Лед затянул залив до горизонта, серый, синеватый. В полыньях плавают чайки. Пролетели две дикие утки. И еще целая стайка.
Прочла 1-й том Custin’a. Более легкомысленного и легковесного французика трудно себе представить. Например, «Le costume russe, c’est-à-dire persan»[706]. А что он пишет о Пушкине и Лермонтове!!
12 мая. Непонятные мне явления природы. Весь залив сплошь затянут льдом. Нет и той большой полыньи, откуда доносился гомон чаек. Там, на месте стыка подвинувшихся льдин, нагромоздились торосы. А уже и по старому стилю послезавтра 1 мая.
Ни чаек, ни уток, ни людей на берегу. Холодно, ясно и очень хорошо. Съездила в Госиздат для 1-й корректуры «Гребенщиков». Сегодня вернулась. Автобусы ходят редко. И на вокзал и обратно шла пешком.
Für eine uralte Dame leiste ich wirklich zu viel[707].
13 мая. Туман. Иду по шоссе. Красота удивительная. Весь лес напоен голубым туманом. Впереди справа, над дорогой, черное кружево плакучей березы, чуть дальше, по левой стороне зеленые лапы елки, а дальше еле уловимые в тумане силуэты деревьев. И тишина.
14 мая. Un plongeon dans le néant[708]. Так я себе рисую свое пребывание в доме отдыха. Стараюсь ни о чем не думать реальном, мечтаю о Женевском озере. Отгоняю всякие неприятные мысли. Одним словом, ныряю в небытие.
Это мне тем более удается, что мое ближайшее будущее обеспечено благодаря «Гребенщикам». А главное – хорошее Васино письмо: Саша служит в ООН, в объединенных нациях, прекрасно обеспечен. Какое счастье.
16 мая. Молодая женщина из отдыхающих почувствовала себя плохо. Уложили, вспрыснули камфору. Позже встречаю ее, спрашиваю о здоровье. С ней случаются такие припадки, что она падает замертво, отвозят в больницу. Работает дворником, работа тяжелая, лед, снег… «Вам бы найти работу полегче», – говорю. «Комнату обещают, оттого и работаю. Живу пока в общежитии. Здесь в комнате нас тоже 8 человек, но все ненадолго, все хороши. В общежитии не то. Война тряхнула всех. У каждого свое горе, свои болячки, свои нервы».
18 мая. Лед начал двигаться только 16-го и к вечеру внезапно весь исчез. Потеплело. Сегодня сидела на берегу до 10 часов вечера. Цвет воды менялся ежеминутно. Солнце село, небо на западе розово-малиновое, меняются облака, и море то светло-зеленоватое, то перламутровое. Мечтала о Женевском озере. Посидеть на его берегу, наговориться с братьями. Отдохнуть от всего.
Сегодня день рождения Анны Петровны. Ей минуло бы 84 года.
19 мая. Завтра уезжаем. Море. Ветер с моря. Набегают волны с гребешками пены и бессильно растекаются по песку. Море, даже наш залив, вечное, неутомимое движение вперед, неумолимо разбивающееся где о камни, где просто о песок.
Я часто гляжу на него, и его беспрерывное движение вызывает во мне страстное желание путешествовать, ехать за границу, свидеться с братьями, досмотреть еще не осмотренное – Грецию, Испанию, Голландию, Венецию… Интересен и Китай очень, но к нему нет подготовки, и, пожалуй, увидишь одну экзотику. А латинский мир с детства свой.
Как плещутся волны, и как хочется до боли вдаль.
А смерть не за горами. Так вот и рассыплешься о песок.
27 мая. В воскресенье 22-го я была у Тамары Александровны. Она мне рассказала о последних часах жизни А.П. Температура у нее все поднималась, она вся горела, была в забытьи, но, по-видимому, не страдала. Синицын все время был тут же, помогал перекладывать Анну Петровну, т. к. ей часто меняли простыни. А когда вечером перед этим Т.А. попросила любимого племянника А.П. Петра Борисовича Остроумова, молодого врача, помочь переложить ее, он ответил: «Сами справитесь!»
А.П. за год до своей смерти назначила Синицына своим душеприказчиком и дала все указания насчет похорон, панихид и пр. Он все исполнил в точности, расстроен был ужасно. Юлия Васильевна Волкова осталась ночевать с Нюшей в ночь после смерти. Оставался и Николай Васильевич. Ю.В. говорит, что он разрыдался, долго плакал и сказал: «Я мать потерял, больше, чем мать».
4 июня. Завтра Троица, месяц, как умерла Анна Петровна. И ни одной строчки нигде о ней не написали. Подлое и трусливое время, подлые и трусливые люди. Пожалуй, наше правительство было право, ссылая миллионы людей, сажая их за колючую проволоку, расстреливая. Люди были заведомо невиновны, но они могли стать виновными; выбирали людей со скрытой потенцией смелости. Для того, чтобы человека уничтожить, достаточно было этой скрытой потенции. Почему Сталин ненавидел Тито? Потому, что смелость и героизм Тито были налицо.
На гражданской панихиде все, начиная с Иогансона, ни разу не произнесли слова «Мир искусства», как остроумно заметил Розанов, заменяя участие А.П. в обществе «Мир искусства» причастием к синтетическому каучуку.
Накануне, в отсутствие Синицына, был выработан точный распорядок выступлений, и уже никому больше не разрешили говорить. Так, не смог сказать ни слова В.Я. Курбатов. Племянница А.П., Наталья Евгеньевна Григорьева, отнесла в ТАСС благодарность родных всем выразившим свое сочувствие. Эту благодарность в газетах не напечатали. В московских газетах даже не было сообщения о смерти Остроумовой-Лебедевой, самого крупного мастера по цветной гравюре в Европе.
Почему такое замалчиванье? Какая тому причина? Некультурность и трусость. Как бы чего не вышло. Подлость.
На гражданской панихиде у гроба стоял почетный караул. Люди сменялись. Среди последних четырех вышел пожилой, маленький, седой человечек в коричневой куртке, валенках. Когда пришел черед уходить, он встал на колени и земно поклонился Анне Петровне. По-человечески. И пошел, вытирая рукой глаза. Это был академический столяр, всю жизнь работавший для А.П.
9 июня. Никита рассказал мне московские слухи. Говорят, что Молотов и Булганин хотят столкнуть Хрущева. Оставить его министром земледелия, но убрать из секретарей партии. А кто такой Булганин?
Хрущев вызвал Капицу и спросил, как он смотрит на положение науки в СССР. На это Капица ответил: знает ли Хрущев, почему вымерли плезиозавры и прочие доисторические животные? Они вымерли потому, что у них при огромном теле были крошечные мозги. Такая же участь может постигнуть и СССР, если будут продолжать зажимать науку.
12 июня. Смотрела сегодня картину «Попрыгунья»[709] и была в конце потрясена до слез. Первая советская картина, так хорошо поставленная, где так хорошо и просто играют. Не играют, а живут. Одна для публики незаметная, но глупая натяжка. Гости, интеллигенты, причем Ольга Ивановна знакомится только с известными людьми, художники, писатели, музыканты – и эти воспитанные люди на даче, когда на них никто не смотрит, начинают есть руками, засовывают огромные бутерброды с икрой и т. д. Нехорошо.
14 июня. На этих днях двух старших сыновей нашей молочницы, комсомольцев, командировали в город, в распоряжение милиции для устройства облавы на «стиляг», проституток, молодых людей без определенных занятий.
Им был дан участок от Кузнечного переулка по Владимирскому до Аничкова моста по Невскому, как говорят – самый центр проституции.
Было много милиционеров, одетых в штатское.
Стиляги – юноши, носящие узкие, короткие, выше щиколотки, брюки, пиджак другого цвета. Особые галстуки, капроновые носки. У них длинные волосы, зачесанные особым способом назад, образуя сзади торчащий пучок. Таких красавцев вели в штаб и тут же обстригали волосы.
Совсем по принципу Петра Великого.
Обыскивали всех. У многих молодых людей находили ножи, тех направляли на Дворцовую площадь в главную милицию. Отбирали записные книжки, где находили всякие записи о похождениях в Мраморном зале Кировского дворца культуры[710], славящегося своими нравами.
У всех толстые записные книжки в заднем кармане брюк! (Что за глупость.)
У проституток тоже особые прически, арестовали двух полковников, гулявших с девками.
Я нахожу, что давно пора завести казенные публичные дома. Есть спрос, есть и предложение.
Мы как-то шли с Соней по Невскому, нас перегнала молодая пара. «Вот смотри, бабушка, это стиляги».
На нем были короткие ярко-синие брючки и бежевый пиджак. Брючки из плохой и тонкой материи морщились на ходу, вид был довольно жалкий.
Одним словом, принялись искоренять разврат и разложение молодежи. А разложение сверху донизу. Хотя, впрочем, это я напрасно клевещу. Например, в Сонином классе какие хорошие и воспитанные мальчики.
15 июня. В конце мая я была у Никиты и Мити, чтобы познакомиться с младшим поколением. Младшие девчонки Никиты провели почти всю зиму с няней на даче в Комарове. Прелестные дети, а маленькая Таня 4 лет уже читает. Огромные карие, почти черные глаза, а Шурочка блондинка. Сама Наташа очень похорошела, посвежела, вообще очаровательна. Очень хорошеет Катя.
Митин Алеша, ему в августе будет 4, продекламировал массу стихов, даже «У лукоморья»[711], очевидно, прекрасная память. Наташа мне нравится. Она умна, серьезна. Очень увлечена своим предметом – индологией. Она рассказала, что когда индийская парламентская делегация уезжала из Ленинграда, ей захотелось посмотреть на них и она поехала на вокзал. На перроне им сказал прощальную речь наш «отец города» Смирнов, говорил умно и хорошо о дружбе, о мире. Индус ответил: «Страна наша не обладает военным могуществом, но наш народ имеет высокую моральную культуру». – «Это тоже оружие», – умно сказал Смирнов. А подвыпивший Черкасов махал шляпой и кричал: «Бомбей, Калькутта и вообще!» – «Я пришла в бешенство, – говорит Наташа, – и готова была тут же его придушить».
18 июня. ‹…›[712]