[77]. За ним гнались трое здоровенных, свирепых парней. Рубаха на нем была вся порвана. Они выгнали его на улицу и преградили ему черный ход в дом. Ему некуда было деваться и оставалось только бежать сюда – к своей любимой. Под крылышком у любимой можно успокоиться и перевести дух…
В драме Ибсена, Пер Гюнт после неудачи тоже скрывался около юбки своей возлюбленной, дремотно слушая песни великих певцов. Только, по-моему, А-цзинь не сравнится с ибсеновской героиней. Она слишком безразлична к окружающему, у нее нет даже животной отваги, ею руководит только инстинкт самосохранения. Когда преследуемый почти добежал до дома А-цзинь, она быстро захлопнула дверь. Мужчина попал в тупик. Ему ничего не оставалось как только остановиться. Это было неожиданно и для свирепых парней. На мгновенье они растерялись, но потом сразу же пустили в ход кулаки. Били по спине и в грудь. Один ударил его по лицу и оно сразу покраснело. Драка была быстрой и кроме того происходила она рано утром, поэтому зрителей было немного. Армия победительница и побежденная армия разошлись. Во вселенной после этого временно наступил мир. Я же не был спокоен, так как по словам мудрых знал, что так называемый мир это только промежуток между двумя войнами. Прошло несколько дней и А-цзинь вдруг не стало видно. Не трудно было догадаться, что хозяин уволил ее. Ее место «амы» заняла очень спокойная толстуха с приветливым выражением лица. Прошло уже больше двадцати дней и все еще было тихо. Только однажды она наняла двух бедных уличных певцов, и они спели ей «Цзи-го-лун-дун-цян» и что-то вроде Ши-ба-мор[78]. После этого стало спокойно. Никто даже не разговаривал. Как-то вечером снова собралась толпа мужчин и любовник А-цзинь был среди них, и нельзя было поручиться, что не вспыхнет ссора, но вскоре я с облегчением услышал баритон, напевавший песенку Мо-мо-юй». По сравнению с ним, крик битого котенка был много лучше.
По внешнему виду А-цзинь была ничем не замечательна. Ее внешность была самая обычная и очень трудно запоминаемая. Не прошло и месяца, как я не мог даже сказать, как онa выглядит. И все же она тяготила меня. Стоит вспомнить А-цзинь или увидеть иероглиф «цзинь» (золото) сразу начинаю чувствовать тяжесть. Приключившаяся драка, конечно, не могла вызвать глубокой ненависти или недовольства, но меня угнетало воспоминание об А-цзинь и в конце концов, оно поколебало мои взгляды, которых я придерживался последние тридцать лет.
До сих пор я не верил древним сказаниям, что Чжао Цзюнь[79] могла принести мир Ханьской династии, что Мулань[80] могла защищать династию Суй. Также я не верил, что Да Цзи[81] погубила князя Ин, что Си Ши[82] была причиной падения княжества у, а Ян Фэй[83] – могла поднять народное волнение при Танской династии. Я считаю, что в обществе, где царит власть мужчины, женщина не должна иметь большой силы. Ответственность за успех и поражение должен безраздельно нести мужчина. До сих пор писатели мужчины обвиняли во всех превратностях женщину. Это конечно – ничего нестоящие, никчемные мужчины. Образ А-цзинь, ее внешность и способности ничем не отличаются от общей массы. Она была всего только домашняя прислуга. Не прошло и месяца, как ее образ в моих глазах потускнел, но если бы она была принцессой, правящей императрицей или женой императора, то этот образ вызвал бы большие потрясения. Как когда-то говорил Конфуций: – «В пятьдесят лет человек познает веления неба». А я вот из-за незначительной А-цзинь даже в отношении к людям, стал как-то по-новому подозрительным. Нельзя сравнивать мудрецов с простыми людьми, но и необычная сила А-цзинь не может сравниться с моей силой. Я не думаю, что скандалы А-цзинь являются причиной ослабления моего творчества за последнее время. По правде говоря, все мои рассуждения об А-цзинь очень близки к вымещению злобы. И все же, за последнее время, мне больше всего тягостно при воспоминании об А-цзинь. Кажется, что она преградила мой путь. И это – несомненно…
Но А-Цзинь никак не может считаться образцом китайской женщины.