[425], в Доме отдыха композиторов, и сочиняет. «Я знаю, то, что я пишу, не принесет мне ни славы, ни денег», – пишет он. Он сочиняет 24 прелюдии и фуги, 12 уже написаны[426]. Софья Васильевна ответила ему, что счастлива, у нее выросли крылья и теперь ей ничто не страшно.
Счастливая мать. Относится Д.Д. к ней безукоризненно и очень заботливо.
5 января. Я ждала трамвая у Казанского собора на пути от Белкиных. Шел первый час ночи. Трамвая не было, отошла посмотреть на Барклая, запорошенного снегом на совсем розовом от инея пьедестале. Он одиноко возвышался на фоне темного неба и темного собора. Вот так мы все стоим, пришло мне в голову, стоим одиноко, окруженные мраком; мы, правда, не попираем наполеоновских орлов, но холодное одиночество то же.
Его голова высоко возвышалась над собором (я стояла близко к памятнику), и у меня даже дух захватило от ощущения этого одиночества.
6 января. У Сони третий раз взяли кровь, и на этот раз РОЭ оказалось 18. В первый раз, 6 <декабря> было 40, 20 <декабря> 44, и 4 <января> 18. 23 <декабря> к нам приехала М.М. Сорокина, очень внимательно осмотрела Соню, нашла, что у нее не суставной ревматизм. С тех пор Соня принимала гомеопатические лекарства, и за 12 дней такой результат. Я чуть не плакала от радости. Я так боялась за ее жизнь. Господь помог.
8 января. Я очень часто думаю, на чем основан культ Божией Матери? Страстный культ. В Печорах о. Пимен в проповеди говорил о том, что Божия Матерь была взята живой на небо. Каким образом, когда мы празднуем Успение ее?
Это, конечно, неважно, важно стремление человека к недосягаемому идеалу кротости и смирения. Ее жизнь была нелегкая и смиренная.
«При кресте Иисуса стояла Матерь Его и сестра Матери Его Мария Клеопова и Мария Магдалина.
Иисус, увидев Матерь, и ученика, тут стоящего, которого любил, говорит Матери Своей: жено! се, сын Твой. Потом говорит ученику: се, Матерь Твоя! И с этого времени ученик сей взял Ее к себе». От Иоанна. Гл. 19, 25 – 27.
Мне представляется, что когда Иисус был арестован, семья Марии, т. е. дети Иосифа, отшатнулись от нее, может быть, даже прогнали; никого из них мы не видим у креста, она одна с сестрой. И Иисус, зная ее одиночество, зная, что она пострадала за Него, поручил ее Иоанну. Ничем другим объяснить нельзя этого поступка. Может быть, об этом что-либо написано, но я нигде не читала.
Мне так ясно представляется эта семья плотников, колена Давидова, раздраженная старшим братом, незаконным сыном, в поведении которого они видят лишь ненужное и вредное бунтарство. И охраняя себя от возможных нареканий и неприятностей, они выгоняют свою кроткую мать на улицу. А она становится Царицей Небесной.
В Деяниях апостолов ни разу нигде не упоминается о Матери Христа и о братьях его, хотя Ренан и пишет, что Яков, брат Господен, играл какую-то роль в первой образовавшейся церкви.
Бедная кроткая Мария, потеряв своего первенца, выгнанная из своего дома, принуждена была жить у чужих. Но, вероятно, апостолы, так страстно любившие Христа, окружили ее тоже любовью и заботами. Бедная женщина.
11 января. Вернулась сейчас от Анны Петровны. Она позвонила мне сегодня: «Хотите прийти ко мне, будут Курбатовы и Николай Васильевич (Синицын), будем отбирать гравюры для юбилейного альбома к 250-летию Петербурга»[427].
Курбатов – это энциклопедия Петербурга и Ленинграда; он был очень близок к «Миру искусства», к его организаторам, кажется, сам был в редакции журнала, знал всех. Синицын уговаривает его написать статью о «Мире искусства». Анна Петровна мне в прошлый раз говорила, что у нее все время мелькают мысли о статье, в которой ей хочется высказать, что привлекло ее в обществе «Мира искусства», что оно дало ей и почему она осталась навсегда ему верна.
Синицын говорит: «У нас всегда крайности в увлечениях. Настанет внезапно момент, когда “Мир искусства” будет высоко вознесен, и тогда некому будет о нем говорить. Необходимо, чтобы Владимир Яковлевич написал о нем большую статью».
Курбатов хорошо знал Философовых, жил, кажется, давая там урок, в соседнем имении в Псковской губернии. Там же состоялся первый организационный обед «Мира искусства» с приехавшим туда Дягилевым[428]. Родственник Дмитрия Владимировича Философова говорил про него, что у него есть два источника огорчений: первый – он не знает, кто его отец, тогда как все старшие братья уверены в своем происхождении, второй – его творческая бездарность.
Я встречалась с Философовым мало, но на меня он всегда производил впечатление человека infatué de sa personne (как это сказать по-русски: самовлюбленного, что ли, это не совсем то) и большого сноба.
Анна Петровна уверяет, что я первая подала ей мысль об издании альбома ее гравюр Петербурга к 1953 году, 250-летию города, что будто бы это моя инициатива! А я не помню[429].
14 января. Старый Новый год. Папины, Васины именины. В детстве в этот день всегда была елка.
В Вильне весь день визитеры, шоколад, от Лели фонтан с petits four’ами[430] от Минкевича. Сегодня оттепель, все течет, грязь. Была у Александры Васильевны Щекатихиной, было очень приятно. Она показывала много работ Билибина, рисунки, акварельные пейзажи, театральные эскизы и иллюстрации к былинам, которые он делал до самой смерти. Последние замечательны и по композиции, и по краскам. Они оставляют далеко позади все предыдущие кнебелевские. Самая последняя осталась в карандаше и сверху, когда Александра Васильевна сняла приколотую кальку, то под калькой был нарисован крест †. Он уже был без сил, засыпал над рисунком, но когда Александра Васильевна уговаривала его отдохнуть, оставить рисунок, Иван Яковлевич ей отвечал: «Оставь, я делаю себе надгробный памятник». Пейзажи очень интересны и красивы, но суховаты.
Меня ожидал некий сюрприз. Как-то на днях я слышала, как Наташа говорила, и притом очень долго, с Славчиком Потоцким по телефону по-французски. Зная, что на это смотрят более чем косо и что Славчика обвиняют в космополитизме, я позвонила Александре Васильевне и просила предупредить об этом сына. Сегодня я сказала об этом ему самому. Он засмеялся: «Мне разрешено говорить по-французски и Наташе тоже. Она состоит в той же военной организации, что и я, все, знающие языки, взяты на учет!!!?? Как наивно».
Здорово! У меня даже мороз по коже пошел.
Куда податься?
Там была художница, жена скульптора Эллонена. В 35-м году она была в командировке за границей, в Париже, Италии, какое было счастье вспомнить святые места, мозаики Санта-Прасседе[431], форум, вилла Madama[432]… Как мне глубоко жаль молодежь, которая лишена путешествий за границу.
Теперь мне многое понятно в поведении Наташи. Очевидно, все эти ужины с приезжающими из Москвы актерами, киношниками, мхатовской молодежью – все это входит в ее служебные обязанности. Да-с!
18 января. ‹…›[433]
31 января. Третьего дня я была в Союзе композиторов; пригласил меня Богданов-Березовский послушать его сочинения и романсы Животова. Богданов-Березовский – бледный композитор, у Животова есть хорошие романсы, прекрасно исполненные Шапошниковым. Встречаю там Ашкенази, говорит, что на днях едет в Москву. «Передайте привет…» – «Кому?» – «Шапорину…» – «Я с ним больше не знаком, не здороваюсь. Это скверный человек, невоспитанный, эгоист».
Вот тебе и раз, была прежде страшная дружба. Оказывается, что на слова Ашкенази, что он остановился у Чулаки, Юрий Александрович громко фыркнул. (Чулаки отбил у Ашкенази жену, и та живет с ним в Москве, забрав и сына.) Les petits mordаnts[434]. Этого А.И. не может простить. Я спросила, права ли Софья Васильевна Шостакович, обвиняя Шапорина в травле Д.Д.? «Конечно права. Шапорин написал статью в “Правду”, в которой критиковал 8-ю симфонию Шостаковича. Из “Правды” звонят Шостаковичу и говорят: “Хороши же у вас товарищи, вот Шапорин изругал вашу симфонию. Но мы, конечно, эту статью не поместим”»[435].
Нравы! Это было, очевидно, до постановления Жданова, когда Д.Д. был на вершине славы, а затем та же «Правда» ругала его и остальных как могла.
Критиковать человека в фаворе, «в случа́е» нельзя. Не может быть ни критики, ни полемики. Мне, например, не нравятся ни 7-я, ни 8-я симфонии, а от 9-й я пришла в восторг.
Один заказчик, один работодатель, один меценат на всю страну, и притом всякое уклонение от принятого в данный момент шаблона считается контрреволюцией. Танеев терпеть не мог левой музыки, «какая-то Равель» было его ругательным словом, а его учениками были Скрябин и Рахманинов, каждый имел свое место под солнцем.
Если бы в первые годы революции кто-нибудь вспомнил о передвижниках, его бы обвинили в кулацком обскурантизме, а теперь передвижники идеал, к которому все художники должны стремиться, не глядя ни направо, ни налево.
Вспоминаю концерт Обухова в Малом зале консерватории, кажется, в 1916 году[436]. Первой не выдержала Наталья Николаевна Римская-Корсакова и, прикрывая рот носовым платком, быстро вышла из зала. Поднялся дикий скандал, шум. Сзади нее сидел Михаил Николаевич Римский-Корсаков, засунув два пальца в рот, он оглушительно свистел. Н.И. Кульбин вскочил и бешено аплодировал, часть зала вторила ему. Я закрыла лицо обеими руками и так и сидела.
Сейчас Обухов после такого концерта был бы тотчас же арестован как потрясающий основы государства и отправлен к Makar et ses veaux. А Попов? После провала его первой симфонии, вместо благожелательной критики, которая бы указала молодому композитору его промахи, – а дело было именно в промахах, в неудачной оркестровке из стремления к новаторству во что бы то ни стало, – ему официально приписали кулацкую психологию, и «Ленфильм» получил тайное распоряжение не давать ему заказов. Этот остракизм длился довольно долго. А перед этим Попов написал музыку к «Чапаеву» и получил награду и благодарность от Ворошилова.