1938
6<марта>. Вчера утром арестовали Вету Дмитриеву. Пришли в 7 утра, их заперли в комнату, производили обыск. Позвонили в НКВД: «Брать здесь нечего». Вета, прощаясь с Танечкой (4 года), сказала: «Когда вернусь, ты уже будешь большая».
Мои девочки (Мара и Галя) гуляли во дворе, видели, как Вету посадили в черного ворона. Вернулись в слезах. Арестована Анисимова (балерина).
Мне просто дурно от нагромождения преступлений по всей стране.
Морлоки[641] хватают своих жертв, жертвы исчезают, очень многие бесследно: Старчаков, Миляев, Женин отец; старый 77-летний Нечай – царскосельский старый лакей, поляк, у которого в Польше души живой не осталось. Кому это нужно?
Евгения Павловна в Томске: томская тюрьма, спецлагерь[642]. Кому могла быть опасна эта несчастная женщина, которая так воспитала своих детей, что от них, потерявших отца и мать, я не слыхала ни одного слова ропота? Длится еще испуг. Мара как-то сказала, читая «Буратино»[643]: «Как это Папа Карло не знает, где счастливая страна? Я думала, что все знают, что это СССР!»
11 марта. Евангелие от Марка, гл. 5, ст. 5. И выну нощь и день во гробех и в горах беять вопия, и толкайся камением. 6. Узрев же Иисуса издалеча, тече и поклонися ему. 7. И возопив гласом велием, рече: что мне и тебе, Иисусе, сыне Бога вышняго, заклинаю тя Богом, не мучи мене. 8. Глаголаше бо ему: изыде душе нечистый от человека. 9. И вопрошаше его: что ти есть имя. И отвеща глаголя: легеон имя мне, яко мнози есмы. 10. И молиша его много, да не послет их вне страны. 11. Беять же ту при горе стадо свиное велие пасомо. 12. И молиша его вси беси, глаголюще: поели ны во свиния, да в ня внидем. 13. И повеле им абие Иисус. И изшеде дуси нечистии, внидоша во свиния: и устремися стадо по брегу в море, бяху же яко две тысящи и утопаху в мори.
Великий, великий Достоевский![644] Мы сейчас видим наяву все великое стадо нечистых, вселившихся в свиней, видим так, как никогда еще в мировой истории никто не видал.
Люди всегда во все века боролись за власть, устраивали перевороты. Робеспьер истреблял всех инакомыслящих, но никогда еще в мире эти боровшиеся между собой люди и партии не старались уничтожить свою родину. В течение 20 лет все эти члены правительства устраивали голод, мор, падежи скота, распродавали страну оптом и в розницу. А вся эта инквизиция Ягоды? Хорошо то, что мы читали в газетах, а каково то, чего нет в газетах. И почему я так все это чувствовала и говорила о своих прогнозах Васе. Теперь он руками разводит. А Ежов – этот еще почище. Надеюсь, что и дальнейшие мои прогнозы сбудутся и король останется голым.
В Москве все в такой панике, что мне прямо плохо стало. Как бабы говорят, к сердцу подкатило. Адвокатша, Ирина тетка, говорила, что каждую ночь арестовывают по два, по три человека из коллегии защитников. Морлоки. 21 декабря арестовали, а 15 января выслали в Читу нашего театрального бутафора, глупенького Леву. С таким же успехом можно арестовать стул или диван. Выслан без следствия. Когда 1 февраля Лида пришла с передачей, ей сказали: 15-го, Чита. Уж никаких статей теперь не говорят, чего стесняться в своем испоганенном отечестве.
Когда читаешь о всех этих непонятных убийствах Горького, Макса, умирающего Менжинского[645] и т. д., непонятно, зачем и кому нужны были эти люди. Им был нужен и был опасен только Сталин, да еще Ворошилов и Каганович, теперь Ежов. Сто раз они их могли убить, отравить, сделать все что угодно, и даже покушений не было. Как это понять? И где правда и где ложь? И на чью мельницу вся эта вода? Я думаю – Гитлера, может быть, и Чемберлена, т. к. Англия должна всегда tremper dans toutes les vilenies[646], где пахнет наживой.
Но жить среди этого непереносимо. Словно ходишь около бойни и воздух насыщен запахом крови и падали.
И через все это смотрят на меня глаза Орантос-Богородицы с чудесной мозаики Киевской Софии[647]. Хорошо бы еще раз съездить в Киев весной. Смотришь на эту красоту и забываешь бесов хоть на минуту.
21 марта. Звоню к Е.М. Тагер. Мне отвечают, что у нее очень высокая температура. Я знала, что у нее ангина. После целого дня мытарств по Госэстраде, трех поездок в Смольный к Грибкову, голодная и усталая подымаюсь к Тагер. Отворяет Маша, я вижу: дверь в комнату Е.М. непривычно открыта. «Мамы нет дома». – «Где же мама, в больнице?» – «Нет, не в больнице, маму взяли НКВД».
19 марта пришли в 11 часов вечера, обыск был до 6 утра, перерыли все. Старая тетка говорит: «По-моему, искали оружия, ощупывали все пальто на вешалке, платья. Ничего не нашли». Взяли письма Е.М. к отцу, писанные больше 20 лет тому назад, письма очень интересные, она хотела рассказ написать, повесть одной семьи. [Арестован и Заболоцкий.] Взяли старую библию; тетка попросила оставить, ответили: незачем, религия дурман для народа!
Остались две древние старухи 73 и 77 лет, мать глухая и тетка, и 13-летняя Маша. Что с ними будет? Я мечтала схитрить, получить разрешение на «Ваську»[648] из реперткома и деньги за него для семьи из бухгалтерии. Получила бы тетка по доверенности. Но не тут-то было. Когда я вчера пришла с невинным видом в репертком, Павловская уже все знала. Я так свыклась с мыслью ставить «Ваську», так погрузилась в Новгородскую историю, и вдруг все пошло к черту. Морлоки. Ощущение, что меня вышибли из седла.
24 марта. «Но песня, – песнью все пребудет». А. Блок[649].
Да, песни наши – утверждение России – и врата адовы не победят ю[650].
13 апреля. Проходила на днях мимо бывшего дворца Кшесинской – на нем plaque mémoriale[651]: «В этом доме с такого-то марта по такое-то июня 17 года заседал штаб» и т. д.[652] Я подумала: «Une grue royale a été remplacée par un tas
Ни о ком из арестованных ни звука. Они пропадают, как в Лету, как в могилу. И это молчание вокруг исчезнувших живых людей ужасно.
Мать Анисимовой понесла дочери деньги, передачу. Деньги не приняли: «Ваша дочь в больнице, придете в следующий раз, если выйдет из больницы, передадим».
Сколько несчастная женщина ни хлопотала, ничего не узнала. Каменная стена.
Меня страшно беспокоит лето. Детей Старчаковых надо везти в Детское – с кем их оставить? Мне самой надо ехать с театром на два с половиной месяца. Это единственный способ заработать на отпуск, а не отдыхать я больше не могу, мои силы приходят к концу. Я вот сегодня лежу, голова кружится, сердце болит, и ни мысли в голове. У меня дома нет угла, живу я с девочками в одной маленькой комнате, вечером мне не дают уснуть Вася с Наташей, утром будят младшие. Мне нужен отдых, и как можно скорей. Неужели не дотяну? Безумно интересует развязка. Чем кончится борьба двух миров?
18 апреля. Была в церкви у Знаменья (в Детском) и утром, и вечером. Как люблю я великопостную службу, какие чудесные слова. Человек прежде мог делаться чем угодно, но в детстве он слышал, он учил эти слова: «Даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего, яко благословен еси во веки веков»[654]. Если бы Вася вник в эту молитву, мог ли бы он быть таким недоброжелательным ко всем, так злорадствовать всякой чужой неудаче?
Закрыли почти все церкви.
В Ленинграде остались Никольский собор и Кн. Владимира[655], греческая[656], Андреевский обновленческий[657]. Здесь осталась одна. Большинство священников выслано. По-видимому, религия внушает большой страх, или это масонская ненависть ко Христу?
Я хочу заказать Коноваловой барельеф Алены, сделать его на мраморном белом кресте. Я перевезу Алену и маму на Александро-Невское кладбище Никольское[658] к дедушке. Поставлю памятник Алене и завещаю, чтобы меня положили у ног Аленушки и на подножии креста выгравировали слова: «Чертог Твой вижду, Спасе мой, украшенный…» Как хороша эта молитва – вопль человеческой души: «и одежды не имам да вниду вонь»[659].
Коновалова рассказывала со слов Ф.Г. Беренштама, что последними словами Кони была просьба поставить на его могиле деревянный крест. Несколько лет тому назад Ф.Г. поручил Коноваловой вырезать этот крест в русском стиле, Дом ученых[660] хотел поставить его в какую-то годовщину смерти Кони. К.П. сама не смогла до конца довести работу, т. к. в квартире Беренштама, где она работала, кто-то заболел скарлатиной. Докончил старичок резчик.
Но крест так и не поставили[661].
Вася часто возмущается, что я не хожу в кино, в театр. По ним, по современной молодежи, впечатления скользят, не доходя до сознания. С детства они привыкли к ужасу современной обстановки. Слова «арестован», «расстрелян» не производят ни малейшего впечатления.