1955
1 января. Подслушанное на лету: идут две маленькие девочки около нашего дома. Им лет по 8. Одна из них говорит другой взрослым тоном: «У меня нет денег. У нас дома нет ни копейки».
Наш телефон был выключен на несколько дней, его чинили. Прихожу на автомат в кино. У телефона две девушки, одна из них в сером широком пальто держит трубку, и ловлю такой разговор: «Я просто хочу с вами познакомиться… Вы очень мало проиграете… (она долго молчит, слушает, он, видимо, колеблется) я сейчас сяду в троллейбус, – пожалуйста, приходите на вторую остановку от Невского… Как узнáете? Я в сером пальто и малиновом берете… ха-ха-ха, да, в малиновом берете[660]… мне сказали, что вы очень высокого роста?..»
Так и Галя Старчакова знакомится на улицах, в магазинах.
13 января. Третьего дня наша молочница Софья Павловна была очень расстроена, да и было с чего. Ее второй сын Павел 18 лет «записался» на целинные земли. Он работает на заводе и учится в 9-м классе вечерней школы. На заводе записалось 17 человек.
Мать в отчаянии: «Он же там погибнет, обовшивеет, умрет с голоду. У него больные глаза, не выносящие ни сильного мороза, ни жары».
Незадолго перед этим с целинных земель вернулся, вернее сбежал оттуда, товарищ ее старшего сына.
Он с товарищами попал в такое место, где они голодали, приходилось воровать по ночам в ближайшем колхозе картошку, овощи. Снабжения не было никакого. За месяц он заработал 160 рублей.
В колхозе им не давали ничего. Жители были высланные из России крестьяне, обозленные, скупые. На работу таких сбежавших не берут, а отдают под суд.
Софья Павловна чуть не плакала. Сегодня она была спокойна: «Я ему говорю, ну как ты там будешь, живешь на всем готовом, ты даже не знаешь, разорвались ли сапоги или нет, мать уж сама осмотрит да отнесет в починку, все тебе заштопано, приготовлено. А он и говорит: “Дайте-ка рваный сапог…” – и тут же его и починил, инструмент справил. “Не бойтесь, – говорит, – я все смогу сделать, я там жизни научусь, увидите, я себе еще дом поставлю, и вы ко мне приедете”». Наученные, по-видимому, прошлогодними неполадками, теперь организуют здесь весь состав совхоза, очевидно, готовят и оборудование, и выедут в марте в Южный Казахстан.
Россия двигается на Восток.
И это со Строгановых начиная. Какой гениальный исторический инстинкт!
В прошлом году один рабочий лет 24, уехавший на целину от надоевшей жены, писал с дороги матери, родственнице соседки Т.М. Правосудович: «Мы еще не доехали, а в дороге было уже два убийства, много краж, а девушки, верно, все будут с ляльками».
Все было хаотично, не благоустроено и не обдумано.
Когда я летом ездила из Печор во Псков, глядя в окно вагона, я видела, как много заброшено когда-то пахотной земли. И подумала: чем разрабатывать эти тощие, бедные земли, брошенные своими хозяевами, конечно, выгоднее поднять плодородные земли Алтая и других нетронутых мест Сибири.
В Псковской, Вологодской, Смоленской и др. губерниях мужик сидел на скудной земле веками, потому и любил ее и никуда бы с нее не ушел, кабы не выкурили его.
Теперь, по рассказам той же молочницы, желающих ехать на новые места так много, что делают строгий отбор, принимают не всех.
14 января. Сегодня прежний, старый Новый год. Всегда вспоминается детство, елка в Москве, папа. 23 ноября написала Васе (брату) – ответа нет. Очевидно, опять наложили запрет. Рассудили так: «Узнали, что братья живы и здоровы, обменялись письмами, и довольно с вас, нечего миндальничать». Мы же не индивидуальности, мы – pâte plastique[661].
И на том спасибо.
15 января. Был творческий вечер Шостаковича (квинтет, концертино, еврейские песни[662]). Я ушла с концерта потрясенная. Особенно хороши еврейские народные песни, в особенности трагические: «Смерть ребенка», «Колыбельная», «Зима», «Отец зовет уходящую дочь».
И как пели! Н. Дорлиак, Зара Долуханова и Алексей Масленников. Пели solo, дуэты, трио. Какой голос, какой тембр у Долухановой.
Трио «Зима» потрясающее по трагизму. Так тонко продуманы, прочувствованы эти вещи и так гениально написаны.
Концертино для двух роялей играли Максим и девочка, его одноклассница. Они выходили на вызовы, затем с ними вышел Д.Д., пожал руку девочке и сыну. Аплодисменты усилились, а я чуть не заплакала. Рядом со мной сидела няня детей Шостаковича, вынянчившая и саму Нину Васильевну. Она мне рассказала в антракте, что отец сейчас не отходит от детей, что он прекрасный отец. Дети никогда не слыхали, по ее словам, чтобы отец с матерью говорили между собой в повышенном тоне. И так мне больно стало за Васю, какая разница в отношении отца к детям, к сыну.
23 января. Сегодня наша мудрая молочница сказала мне пословицу: «Не поя и не кормя не наживешь вòрога», по поводу того, что Галя Старчакова подала на меня в суд, чтобы отобрать комнату в свою пользу. Недаром соседи Старчаковых говорили мне: «Вы сделали доброе дело, но от этой семьи вы благодарности не ждите».
24 января. Теперь открылась тайна паники, возникшей месяц тому назад. По словам Ольги Андреевны, в закрытых партийных собраниях сообщили, что Ленинград снят со специального снабжения (он был приравнен к Москве), продукты будут с утра и после двух, а мы будем голодать, как вся провинция. За всеми продуктами будут многотысячные очереди. Масло уже пропало. Снабжаться будет Москва и целинные земли.
Какое же, значит, неумелое руководство, если на тридцать восьмом году советской власти вся страна живет впроголодь.
Это называется в газетных статьях: мы стоим одной ногой в коммунизме. А когда станем обеими ногами… тогда-то мы и узнаем, где раки зимуют!
27 января. Вчера состоялся суд. Гале в целой комнате, как она требовала, суд отказал, но постановил дать ей лицевой счет на причитающиеся ей 10,77 кв. метра в той же комнате. 2,8 кв. метра остаются лишние, место, занимаемое Катиной оттоманкой, и Катя остается там жить, а недостающие ей 7 метров – где-нибудь в наших комнатах.
Вечером после суда, когда Катя легла спать, Галя подняла страшный скандал: она вымерила, что оттоманка на несколько сантиметров больше.
Судья была глубоко возмущена Галиным поведением, и когда я заметила, что Катя меня часто выручает из беды и попросту кормит, она сказала, указывая рукой на Галю: «Вот от кого вы должны требовать, чтобы она вас кормила, воспитав ее с семилетнего возраста, а не Пашникова».
У Гали, конечно, недопустимо составлено исковое заявление. Она пишет: мы поселились у ответчицы, мне было семь лет, а сестре восемь… Мы эвакуировались, с 46-го года мы стали жить отдельно. И наконец: судебные издержки прошу возложить на ответчицу (т. е. на меня).
Душка.
30 января. Вчера была с детьми в Мариинском театре, слушали «Орлеанскую деву»[663]. Как мог Шиллер так снизить и опошлить образ Жанны[664], и как мог Чайковский пойти по его стопам и так банально опорочить подлинную героиню.
Восемнадцатилетней деревенской девушке, прожившей весь год своего служения родине, своего подвига в религиозном и патриотическом экстазе, дать чувства светской дамы, влюбившейся в красивого кавалера.
Мне было тяжело на душе, и музыка не произвела на меня никакого впечатления.
А Шиллер еще сам же написал по поводу Иоанны Д’Арк:
Es liebt der Witz das Strahlende zu schwärzen
Und das Erhabne in den Staub zu ziehn…[665]
Вот у Мишле совсем другое дело. У него поэма.
3 февраля. Я сейчас вернулась с кладбища. Мы похоронили Михаила Леонидовича и Татьяну Борисовну Лозинских. От нас ушли люди такого высокого духовного и душевного строя; эта семья – видение из другой эпохи.
Оглядываешься кругом и никого не видишь. Такая спаянность сердечная до самого конца, до «остатнего часа», до могилы и за могилой. «Finché io vivo piú in là»[666].
«Эти похороны – легенда», – сказал Эткинд, и он же в Союзе писателей на гражданской панихиде лучше всех охарактеризовал М.Л. и отношение к нему младшего поколения. «В жизни Михаила Леонидовича не было ни одного коварного, ни одного лицемерного поступка, ни одного темного пятна». Все говорили очень тепло, говорили и о Татьяне Борисовне, каким большим другом была она ему. На кладбище он мне сказал: «Что бы ни говорили о Михаиле Леонидовиче, все будет плохо и недостаточно».
Лозинский все последние годы много болел, а эту зиму чувствовал себя все хуже и хуже. Еще в ноябре, на Михайлов день, я хотела его поздравить и подарить Петрарку, издания первых лет XIX столетия, привезенного мною из Рима в 12-м году. Позвонила Татьяне Борисовне. «Лучше не приезжайте, – сказала она, – Михаил Леонидович очень плохо себя чувствует, потом как-нибудь соберемся…» Весь январь он просуществовал на кислороде, ему делали внутривенные вливания строфантина с глюкозой, после чего он потерял сознание, и в следующий раз глюкозу заменили физиологическим раствором. Он все слабел и слабел. Не спал по ночам. Боялись уремии. 31 января ему впрыснули морфий, он заснул, спокойно дышал, потом перестал дышать, умер в два часа дня. Около него были дети. Татьяна Борисовна, когда М.Л. заснул, легла отдохнуть, сказав, что у нее очень тяжелая голова. В 3 часа ночи перед этим она приняла люминал. Она заснула, проспала весь день, всю ночь и весь следующий день. Ее, спящую, перевезли в Свердловскую больницу, и вечером 1 февраля Наталья Васильевна позвонила мне: «Татьяна Борисовна скончалась». Я была совершенно потрясена. В ней была такая внутренняя чистота, тонкость, доброта. Больно, так больно, что ее больше не увидишь.