– Ты потушишь? – «он» отряхнул землю и насмешливо улыбнувшись сказал: – Это не обязательно. Вас не нужно. Я сам пойду потушу. Сразу пойду и потушу!
Го Тин вдруг почувствовал себя без сил, как при, похмелье, но тогда вышел вперед Фан Тоу и медленно начал говорить:
– Ты ведь смышленый, но на этот раз очень глуп. Идя на уступки, я пришел сюда растолковать тебе и дать возможность полностью все уяснить. Потушив огонь светильника, разве саранча перестанет существовать? Не надо быть таким глупым. Возвращайся домой! Иди спать!
– Я знаю, что если потушить огонь, она будет существовать, – он неожиданно сделал смешную гримасу, но остановившись, собрался с духом и окрепшим голосом продолжал. Я могу ведь это сделать, как возмущение. Я это сделаю скоро и легко. Я потушу огонь. Сам потушу! – говоря это он повернулся, чтобы толкнуть дверь кумирни.
– Эй! – рассердился Го Тин – Разве ты не здешний человек? Ты определенно хочешь что бы мы превратились в сомов. Возвращайся! Ты не дотолкаешься, ты не откроешь, не затушишь, возвращайся лучше домой!
– Я не отступлю! Я затушу светильник!
– Heт! Тебе не удастся его затушить! Тебе не удастся его затушить!
– Тогда, другим способом свое возьму – обернувшись и бросив взгляд сказал он.
– Эге, посмотрим какой у тебя другой способ.
– Я подожгу!
– Что? – с недоверием и словно не расслышав переспросил Го Тин.
– Я подожгу кумирню!
Как звук музыкального камня[35] прозвучали в тишине последние слова. Все застыли на месте. Не сразу заговорили, не сразу пошли назад, а двое или трое остались стоять вблизи. У задних дверей кумирни, за стеной раздавался голос Чуань Ци-гуаня.
– Лао Хэй, неладно! Держи двери кумирни запертыми! Лао Хэй слышишь ли? Запрись накрепко! Мы пошли, все обдумаем и скоро вернемся!
«Он» не обращал никакого внимания на происходившее, только быстро, испытующе, обвел свирепым и жарким взглядом по земле, по воздуху, по людям, как будто разыскивал источник огня. Фан Тоу и Го Тин обходили всю деревню. Они заходили в каждой дом и достигнув взаимопонимания, сразу уходили. Скоро они взбудоражили всю Цзигуан. У всех в ушах и сердцах было страшное слово: «поджог», но, конечно было много людей безразличных, как в глубокой спячке, у которых ни в ушах ни в сердцах ничего не было. Тем не менее, атмосфера в деревне угрожающе накалялась. Все были очень обеспокоены: выходило что жителям Цзигуан придется превратиться в сомов и от одной этой мысли, казалось, гибла вся вселенная. Они конечно догадывались, что гибель не пойдет дальше их деревни, но они чувствовали, что Цзигуан все же часть вселенной. В связи с происшествием, в чистой половине Сы-е быстро собрались гости. На почетном месте сидел пожилой и добродетельный Го Лао-ва, с морщинистым лицом напоминающим высохшее на ветру душистое апельсиновое дерево. Он приглаживал рукой взъерошенную бороду, словно хотел ее выщипать.
– В предобеденное время – оставив свою взъерошенную бороду в покое, медленно сказал он, – Лао-фу что живет на западной стороне, хватил удар. Его сын говорил что это из за того, что побеспокоили Ту Шэна[36]. Так что, в будущем, если что случится, то трудно будет избежать беспорядков. В дом… Все беспокойство придет в дом.
– Не так ли? – Сы-е погладил седые усы, как у сома и продолжал печально задумавшись.
– Все лежит на ответственности его отца. Он сам, когда был жив, не верил в Пу Су[37].
Когда он был жив я с ним не соглашался, однако нельзя ничего было поделать. Какой же смысл спрашивать сейчас?
– Я думаю остается только одно. Да, одно. Завтра связать его и отправить в город, а там отдать в храм бога города на одну ночь, что бы выгнать прочь влияние злых духов.
Го Тин и Фан Тоу защищали интересы всей деревни и в первый раз входили в эту недоступную для посторонних чистую половину, и не только сидели по старшинству вместе с Лао Ва и Сы-е, но и пили чай. Войдя вместе с Лао Ва, и сообщив новости они молча начали пить чай, как вдруг Го Тин стал высказывать свои взгляды.
– Этот способ чересчур медлителен. Ведь это касается всех. Самое важное быстро справиться с ним. На если он все таки подожжет…
Го Лао-ва от одних этих слов перепугался. Его подбородок заметно дрожал.
– Если действительно подожжет, – с ударением сказал фан Toy.
– Тогда, – продолжал Го Тин громким голосом. – Тогда, будет плохо.
Девочка с потускневшими волосами снова вошла залить кипятком чайные листья. Го Тин перестал говорить и принялся попивать чай. Он весь дрожал, сидя с высунутым кончиком языка, облизывая верхнюю губу, затем подняв крышечку чашки он начал осторожно дуть.
– И впрямь может навредить, – Сы-е хлопал рукой по столу. Этот «внучок» должен умереть! Го Тин поднял голову: – В прошлый год, Лян Кэ-чуань убил одного такого же. Все как в один голос сказали, – «будем стоять всегда все за одного». Если не поодиночке, а скопом бить кого бы то не было, то после никаких последствий не будет.
– Там было другое дело, – сказал фан Тоу, на этот раз это всех касается. Мы должны немедля придумать способ. Я думаю…
Лао-ва и Сы-е, оба со страхом смотрели ему в лицо.
– Я думаю достаточно если его запереть.
– Это верный способ. – Сы-е закивал головой.
– Верный! – воскликнул Го Тин.
– Это и впрямь верный способ – сказал Лао-ва, Мы сейчас же схватим его, притащим и быстро запрячем в какую нибудь комнату, да приготовим замок.
– Комнату? – Сы-е поднял голову и сказал: – у меня нет такой свободной комнаты. Да и не известно, когда он придет в себя…
– Тогда лучше воспользоваться его… его собственной комнатой, – сказал Лао-ва.
– Нашего Лю-шуна – неожиданно заговорил Сы-е, дрогнувшим голосом, – осенью женим. А то, лет то ему много, а только и знает сумасшествовать, не хочет остепениться. Вот и мой младший брат, хотя и прожил всю жизнь бестолково, но без потомства считал невозможным обойтись…
– Это, кончено – все трое сказали в один голос.
– Когда у Лю-шуна будут сыновья, я думаю – второго можно будет дать ему, чтобы усыновил. Но вот… чужой сын то, так даром что ли и отдать его?
– Это как же можно! – Опять все трое сказали в один голос.
– А насчет комнатушки этой, – я ничего не имею против. Лю-шун тоже ничего не скажет. А вот если в будущем родного сына даром отдать людям, то боюсь, что мать не очень то будет довольна.
– Это, конечно! – все трое сказали в один голос.
Сы-е был тих и задумчив. Трое людей молча смотрели ему в лицо.
– Я все время надеюсь, что он исправится – после короткой паузы, на этот раз медленно, сказал Сы-е. Но он нехорош. И не только не хорош, он сам не хочет хорошего. Нельзя ничего придумать. Только и остается, как говорит один из вас, запереть его, чтобы не вредил он людям Может быть это заставит его сделаться достойным своего отца.
– Это, конечно – сказал Го Тин взволнованно: – Но, дом…
– Разве нет свободного помещения в кумирне? – медленно повышая голос спросил Сы-е.
– Есть! – смущенно заметил Го Тин, есть! Войдя в главный вход, в западной части помещение свободно. В нем только одно маленькое четырехугольное окно, зарешеченное необтесанным деревом, быстро не додуматься его открыть, очень хорошее место. Лао-ва и фан Тоу обрадовались, Го Тин вздохнул, облизнул губы и стал попивать чай.
Вечернее время еще не наступило, но кругом уже мирно, все покончено и забыто. На лицах людей нет возбуждения, и бурное происшествие отодвинуто ранними следами радости. Людей перед кумирней, конечно, больше чем в обыденное время, но скоро и они стали редки. Двери в кумирню закрыты и дети не могут войти туда играть, сейчас они по привычке нашли себе занятие, поужинав они прибежали к кумирне играть в загадки.
– Разгадай-ка – сказал самый большой: – Я повторю:
Белопарусное судно с красным веслом,
Покачивая к берегу придуло,
Покушало немного сластей,
Сыграло песенный лад.
– А, что такое «красное весло»? – спросила девочка.
– Я объясню, это…
– Подожди – сказал один, у которого вся голова была в лишаях, – я разгадал: джонка.
– Джонка, – повторил голорукий.
– А джонка, – сказал самый большой: – Джонку гребут. Может ли она петь лады. Вы не разгадаете, я объясню.
– Подожди – сказал в лишаях.
– Да, вы все равно не разгадаете, я объясню, это – гусь.
– Гусь – смеясь сказала девочка, С красным веслом.
– А как же белопарусное судно? – спросил голорукий.
– Я подожгу! – раздался отчаянный крик.
Дети испугались. Они сразу вспомнили «его» и внимательно смотрели на западную пристройку. Они увидели одну руку просунутую сквозь деревянную решетку, другую руку, срывающую кору с дерева, и пару светящихся глаз.
Мальчишка в лишаях, на один миг притих, затем, вдруг испустил крик и отбежал Оставшиеся громко смеясь и крича побежали прочь. Голорукий показав тростинкой на свой зад, сплюнул и тяжело дыша ртом, похожим на вишню, крикнул.
– У… y!..
На дворе стало тихо. Спустились сумерки. Зеленый, ясный огонь светильника все еще светит в главном притворе у нашего алтаря. Его свет пробивается во двор до зарешетченной деревом темноты.
Дети выбежав из ограды кумирни и взявшись за руки, медленно отправились по домам. Они смеялись и напевали про себя переделанную песню:
Белопарусное судно к берегу придуло.
Сейчас же потушить, сам потушу.
Сыграло песенный лад.
Я подожгу. Ха-ха!
Огонь! огонь!
Покушало немного сластей.
Сыграло песенный лад.
Развод
– А… Дядюшка Му-сань! С новым годом! С новым годом!
– Как поживаете, Ба Сань? Поздравляю, поздравляю!