— Не успели мы, — сказала она мне. — Они там уже начали. Их окна на наш двор выходят, если из подъезда покажемся, могут в нас стрелять. Вагаб сказал, чтобы мы в дальнюю комнату ушли, пока тихо сидели. Если гранатометов у них нет, нашему дому ничего не угрожает.
Никогда я не обращала внимания на новости по телевизору. Сколько можно? Они каждую неделю свои операции устраивают, надоело уже. А теперь в нашем дворе началось. Даже дядя не знал, что так будет, он бы увез нас отсюда заранее.
Стреляли минут пять, потом мы два часа сидели в спальне, даже нос боялись высунуть. Уже стало светло. Солнце поднялось и било лучом из окна. Потом тетя встала и пошла в коридор.
— Тетя, ты куда? — испугалась я.
— В туалет надо, чай попить надо? Сколько тут сидеть можно? Они там в свои кошки-мишки играют, а я терпеть должна?
Я тоже вышла на кухню и включила чайник. Пока тетя была в туалете, я выглянула в окно. Во дворе стояли два бэтээра. На крыше гаража я увидела человека в пятнистой одежде и с черной маской на лице. Десять милиционеров прятались за пристройками того дома. Аман! Только сейчас заметила — почти на всех балконах пятого этажа, пригнувшись, стояли люди в масках, у них на глазах были какие-то странные очки, больше на пластмассовые коробки похожие. На крыше тоже были такие. Интересно, сколько там этих шайтанов прячется, подумала я.
— От окна отойди, — сказала тетя.
Мы забрали из холодильника еду — сыр и колбасу — и снова ушли в спальню.
— Тетя, а как они будут по дому стрелять? — спросила я. — Там же тоже люди.
— Людей там уже нет, их эвакуировали. У них же подъезды с другой стороны, а у этих окна — с нашей.
Снова позвонил дядя. Сказал, что у этих только автоматы, но чтобы мы на всякий случай тихо сидели, потому что спецоперация только вечером кончится. Потом звонил из Москвы Русик, и тетя сказала ему, что все в порядке. Тетя не разрешила мне пойти в зал смотреть телевизор. Я подошла к окну, которое с другой стороны, и стала смотреть в него. Люди спокойно шли по своим делам, ехали маршрутки.
Так мы сидели до двух часов дня. Тетя постоянно ругалась, что они себе премиальные зарабатывают, а мы тут должны пухнуть, как в бочке. Она разрешила мне пойти подогреть обед, потому что все было тихо.
На кухне ничего не поменялось, но мне стало не по себе. День был очень солнечный, лучи падали на тарелки, стоявшие на столе, но есть из этих тарелок мне расхотелось. Я посмотрела по сторонам — мне казалось, из кухни что-то пропало. Но все было на месте. Может, так мне показалось, потому что с улицы не приходило никаких звуков? У меня появилось такое чувство в сердце, как будто кто-то щиплет его наманикюренными ногтями.
Я только включила плитку, как с улицы раздался громкий голос: «Сдавайтесь, вы окружены!» Голос так сказал несколько раз. Я прислонилась к стене, чуть-чуть отодвинула занавеску и стала смотреть во двор. Со стороны пристройки бегали дети и снимали бэтээры на трубки. Одни милиционеры прогоняли их, другие — грызли за пристройками семечки. Потом на середину двора вышла женщина в черном платке, ее вели двое мужчин в масках.
— Тетя! — позвала я. — Иди посмотри.
Тетя вышла из спальни и тоже прислонилась с другой стороны окна.
Женщина встала прямо под окнами этого дома.
— Сынок! — крикнула она. — Мамин! Выходи, да!
Из окон никто не выглядывал. Женщина стояла одна и ждала. Рядом с ней уже никого не было — те двое отошли. Она стала тянуть к дому руки и несколько минут стояла так молча с вытянутыми руками.
— Сынок! — снова позвала она, когда никто не ответил. — Душа мамина! Выходи, ничего тебе не будет! Клянусь, ничего не будет! Выйди, да, красавчик мамин! Ничего тебе не сделают! Сынок, выходи!
Она так тянула руки, как будто хотела дотянуться до пятого этажа. Никогда еще в городе не было так тихо.
— Сынок! Бабушка дома ждет! У бабушки с сердцем тоже плохо! — снова стала звать она. — Аминка ждет! Джамилька ждет! Выходи, мамин! Сдавайся, да! Ничего тебе не будет! Сдавайся, душа мамина! Красавчик мами-и-и-ин!
Клянусь, у меня слезы сами из глаз покатились, пока ее слушала. Женщина стала ломать руки и плакать. Из окон все равно молчали, а она все равно не уходила.
— Мама, уходи, да! Я не выйду! — крикнули из окна.
— Сынок, мамин, как не выйдешь?! Выйди, умоляю тебя! На коленях тебя умоляю! — Она встала на колени. — Душу мне не убивай, сынок! Мама тебя любит! Ты мамин! Выходи, сдавайся! Красавчик ты мой! Ты как больно маме делаешь!
— Мама, встань, да! Я все равно не выйду! Не унижайся перед ними! Уходи, да!
— Клянусь, ничего тебе не сделают!
— Мама, я не выйду! Все!
— Сынок! Мамин! Сдавайся! Сынок, сдавайся, да!
Она еще кричала и тянула руки, но ей больше никто не ответил. Потом к ней подошли люди в масках, взяли ее за руки, подняли с колен и стали уводить. Она снова кричала, потом перестала. Мы с тетей стояли и плакали. Не прошло и минуты, как из окна на пятом этаже показался молодой парень с автоматом. Аман! Он, кажется, мой ровесник! Он стал стрелять вниз. Мы с тетей упали на пол. Начал пулемет, он сыпался мне в уши, как мелкие острые бусинки. Потом, наверное, бэтээры, потому что наш дом затрясся, тарелки упали со стола. Я ничего не слышала, как будто оглохла. Потом все успокоилось. Мы лежали на полу, и было очень тихо, пока из окон с другой стороны не послышалась свадьба — машины ехали на большой скорости и гудели. С мечети пришел азан. В другое время я люблю слушать голос муллы — такой он звонкий и чистый. Но сейчас звуки свадьбы и азан почему-то показались мне еще страшнее, чем звуки пулемета и бэтээров. Я приподнялась и посмотрела в окно. На том месте, откуда стрелял парень, появилась черная дыра.
— Тетя, все закончилась, — сказала я. — Их убили.
В тот вечер в нашем дворе было настоящее столпотворение. Все прибежали посмотреть, что стало с домом. Женщины, которые в нем жили, откуда-то выбежали в халатах и тапочках и стали кричать, что их квартиры разрушены, а кто теперь за это будет платить. Мы тоже вышли во двор.
Бэтээры уехали, на их место приехали милицейские машины. Они светили мигалками, гудели. Постоянно громко объявляли, чтобы все разошлись.
— Ты видишь, наша квартира вся черная! — кричала женщина в халате и толкала мужчину, который стоял на холоде в резиновых тапочках и рубашке. — Что теперь делать, а?
Она его дергала, а он стоял молчал, потом ему, видимо, надоело, и он крикнул:
— Скажи спасибо, что живы остались!
— Разойдитесь! — К нам постоянно подходили менты и махали на нас автоматами, но людей становилось только больше.
— В Сепараторном, говорят, вот так тоже люди собрались после спецоперации, подошел смертник и взорвался, чтобы отомстить, — сказала одна женщина рядом со мной.
Я стала оглядываться по сторонам — вдруг тут правда какой-нибудь смертник стоит, взорваться хочет. Уже потемнело, включились фонари, но все равно было плохо видно. Я стала смотреть на лица людей. Никто из них не был похожим на смертника. Аллах… Я вздрогнула, и мои ноги снова приклеились к земле. Это он! Откуда он тут?!
— Махач! — сказала я одними губами.
Он стоял далеко от меня. Он не мог услышать, как я позвала его — я слишком тихо произнесла его имя. Но он как будто тоже вздрогнул и повернулся ко мне. От фонарей его лицо казалось совсем белым, а глаза сверкали, как два Каспийских моря на солнце. Мы стояли и смотрели друг на друга. Мои глаза притянулись к его как магниты. Я не могла оторваться от них, хотя кто-то проходил и постоянно толкал меня в плечи. Я бы стояла и смотрела на него всю ночь, но он повернулся и ушел. Темнота быстро съела его спину в черной дубленке.
Что Махач там делал? Я никак не могла успокоиться — ходила по комнате, не могла сидеть спокойно, не могла стоять.
— Хадижа, хватит ходить! — прикрикнула на меня тетя.
Я села на диван, но не могла сидеть. Что-то подталкивало меня, я встала и снова начала ходить. Не знаю, сколько километров в тот день я прошла по комнате.
Приехал дядя и стал на нас ругаться из-за того, что мы жалели этих шайтанов.
— Я мать, — кричала тетя. — У меня тоже сердце есть!
— Пусть их матери следят за своими детьми! — кричал дядя. — Они эту квартиру за сорок пять тысяч в месяц сняли! Откуда у них такие деньги? Четыре автомата оттуда вынесли. Откуда у них, если они такие бедные овечки? Сколько наших они из этих автоматов уложили, ты знаешь? Эти шайтаны мать-отца родного за деньги продадут!
— Аллах, как жить?! Как жить?! — била себя в грудь тетя.
— Они нас убивают! Как на охоту на нас ходят! Меня ты почему не жалеешь?! Тебе это без разницы, да?!
— Не надо там работать! — крикнула тетя. — Тысячу раз тебе сказала, уходи оттуда!
— Где мне работать? Покажи мне тогда, где работать?! Тут хоть один завод есть? Фабрика есть? Я бы пошел! Я, что ли, хочу под прицелом каждый день жить?! Бизнес тут дадут тебе делать?! Никто не даст! Я для кого работаю?! Для вас я работаю! Мне это, что ли, надо?! Русику квартиру в Москве купи! Дом построй! Для себя я, что ли, работаю?!
Тетя встала из кресла, схватила свою сумку, вытащила платок, развязала его и бросила все золото об стену.
— На тебе твое заработанное! — крикнула она. — Пусть все пропадом провалится!
Кольца, серьги и кулоны ударились об стену и покатились под диван. Тетя стала тянуть себя за пальцы, еле стянула бриллиантовые кольца и их тоже бросила об стену. А собирать потом кому? Мне собирать. Иногда тетя такие скандалы устраивает.
— Зухра, успокойся, да, — тихо сказал дядя. — Думаешь, мне это нравится? Ты знаешь, что в уразу было? Приехал псковский ОМОН, уложили они боевиков, штабелями трупы сложили, сами рядом сели поесть-попить, и нас зовут — давайте присоединяйтесь, ребята. Адильбек говорит — нет, мы не можем, у нас ураза. А они знаешь что спрашивают? А вы что, тоже мусульмане? — спрашивают они. Ну да, говорит Адильбек. А они отвечают: нет, вы не мусульмане, вот мусульмане, и показывают на боевиков… — Дядя замолчал и провел рукой по лысой голове. — Ты, Зухра, ничего не изменишь. В такое время мы живем. Поняла? Люди не ви