– Давайте, девочки! Не тормозим! Сейчас быстро посмотрим место. Договоримся на завтра, чтоб подготовили все на десять человек, и двигаем обратно. Скажем нашим, чтоб на завтра свои мебельные дела переносили. Все равно сюда вернемся, – раскомандовался второй пилот.
Рысью рванули через ворота со свастикой, обогнули одноэтажный дом-кухню, выскочили на набережную. Думаю, кто был в Индии, уже догадался, что мы там увидели. Нет? Не догадались? Прямо на песке горело несколько костров. Погребальных костров, на которых сжигали покойников. Ближайший к нам как раз уже набрал полную силу. Трещали дрова, полыхала «кровать», на которой лежало тело. Кровать, кажется, такая же точно, как та, за которую сейчас торгуются наши летчики с хозяином. И которая должна стать украшением чьей-то спальни в малогабаритной квартире Лобни. Несколько индусов разбирали уже потухший соседний костер, раскидывали еще тлеющие головешки, копошились в них железными палками. Кажется, искали что-то. Еще двое тащили недогоревшее тело к реке.
Это было так неожиданно и так страшно. Еще и внезапный порыв ветра с реки бросил прямо в лицо едкую, черную гарь. Катя сглотнула, закатила глаза и плавно свалилась на песок, а у меня началась истерика. Я кричала и плакала так, что оглохли не только трудолюбивые похоронные работники, но и жители деревни на другом берегу. Я уже ничего не соображала, все мысли и страхи ушли в этот безумный крик. Наконец силы иссякли, перед глазами закрутилось все, и я грохнулась в обморок следом за подругой. Последнее, что осталось в памяти – это разом потерявший все свое самообладание второй пилот, который бегал вокруг нас, восклицая: «Вот придурки, вот придурки, нелюди».
Очнулась от осознания того, что тону. Вода обступала, забивалась в нос. Это «нелюди», бросив своего покойника, прибежали к Михаилу на помощь с ведром воды и окатили нас с Катей по очереди. Вернее, начали с подруги. И она уже сидела отплевываясь и ругаясь такими словами, которых вообще не ожидала услышать от выпускницы педагогического университета. Собственно, уже через секунду я повторила ее лексику. И с вариациями. По лицу текла вода из Ганги, смешанная с золой. Белая майка была безнадежно испорчена. А вокруг собралась кучка местных ритуальщиков, молча глазевших на наши бюсты, плотно обтянутые намокшей одеждой.
Минута всеобщего остолбенения была прервана сильным треском ближайшего костра. Внезапно тело, горевшее в нем, провалилось прямо на угли, взвился огромный язык пламени. Со страшными, лопающимися звуками от корежившегося сгустка отлетела пылающая голова и покатилась по склону к реке. Еще один хлюп – это от костра отлетело еще что-то. Прямо в нашу сторону. О боже, теперь это была обгоревшая кисть руки. Она шлепнулась буквально в метре от Кати. Этот шлепок ознаменовал собой полный заход солнца. И неожиданно нас накрыла ночь. Темный двор теперь освещали только яркие костры, отражающиеся в черных водах реки. Что было дальше, помню плохо, кажется, мы вскочили со скоростью реактивных ракет и заметались в поисках выхода из этого экзотического ада. Проскочили ворота со свастикой, в темноте проскочили тропинку, да и не было времени ее искать. Подгоняемые звериным испугом, неслись, как оглашенные, по пыльной дороге, которая, видимо, служила основной трассой для транспорта, подвозящего трупы. Пыль, столбы которой мы поднимали, осела на наших мокрых футболках, на наших зареванных, грязных лицах..
К автобусу мы прибежали в виде сотрудников цементного завода в конце смены и упали в объятия наших ничего не понимающих и еще спокойных членов экипажа. Командир рассчитывался мелкими купюрами с хозяином. Сбоку двое подсобных рабочих разбирали пять кроватей и перевязывали рейки веревками. Одну, уже готовую упаковку невозмутимый водитель вместе со своим племянником Кришной пытались запихнуть в салон микроавтобуса.
Где-то сзади, отстав и хватаясь за сердце, ковылял наш сравнительно чистый, но не менее перепуганный отец-герой Миша.
– Мужики! Бросайте мебель! Это для трупов! На них покойников жгут! Поехали, поехали отсюда быстрее!
Но хозяин кроватей, поняв, что выгодная сделка срывается, моментально спрятал купюры и начал боком-боком пятиться в темноту, к своей будочке-магазину. Понятно было, что деньги не отдаст.
Летчики остолбенели. Окинули взглядом уже практически подготовленные к транспортировке сандаловые деревяшки, нас, похожих на египетских мумий под слоями многовековой пыли и с размазанными потоками туши, золы и помады на лицах, запыхавшегося второго пилота с круглыми от ужаса глазами.
Бригадирша спохватилась первой. Принесла из автобуса несколько припасенных бутылок минералки, уже знакомое нам махровое банное полотенце, пару пачек спиртовых салфеток.
– Ну давай, давай, успокаивайся. Все хорошо, все живы, – приговаривая, лила мне воду на руки наша грозная мадам. – Лоб посильней потри, черное пятно какое-то. А майку и джинсы отстирать можно. Сейчас вон порошки какие хорошие, – от такой неожиданной заботы я разревелась, как белуга. Рядом так же всхлипывала утирающаяся бригадирским полотенцем подруга. Стресс начал переходить в озноб. Руки и ноги затряслись уже как под электрическим током. К тому же сразу после заката похолодало до +25. А после дневной жары под сорок градусов эти двадцать пять уже воспринимались как ночная прохлада.
– Васильич! Виски там остались с обеда? Неси немедленно. Надо дезинфицировать девок. Нам еще в одном автобусе ехать. Да и согреться им не помешает – вон как их колотит.
Конечно же, бутылка была выпита до дна, еще на Нью Маркете. Но у нескольких запасливых членов экипажа оказались с собой фляжки со спиртным. Жадно выпили все, что нам подсовывали, и не разбирая, что это – коньяк, джин или виски, но алкоголь не действовал совсем. Надо было уезжать, а мы все стояли на месте и от шока не могли пошевелиться. К тому же с нас стекала вода, а переодеться было не во что и негде, так как не покидало чувство, что из-за каждого угла или дерева наблюдает пара черных глаз. Но выход был найден: Катя накинула уже порядком извазюканное полотенце, мне штурман принес из своих покупок пушистый розовый плед.
– Так я же измажу?
– Ничего. Чистая индийская синтетика, отстирается. Ваше здоровье сейчас дороже.
Пока нас усаживали в автобус, заранее предусмотрительно застелив кожаные сиденья полиэтиленом, командир и любознательный штурман пошли на разведку по нашим следам. Вернулись быстро. Мрачные. Васильич сплюнул и перекрестился. Быстро договорившись с хозяином о доставке оставшихся деревяшек его силами в отель, все загрузились, плотно захлопнули дверь и поехали подальше от этого чертового места.
Минут через пять, когда бушевавшие эмоции улеглись, встали практические вопросы:
– Чего с этими «кроватями»-то делать будем? И денег уже заплатили. Может, в отеле бросим?
– Зачем бросать? С ума сошел? Кто в Москве поймет, для чего они? А так – древесина хорошая. Не дорого. Кирилл Владимирович, по сто рупий же получилось, правильно? И полтинник дали, чтобы в отель доставили. Да вообще задарма!
– Ну это, как-то спать на такой не особо. Вдруг покойники сниться будут?
– Не хочешь, не спи. Раз нервный такой. Продай вон через «Из рук в руки». Очередь стоять будет.
– А может, того? Бизнес наладить? – вклинился кто-то из летчиков. – Разбираются кроватки отлично. Весят не много. Для перевозки – самое то. Во второй багажник штук сто влезет легко. У моего племянника мебельный цех, заказать ему новые днища – и по магазинам. Рентабельность – бешеная. А если еще об оптовой скидке договоримся?
Наши заядлые бизнесмены Рома и Виталик переглянулись. Видимо, эта идея была интереснее, чем импорт из Индии «Амбассадоров».
– Только еще надо с хозяином договориться, чтоб размеры побольше делал, – веско сказал командир. – Видишь, эти под местных, а они мелкие. Тем более усопшие. Наши матрасы свисать будут.
Градус настроения в автобусе сразу повысился. Пассажиры в уме делили тысячу на шесть. Переводили рупии в рубли и доллары и умножали на минимум 300 % прибыли.
Свою лепту в позитив внес и Миша. Он уже совсем отошел от происшествия на заднем дворе крематория. С юмором и в красках рассказывал, как мы с Катей одновременно грохнулись в обморок и местные работники, побросав всех своих покойников, помогали привести девчонок в чувство. Как мы визжали, когда на нас вылили по ведру чудотворной воды из речки. То есть в местном крематории работают специалисты широкого профиля. И похоронят, и оживят.
А за окнами проплывала очередная картина простого индийского быта.
Свет фар проезжающих машин высветил идущую вдоль обочины процессию – местные оборванцы несли носилки с дохлой коровой. Памятуя об откровениях Кришны, шутки-прибаутки свернули на новую тему.
– Ой! Смотрите! Свежие телячьи отбивные!
– Эй, мистер Раджив! Куда коровку понесли? На Нью-Маркет мусульманам сдавать?
Но седобородый водитель не поддержал всеобщего веселья. Бросил внимательный взгляд на говяжий труп, поцокал языком и скорбно произнес:
– О нет, это уже старая туша. Не годится на продажу. Видите, как живот вздулся и пятна на морде? Эту корову будут хоронить.
– А как хороните коров? Тоже сжигаете в крематории? Или закапываете в землю?
– Нет, сэр. Мы коров не закапываем. Нельзя. Корова – священное животное. Ее сейчас отвезут к реке. Там привяжут камень и отдадут водам на середине течения. Так хоронят всех безгрешных. Детей до двенадцати лет, больных лепрой, коров, беременных женщин, садху. Это святых отшельников и странствующих монахов.
– В реку?? Обалдели, что ли? И прокаженных – тоже?
– Да, сэр. В Калькутте больше двухсот тысяч прокаженных. Они настрадались при жизни. Их не надо после смерти очищать огнем.
Все, как по команде, обернулись к нам, а потом инстинктивно отпрянули подальше. «Ой, бл@@, – тихонько всхлипнул кто-то.
Катя снова закатила глаза и состоянием напоминала ту самую корову на носилках. Впрочем, я была не лучше.
По кругу пошла чья-то недопитая фляжка с дезинфекцией, правда, нам больше не предлагали. Да и из горлышка пить уже не рискнули – кто-то быстро сообразил и нашел в сумке одноразовые стаканчики.