Только один раз мне удалось подслушать, о чем они говорят. Я сидела на балконе, дышала свежим воздухом и не услышала, как Махач пришел — он открыл дверь своим ключом. Наверное, он решил, что я внизу, потому что я оставила телевизор включенным. Он вернулся не один и провел гостей в ту комнату, из которой был выход на балкон.
— Ключи у тебя? — спросил незнакомый мужской голос.
— Да, — ответил Махач. — Я сообщу, когда он будет один. Ключи тоже тогда передам.
— Когда они уезжают? — спросил третий голос. — Пока ждем, время уходит, мы братьев подставляем.
— Подождите…
Я услышала, как Махач пошел к балкону. Увидев меня, он вздрогнул. Несколько секунд мы смотрели друг на друга. Мне показалось, он чем-то напуган. Взглядом я как будто спрашивала его — что происходит? Кто эти люди? Какие у тебя дела с ними?
— Хадижа, ты что тут делаешь? — наконец спросил он.
— Дышу свежим воздухом, мне же нельзя выходить из дома. — Я не хотела выпускать из себя упрек, но он вырвался сам.
— Спустись, пожалуйста, вниз и приготовь нам чай, — спокойно сказал Махач.
Я встала. Вошла в комнату. Мужчины сидели в креслах, опустив глаза. Они и раньше к нам приходили. И хотя они на меня не смотрели, у меня было такое чувство, как будто они видят меня насквозь.
В ту ночь из окна светила полная луна, падала широким лучом на нашу кровать, и мы долго не могли заснуть, шутили. Я рассказывала Махачу про наших односельчан — он хоть и был из нашего села, но особо никого не знал. Я показывала ему, как открывается рот у Анны-Ханум, когда она видит что-то интересное. Прыгая на кровати, изображала бабушку — как она неслась по лестнице, чтобы сжечь «Гарри Поттера», и как она обычно выставляет ухо, когда подслушивает.
— Хадижа, завтра же я куплю тебе такие же сережки, как у твоей бабушки, — хохотал Махач.
Потом он тоже рассказывал мне разные смешные случаи из своего детства. Как он один раз пошел гулять с мальчиками из двора, а генерал испугался, что его украли, и поставил на уши всю милицию. И как они с Шамилем в пятом классе влюбились в свою одноклассницу и постоянно дрались из-за нее. Я ревновала и в шутку била Махача по губам. Хватала его за шею, чтобы он молчал. Но он вырывался и снова продолжал. Этой одноклассницей была Сакина.
— Почему ты выбрал меня, Сакина же красивая? — спросила я.
— Когда я увидел тебя первого сентября, я понял, что никогда ее не любил, — нехотя сказал он, засмеялся и добавил: — Хоть ты и была в ужасном желтом костюме, я почувствовал, что любил тебя всю жизнь.
— Что ты врешь?! Ты меня всю жизнь не знал.
— Я так почувствовал, — засмеялся Махач.
— Зачем ты тогда приходил просить за Шамиля? — спросила я.
— Шамиль меня попросил. Когда ты назвала меня хайваном, я понял, что сам влюбился в тебя окончательно.
— Я все равно всегда буду любить тебя больше, — вздохнула я, сидя перед ним на коленях.
— Нет. Знаешь почему? — Махач тоже сел. — Сожми руку в кулак, — сказал он, и я сжала руку в кулак. — Видишь, какой он у тебя маленький. Такого же размера твое сердце. А теперь смотри на мой, — он поднес свой кулак к моему, — в два раза больше, значит, и мое сердце в два раза больше. А это что значит? Что я всегда буду любить тебя в два раза больше.
В ту ночь мы спали, тесно прижимаясь друг к другу. Махач не отпускал меня ни на секунду.
Мое настроение меняется через каждые пять минут. Только что мне хотелось плакать, но вот я уже смеюсь. Махач говорит, если бы он знал, что я такая изменчивая, он бы в жизни на мне не женился. Только что я умирала, хотела пиццу, но когда ее привезли к нам домой, я видеть ее не могу, так от нее противно пахнет.
— Быстро убери ее от меня! — кричу я. — Меня сейчас вырвет от одного ее вида!
Махач думает, что я сошла с ума, и я начинаю плакать. Он меня успокаивает, смешит, и я начинаю смеяться. И плакать от смеха.
Что со мной? Я так устала сидеть дома. Я хочу в гости к тете. Но пока семья Махача не признает меня, тетя не сможет меня принять. От этой неопределенности во мне трясется каждая клеточка. По биологии мы проходили фотосинтез. Теперь только я вспомнила это слово, а раньше не могла. Это когда на растение падает свет, в нем каждая клетка начинает делиться на две части. Началось лето, солнце бьет во все окна. У меня такое чувство, как будто я тоже делюсь на две части.
Как жарко в этом доме. Махач обещал поставить кондиционеры, но уехал на два дня. Куда, он мне не сказал. Я умираю от духоты. На улице — сорок градусов. Я сижу на диване вся в поту и плачу не переставая. Я собрала волосы, но они все равно липнут к моему затылку. Мне кажется, я разбухла от этой жары. Моя грудь и мой живот — все разбухло. Я мечтаю о том, что Махач вернется с генералом и он заберет нас в свой дом. Сколько он будет злиться на Махача? Уже два месяца прошло. Я плачу.
Скажу Махачу, когда точно будет понятно. По-моему, уже понятно, но мне не у кого спросить.
Весь последний месяц, с тех пор как начали приходить эти непонятные люди, я беспокоилась за Махача, но и представить себе не могла, что произойдет. Когда я узнала об этом, то не могла дышать, не могла говорить, только сидела с открытыми глазами, уставившись в одну точку. Я до сих пор не могу поверить в то, что это произошло. Я хочу проснуться и увидеть, что ничего не было.
Генерала убили. Об этом передали по телевизору. Он всегда ходил с охраной, но его убили дома — в том доме с колоннами, когда мать и сестры Махача уехали на свадьбу к родственнице в село. Кто-то ночью открыл дверь ключом, отключил сигнализацию и застрелил генерала, когда он спал. Ему выстрелили из пистолета в голову.
Махач вернулся домой, как раз когда передавали о смерти его отца. Он зашел в комнату, сел на диван, взял у меня из рук пульт и переключил на другой канал. Там шли мультики.
— Ты не слышишь, что передают?! — закричала я. — Убили твоего отца!
— Ну и что? — спросил он.
У меня отнялся язык, и я могла только молча смотреть на Махача. Почему он такой спокойный?! Махач вытащил из кармана пачку сигарет и золотую зажигалку, взял со стола пепельницу, поставил ее на колено, зажег сигарету и начал курить, глядя в телевизор прищуренными глазами. Я не понимала, как он мог спокойно смотреть мультики, когда убили его отца?
Я подбежала к телевизору и выключила его. Махач снова включил пультом. Я выключила. Он включил. Я выдернула шнур из розетки.
— Отойди от телевизора, ты мне мешаешь, — так же спокойно попросил он.
— Твоего отца убили! Как ты можешь так спокойно сидеть, когда твоего отца убили?!
— Он мне давно не отец, — сказал Махач, стряхивая с сигареты пепел.
— А эту зажигалку кто тебе купил, а?! — Я схватила со стола золотую зажигалку и кинула в него. — Эти золотые часы кто тебе купил?!
— Заткнись! — крикнул он на меня.
Я схватилась за голову. Комната кружилась у меня перед глазами. По телевизору говорили, что убийца открыл дверь своим ключом. Я вспомнила разговор, который услышала, сидя на балконе. Махач говорил про ключ. Нет! Нет-нет-нет! Я знала, что этого не может быть! Аллах не мог меня так наказать! Этого не могло быть! Так не бывает!
Мои ноги понесли меня по комнате. Я ходила кругами, спотыкаясь, но не останавливалась. Я не могла сидеть на месте. Что-то толкало меня. Я ходила и ходила, громко прося Аллаха, чтобы это было неправдой. Махач неподвижно сидел в кресле, закрыв лицо руками. Я не знаю, сколько времени это длилось. От ходьбы у меня опухли ноги.
— Хадижа, сядь! — крикнул Махач.
Я не могла остановиться.
— Ты слышишь меня, сядь! — крикнул он снова.
Но я продолжала ходить. Комната кружилась перед моими глазами, и я ходила за ней, чтобы не отставать от этого круга. Я сходила с ума. Я чувствовала, что сейчас упаду от усталости, я хотела остановиться, но не могла.
Махач вскочил с кресла и схватил меня за плечи. Я вырывалась как могла. Я должна была успеть за комнатой. Это не может быть правдой. Я никогда не слышала о таком. Так не бывает же. Аллах, так не бывает. Я кричала эти слова и вырывалась из его рук, но он крепко меня держал. Я хотела побежать и прыгнуть с балкона. Я хотела, чтобы пришла бабушка и накрыла меня своей юбкой. Я звала ее. Потом я звала мать. Махач держал меня еще крепче. Постепенно я успокоилась.
— Хадижа, ты представить себе не можешь, какой он был человек, — сказал Махач, держа меня на руках, как маленькую. — Ты представить себе не можешь, сколько всего на его совести. Ты представить себе не можешь, какие документы проходили через его руки и сколько жизней он отнимал, подписывая их. Скольким родителям, женам и детям он принес горе. И это — мой отец. — Он сжал зубы, и на его щеках выросли две огромные шишки. — Они готовили спецоперацию. Если бы мой отец… Если бы он… Ты знаешь, сколько людей погибло бы? Сколько невинных. Ты думаешь, он не знал, что они невинны? Он знал. Он и другие, подобные ему воры, тянут деньги из Москвы, делят их между собой. Раньше я покупал на эти деньги себе золотые зажигалки, часы и машины. Но больше я так не могу!
— Почему, Махач, почему? — тихо спросила я.
— Потому что, когда я попаду к Всевышнему, он спросит меня — что ты лично делал, Махач, когда убивали твоих братьев? Ты видел, что твой отец совершает преступления, и что ты делал? Вместо того чтобы бороться, ты пил чай с пряниками! Носил золотые часы! Курил дорогие сигареты! Покупал дорогие машины… Что я скажу Всевышнему? Что я отвечу ему?
— А вдруг он тебя не спросит, Махач?
Махач поднял голову и посмотрел на меня так, как будто видел впервые. Его руки ослабли, он больше не держал меня крепко.
— Ты знаешь, чем мы с тобой отличаемся? — спросил он. — Ты сомневаешься в том, что он задаст мне этот вопрос, а я в этом уверен.
— Скажи мне правду, Махач, это ты сделал? Ты сделал это своими руками? — спросила я, боясь услышать ответ.
— Не задавай мне вопросов, на которые я не смогу ответить. — Он отпустил меня.