
– Кто наблюдает за нами сейчас? – требовательно спросил он, но Кэт пропустила его вопрос мимо ушей. Подавшись вперед, она сказала:
– Наверное, Аннабель показалось, что оставлять ребенка будет слишком опасно. И вообще… нежелательно. Ведь если бы он появился на свет, провести тест на отцовство было бы проще простого и, если вдруг оказалось бы, что это все-таки твой ребенок, через него ты оказался бы крепко связан со мной на долгие, долгие годы. Фактически, до конца жизни нашего ребенка. А поскольку для своей Дейзи, для своей Принцессы, Аннабель хотела вовсе не этого, ей казалось, что наилучшим выходом из положения будет решить проблему с нищей школьницей. Девчонке придется исчезнуть. Нет, не физически – существовал более простой и безопасный путь: деньги. Для Аннабель они ничего не значили, но для моих родителей, Джон, они значили очень много.
Кэт встала и двинулась через комнату, громко топая по ковру квадратными каблуками своих туфель. Не дойдя до противоположной стены, она обернулась к сидящим на краешке дивана супругам.
– Если судить по содержанию договора о неразглашении, – сказала она, – Аннабель Уэнтворт была прекрасно осведомлена о том, что произошло тем вечером на горнолыжной базе. Вопрос – откуда? Ответ напрашивается сам собой. Она все знала, потому что это знала ее дочь. Дейзи знала правду, как знали ее все остальные богатенькие парни и девушки. Но знаете, что больнее всего? То, что моя мать так и не призналась мне в том, что за документ подписала. Я была в отчаянии, когда она сказала мне, мол, мы должны все забыть и жить дальше, как будто ничего не случилось, потому что бороться с богатыми бесполезно. Их не осудит ни один суд. Она научила меня молчать. Она сказала, что, если я попытаюсь поднять шум, Уэнтворты отправят всех нас за решетку по обвинению в диффамации, клевете и бог весть в чем еще. Наверное, этим ей пригрозила Аннабель, но я не уверена… Как бы там ни было, моя мама заставила меня молчать и молчала сама. О договоре и деньгах она ничего не сказала даже моему отцу. Он был человеком старой закалки: консервативное воспитание, если вы понимаете, о чем я… С него хватило и того, что я забеременела, что я была пьяна. Даже то, что я стала жертвой изнасилования, было для него позором. Он презирал меня. Ненавидел. Со всех сторон он слышал, что я солгала, что на самом деле я была пьяной маленькой шлюхой, которая сама вешалась на шею Джону Риттенбергу и его друзьям, забеременела и попыталась обвинить их в изнасиловании в надежде скрыть свою распущенность. – Кэт взяла с каминной полки какой-то предмет, похожий на телевизионный пульт.
– В общем, мне пришлось сделать аборт, – продолжила она, – но операция прошла неудачно. Инфекция, которую занесли врачи, привела к поражению матки. В результате я стала бесплодной. Я больше никогда не смогу иметь детей.
С этими словами Кэт нажала кнопку на пульте, и из белого мраморного пьедестала начал медленно подниматься огромный, словно окно в далекое прошлое, телевизионный экран. Следующей кнопкой, которую она надавила кончиком пальца, было «Воспроизведение». Экран включился, и на нем замелькало дергающееся, зернистое изображение, а из невидимых динамиков послышались смех, музыка, пьяные выкрики.
Джон почувствовал, что горло жжет как огнем. Еще немного, и он не выдержит. Дейзи вскочила на ноги.