Неужели все так глупо на свете? Так пошло и так глупо? Неужели? Тогда зачем же мы живем? Но нет! Так быть не может! Есть много прекрасного, но я всегда боюсь, чтобы и оно не оказалось таким низким и вульгарным, как другие! А этих других так много… так много!! Неведение лучше всего! Обман, может быть, все же не так отвратителен, как действительность! Ах, Боже мой, я начинаю впадать в пессимизм – становлюсь каким-то бездушным скептиком! Но лучше ли это? Может быть, что так! Однако есть люди на свете добрые, милые и красивые, с чистым, ласковым взглядом и умной речью, есть, и я их знаю; это подбадривает и вносит оживление! «Остальное» меня злит, и я ненавижу его.
Неужели так всегда? Я верю в другой мир, который нам бесконечно близок, ибо я верю в его сношение с нами, и страшно далек, ибо превосходит и подавляет тайной и величием! И есть люди, имеющие близкое соприкосновение с ним; я их люблю и поклоняюсь их душе; есть люди, которые смеются над всем и отдаются легкомыслию и пустоте; я их ненавижу и презираю их ослепление! Счастье, кто принадлежит к первому сословию!
Май 24, вторник
День был душный и жаркий. Асфальтовые плиты тротуаров стали мягкими и поддавались под ногами. Пышные, круглые и низкие облака выпукло выделялись на синем небе и плыли медленно и лениво, словно боясь растаять и исчезнуть. Невский пестрел летними платьями и цветными зонтиками. Эдя все время ныл, жалуясь на жару; наконец мама отпустила его домой одного, и он, схватив быстро и проворно свои коробки от «Скорохода»[139], стремительно понесся по тротуару, изредка мелькая красной шапкой. К четырем пришел его товарищ, Виктор Космовский, некрасивый и нескладный мальчик в больших очках. Своим шепелявящим говором он немного напоминает Диму Воскобойникова.
Лишь под вечер стало как будто бы прохладнее, но опять это только так показалось, потому что воздух продолжал быть тяжелым и жарким. Я уговорила маму проехать на острова. Ведь теперь стоят белые, странные ночи, и так поздно мы еще на Стрелке[140] не бывали. Поехали. Было очень светло, и даже не верилось, что скоро полночь. Ясно виднелась яркая зелень, проглядывающая на Дворцовой площади. Небо было окрашено красно-желтым огнем, и облака, как огненные птицы, осторожно скользили по нему. Зимний дворец стоял, как всегда, строгим и прекрасным. Государь был в отсутствии. Нева, казалось, замерла в своем блестящем величии. Вода сверкала и переливалась однообразным матово-золотистым и серебряным блеском, и ни одна волна не бороздила зеркальную поверхность. Петропавловская крепость навеяла минутную печаль о ее безмолвных, страшных жертвах. У ее низкого таинственного входа мерцал желтый огонек. И огромная тишина царила здесь. Неожиданно с Троицкого моста донесся пронзительный и долгий трамвайный звонок; потом загудела пароходная сирена, и беспокойная, бурливая жизнь большого города окружила нас кипящей, непрерывной волной. Роман всегда едет шагом в начале Каменноостровского, около мечети. Ее голубые купол и минареты сверкали тихим и спокойным отблеском зари. Всю красоту вечернего настроения портили беспрерывные гудки моторов, звонки трамваев и окрики кучеров и простой, неизящный народ, рассевшийся на скамейках и спокойно лущащий семечки. Минув оживленный, красивый проспект, мы въехали на Острова. Никогда Стрелка не бывает такой многолюдной, как в дразнящие белые ночи, когда «одна заря сменить другую спешит, дав ночи полчаса…»[141]. Моторы, лихачи и собственники так и рыскают по ее аллеям, и влюбленные парочки встречаются на каждом шагу. Последнее явление становится в это время самым обыкновенным, так как редко-редко встретишь двух гуляющих одного пола! Все только и мелькают: офицерская или вообще защитная фуражка и дамская шляпа. Котелки и мягкие шляпы тоже нечасты. На военных теперь нашла странная мания – каждый должен непременно иметь свою «belle»[142]; но, увы, они бывают, и почти всегда, противоположностью этого слова. По густой, яркой траве ползла лиловая роса; вода озер, прудов и рек таинственно золотилась сквозь голубоватую дымку мглы. Очертания деревьев то выделялись рельефно и выпукло на светлом небе, то окончательно терялись, образовывая темную, сплошную массу, сквозь которую часто мигали электрические прожекторы автомобилей. На самой «pointe»[143] мы вышли немного пройтись: в этот вечер я выглядела очень эффектно и хорошо. Мое элегантное платье, пелеринка и изящная шляпа с сине-лиловыми цветами обращали на себя внимание. Возвращались быстро. Острова исчезли из виду; мистично сверкнул пустыми окнами таинственный особняк Строгановых[144] – и мы мчались по Каменноостровскому. Становилось темнее, потому что густые и плотные облака наполовину заполнили светлое небо, и оно покрылось многоцветными, фантастическими арабесками. Дул легкий жаркий ветер. Улицы были сравнительно пустынны. Сергиевская[145] была еще красивее, чем днем; странное освещение полуугасшей зари и темного и светлого неба делали ее удивительно изящной и тонкой. Особняки стояли мрачными и тоскливыми и блестящими, слепыми окнами пристально вглядывались в проезжающий экипаж.
Ах, странные белые ночи, ночи чего-то недоговоренного, ночи горячих зорь и пылающих губ, как вы бесстыдны и откровенны в своем светлом мраке и мерцающих полусветов неба! До чего дразнит ваше горячее, прерывающееся дыхание, утомленное и голодное! До чего нервирует ваш матовый переливающийся блеск – и никогда не знаешь, что это: день или ночь, занимающееся утро или поздний светлый вечер?!
Май 25, среда
Вернулся папа из Олонецкго края: утомленный и расслабленный. Рассказывал много интересных подробностей о тамошнем быте. Познакомился там с гастролирующими актерами. На обратном пути была мучительная качка; папе было плохо. Привез из Сегозера[146] железную руду и образцы горных пород, как кварц, мрамор и т. п.; все это я прибрала для своей коллекции. Сегодня стояла гадкая погода; никуда не выходили, так как после обеда, на котором, кстати, был «Kwiatek», лил сильный дождь. И небо было черно-синим с серыми клочками низких облаков и туч, и ветер собирал и разгонял их группы, и было гадко, тоскливо и неприятно. Получила письмо от N. Ненавижу! Бог мой, как эта комедия надоела!! И подумать только: далеко где-то плывет волна войны, сметая жизни и калеча судьбы, а здесь, в городе, головы заняты пустотой и глупостями. Стыдно господам офицерам! Даже в нашем доме живет некий типик. Мразь какая-то!!! Когда конец войне? Увы, моя любимая Англия потерпела вчера большой урон в лице славного вождя лорда Китченера. Направляясь в Россию на миноносце «Хемпшайр», он погиб в море от мины или торпеды. Весь его штаб потонул, и только слабый, но отчаянный крик прессы всех стран возвестил нам эту тяжелую потерю, ибо известие о гибели любимца солдат было встречено народом мрачным молчанием! Pax, pax, pax!!![147] Это было 23 мая, в 8 часов утра. В этот же день, утром, скоропостижно скончался Юань Шикай, президент Китайской республики. Теперь его место временно занял вице-президент Лиунь-Хунь. Остальное все в порядке.
Что будет? Что будет??..
Июнь 3, пятница
Что со мною? Разве я знаю? Пустота, пустота и лень. Много хорошего случилось за это время: приезжал Алексей Васильевич Красавин, наш милый московский знакомый, ездили в Павловск, завтракали в «Европейской», были у очаровательной Мосоловой[148]… И еще что-то было, тоже прекрасное, но, несмотря на это, я часто нервничаю и сержусь. Особенно теперь. Почему… не знаю! Становится пусто и как-то неопределенно тяжело, и не знаешь, что делать, за что приняться… Вчера вечером были у Руфины Зиновьевны Баженовой. Она снимет порядочную квартирку на Сергиевской, но сдала несколько комнат богатым беженцам из Польши, которые чувствуют себя как дома[149]. Сама она странная и ускользающая личность… Сразу не поймешь… Странная, тяжелая драма произошла в их семье. Я думаю, что она мне послужит новой темой.
На Волгу ехать не хочется. Тянет в Гельсингфорс. Что-то маняще-милое имеет в себе этот городок. Что именно? Может быть, я и знаю. И к тому же у нас такие платья, что только и есть, как сверкнуть где-нибудь в людном уголке, и… и исчезнуть, оставив хорошее (peut être même plus que ça![150]) впечатление.
Папа купил изящный английский шарабан. Пришла фантазия править самому. Что поделаешь avec cet enfant, avec ce grand bébé?[151] Но он прелесть. Кстати, иногда на ум приходят декабрьские и майские дни, но… это так далеко, так старо, что и вспоминать не стоит.
Июнь 8, среда, ночь
Я не довольствуюсь малым, нет! Все мне кажется еще недостаточным, и я желаю, требую чего-то огромного, большого… чего? Ха-ха… Ответа нет. И не будет. В общем – что я такое? Контраст сама себе: то дикость, то спокойствие; то веселье, то мрачное, гнетущее настроение; иногда хочется толпы и шума, другой раз безумно жаждешь такой великой, огромной тишины, что даже сама удивляешься. Все, кого я знаю, не отвечают совсем моим требованиям; о, может быть, последние слишком широки? Все возможно! Но до сих пор не встречала ни женщину, ни мужчину, совершенно подходящим ко мне и моего типа, нет, нет…
Июнь 11, суббота (ночь)
Только что приняла ванну и чувcтвую себя великолепно. Весь день сидела дома, так как лил невозможнейший дождь. Был N. Влюблен, смешон и глуп. Я получила огромную корзину бело-розовых гортензий. Этих цветов я не люблю. Почему-то припоминает усыпальницы богатых людей. Папа уехал в Новгородскую губернию, Боровичский уезд, смотреть имение. С ним уехал к себе Молчанов. Утром написала письмо Ольге Павловне и Филиппу Артемьевичу. Буду ждать ответов! Больше писать нечего, потому что настроения и души нет.