ее. У тебя тоже внучка единственная. Хоть раз меня послушай. Так ей лучше будет.
— Э-э-э, — дедушка встал и пошел к двери. — Не слушаешь ты меня. Я Хадижу знаю, она не такая… Делайте как хотите, — он обернулся и махнул на бабушку рукой. — Потом мне ничего не говорите.
Как у меня стучало сердце, когда я слушала их. Я даже боялась, что они услышат его и узнают, что я прячусь за занавеской. Почему дедушка сказал, что я не такая, а бабушка сказала, что такая? Что они имеют в виду, я не понимала. Такие — это какие? — хотела я знать. Это означало, будто я непорядочная, или они про что-то другое говорили? Как мне было понять? У кого спросить?
Бабушка сидела и качала головой, что-то шептала про себя, мне было не слышно. Вернулся дедушка.
— Папаху забыл, — сказал он, но по его голосу я поняла, что он больше не злится на бабушку, а, наоборот, пришел что-то другое сказать.
Он постоял возле окна. Бабушка молчала, она тоже поняла, что он что-то другое хотел сказать. Мы давно знали его привычки. Дедушка смотрел в окно, которое выходило во двор. Вай, только что оттуда вернулся. Что он там не видел?
— Учителя я тоже вчера встретил, — сказал дедушка. — Похабарили о том о сем. Потом он мне сказал, слышал, мол, Хадижа в город едет учиться, правильно, она умная девочка, всегда все на лету схватывала. Писала тоже без ошибок, говорит, память у нее хорошая. Только запятые иногда не туда ставила… Ладно, пусть едет… Может, профессором станет, — засмеялся дедушка.
Бабушка тоже довольно захихикала, чтобы дедушке угодить. Она притворялась, я знаю, она не хотела, чтобы я училась. Когда я брала в руки книгу, она всегда начинала меня гонять по дому. Не давала мне читать, чтобы я голову ненужным не забивала. Только Коран читать разрешала. Аллах, Ты меня прости, мне Коран было читать неинтересно. «Гарри Поттера» я хотела читать. Мне одна соседка дала эту книгу. Я ее прятала среди своих вещей, читала, когда бабушка куда-нибудь уходила. Надира видела, она меня не ругала. Ей тоже было интересно, что там написано. Я читала, потом ей рассказывала, как там было.
— Оя-я! — говорила Надира, когда слушала. — Ты смотри, какая эта Петунья. Убила б я своими руками такую Петунью… Бессовестная, зачем сироту обижает? Вай, бывает же… У нас в селении я таких женщин в жизни не встречала. А соседи их что, тоже ничего не говорят? Ты читай быстро давай, потом мне расскажешь, как там дальше было.
Я до конца не успела прочесть. Как мне интересно было, я даже зачиталась и не заметила, что бабушка пришла, встала передо мной и стала смотреть на меня.
— Это что у тебя? — спросила она.
Как я вздрогнула.
— Ничего. — Я спрятала книгу за спиной.
— Я тебе сейчас как дам «ничего»! — Бабушка замахнулась на меня палкой.
Честно сказать, после смерти матери она ни разу меня не ударила, только махалась.
Она подошла ко мне:
— Дай, кому я сказала!
— Бабушка, не трогай, да! Это чужая книга!
— Я тебе сейчас как покажу! — Она выдернула у меня из руки книгу.
— Это что?! Это что за аждаха тут нарисован! Ты что, про шайтанов книги читаешь?! Ты как это в руки взяла?! Ты какой грех наделала, Аллах!
Бабушка бросила палку, схватила книгу левой рукой через юбку.
— Я только омовение совершила, ты меня заставила такой харам правой рукой трогать. Мне теперь опять сначала начинать, да? У-у, какая ты бессовестная, прибью я тебя!
Бабушка побежала вниз по лестнице. Я бросилась за ней.
— Бабушка, я тебя умоляю, это не мое! Дай я лучше отнесу где взяла!
— Я тебе отнесу! Я тебе так отнесу — палкой я тебе отнесу!
Аман, она так быстро бежала по лестнице, я не успевала за ней. Зачем она ходит с палкой и всегда кряхтит, когда держится за поясницу? Вот как она притворяется. Сама быстрее меня бегает. Клянусь Аллахом, моя бабушка — вылитая аждаха, думала я. Она так бежала, платок за ней развевался, так она шипела. Там даже этот самый главный колдун из «Гарри Поттера», имя которого нельзя произносить, — ничто по сравнению с моей бабушкой. Если бы моя бабушка жила в этом Хогвартсе, она бы одна им всем показала. Аждаха, я же говорю, аждаха.
Бабушка распахнула окошко печи.
— Бабушка! Не надо, да! Что я потом буду делать?!
— Раньше почему не думала, что будешь делать?! Я тебя отучу про шайтанов читать! Шайтаны пишут, а ты зачем что они написали читаешь?
— Бабушка, это не шайтаны. Это женщина одна из Англии написала. Почитай, да, там же на обложке написано!
— Вай, я тебе покажу Англию. Ты не слышала, как мулла говорил, что в этих Англиях одни шайтаны живут?! Уйди, да!
Она кинула книгу в печь. Огонь схватил ее и облизнул. Потом из огня выросло много длинных языков, они, довольные, лизали книгу, и она становилась черной. Я чуть в обморок не упала — что мне теперь делать? Как я верну книгу? Где я новую возьму? Я ее еле-еле выпросила, чтобы мне дали почитать. Аман! Я умру сейчас, точно умру!
— Бабушка, ты почему такая, а?! Что ты наделала?!
— Я тебе дам, бабушка какая! Это ты какая! Еще мне ты такие вещи будешь говорить! А ну иди принеси мою палку, я тебя сейчас как отлуплю!
Как я потом плакала после этого. Пришлось мне соседке свою заколку взамен подарить. Аман, какая это была красивая заколка — вся в камушках разноцветных, крабом называлась. Мне ее дядя из России привез. А она еще недовольна была, хотела, чтобы я ей кофточку в придачу дала. Я сказала, не могу, бабушка, если узнает, убьет меня. Аман, какие люди жадные бывают.
— Хадижа! — позвал дедушка. — Иди принеси мою папаху!
Не дай Аллах, они меня тут найдут, вообще никуда не пустят, испугалась я.
— Хадижа! — еще раз позвал дедушка.
Я не отзывалась.
— Где она? — спросил он у бабушки.
— Может, в саду?
— Иди, да, позови ее, пусть мне папаху найдет.
Они вместе вышли во двор, а я быстро-быстро выскочила и бесшумно взлетела по лестнице. Открыла на втором этаже окно.
— Я здесь! — крикнула я.
— Ты что там делаешь? — спросила бабушка.
Они с дедушкой стояли рядом во дворе, обутые в одинаковые галоши, и смотрели наверх. От солнца лысина дедушки блестела.
— Асланчика качаю! — крикнула я.
— Ты бабуш-ки-на-а… — Бабушка сделала сладкое лицо.
— Принеси, да, мою папаху.
Я выбежала в коридор, посмотрела по сторонам. Папаха лежала на столе. Я схватила ее и хотела уже быстро спуститься, но что-то блеснуло мне в глаза. Я повернулась и увидела лучи света, которые спускались из дырки в крыше — ее так до сих пор никто и не заделал. Мне даже показалось, что под этой дыркой, прислонившись спиной к стене, сидит мать с закрытыми глазами, и солнце падает на ее худое белое лицо. Как у меня внутри все перевернулась! Как я заплакала. Я села там же, где сидела моя мать и через слезы стала смотреть на эту дырку. От солнца у меня перед глазами поплыли зеленые пятна. Я хотела позвать маму, но вспомнила, что с мертвыми нельзя разговаривать, шайтан вместо них может отозваться. Я прислонилась к стене, закрыла глаза и стала вспоминать мамино лицо. Почему так, не знаю, но я его как будто помню, когда представляю целиком, а когда по отдельности — глаза, нос, рот, — уже не помню. А раньше помнила.
— Хадижа, тебя за смертью посылать! — крикнул со двора дедушка.
Я вздрогнула, открыла глаза и увидела папаху, которую держала в руках. Я каждый день видела ее на дедушке, но не замечала, какая она уже стала старая и местами лысая. Я покрутила шерсть пальцами, она осталась прямой. Я тогда дернула пальцами за клочок шерсти и выдернула его. Аман, папаха лысеет, как дедушка.
— Что у тебя с глазами? — спросил дедушка, когда я спустилась во двор. — Ты почему плакала?
— Асланчика жалко оставлять, — обманула я.
Дедушка надел папаху, заложил руки за спину и, сгорбившись, смотрел на меня. Его глаза стали желтые, как пальцы от табака. Он тяжело дышал.
— Дедушка, ты почему себе новую папаху не купишь?
— Зачем мне? Мужчина за всю жизнь носит только четыре папахи, больше ему не надо. Это у меня четвертая. Когда я умру, хочу, чтобы меня похоронили в моей старой папахе. Я к ней привык. Папаха не жена, чтобы ее менять на новую.
— Дедушка, а сколько лет твоей папахе?
— Сколько тебе. Помню, когда ты родилась, я барана зарезал, так аккуратно снял с него шкуру, нигде не порезал, потом из нее наш портной Самед мне сшил папаху. Лучше Самеда никто папахи не шил. А эти, которые его сын теперь шьет, это папахи, что ли?
Я хотела спросить дедушку, почему я не такая и какая бывает такая. Но не спросила — он же узнал бы тогда, что я их подслушивала.
— Ты меня теперь слушай, я тебе говорить буду. Сюда слушай. — Дедушка вытащил руку из-за спины и дотронулся до моего уха. — Ты в город поедешь, там будешь жить, учиться. Там жизнь другая, не как в селении. Много незнакомых людей, много плохих людей. Темные духи, они, когда видят светлых духов, хотят их на свою сторону перетащить. Тебе когда будут плохое говорить, будут плохому учить, уговаривать будут плохое сделать, ты уши закрой, не слушай, сразу меня вспоминай, бабушку вспоминай, дядю вспоминай. Мы тебя плохому не учили. Слава Аллаху, нашу семью все уважают. Ты про нас всегда думай, и отойдут от тебя темные духи.
— Дедушка, откуда ты знаешь, что я — светлый дух?
— Э-э-э, смотри, какой я старый, уже четвертую папаху ношу. Я знаю, что моя Хадижа — светлый дух.
— Дедушка, а получается, что шайтаны сильнее Аллаха?
— Что ты говоришь?! Кто тебе такое сказал?! Ни грамма не сильнее! Просто Аллах тоже не всегда вмешивается. Он тебе Коран дал, молитвы дал, еду дал, одежду дал, живи, да, не слушай шайтанов. А если слушаешь — не веришь, значит, Аллаху, в рай он тебя, значит, не возьмет. Он тоже проверяет, как ты в него веришь. А так шайтаны ни грамма не сильней. Даже один человек и то сильнее десяти шайтанов, если он в Аллаха верит, молится как положено, все соблюдает, живет как Аллах ему сказал. Тогда ни грамма они не сильнее. Это шайтаны назло хотят Аллаху сделать, воюют за наши души. А ты вот сюда слушай, — он снова прикоснулся к моему уху, — и не выпускай слова, которые я тебе сказал. Пусть они всегда с тобой будут. Тогда все хорошо будет.