8 сентября 1839 года
С утра до 2 часов ночи я занят исчерпыванием прилива текущих дел и должностных забот.
Все современное — мелочь, кроме возможности сделать кому-либо существенное добро.
Общий закон для людей; быть средствами и орудиями для целого; один только великий человек свободен, и один только он достоин свободы. Он служил целому, как и все, но это служение не порабощает его. Он гражданин этого великого целого, а не раб.
Отделить все истинно человеческое от ложного, лицемерного, преходящего — вот главное дело. Должно всегда и во всем уважать первое, второе ничего не значит.
25 сентября 1839 года
Вчера был на похоронах госпожи Адлерберг, начальницы Смольного монастыря, кавалерственной статс-дамы и проч. Тут был и государь, который проводил тело до первого переулка по улице, ведущей к Таврическому саду. Я с другими нес гроб до похоронной колесницы и жестоко отдавил себе руку. Народу было множество. Я шел за гробом до Итальянской, а там повернул домой.
Госпожа Адлерберг разыграла длинную роль и сошла со сцены жизни великолепно и торжественно. Как же судят зрители об ее игре? Говорят, что она была почтенная женщина. Но никто не говорит о ней с тем жаром, с каким поминают людей, сделавших в жизни или много добра, или много зла. В данном случае все сохраняют какое-то нейтральное спокойствие духа. Такова точно была и она сама. В течение своей долгой жизни и своего могущества она никому не сделала зла, но не сделала также и добра. Она могла бы, например, одним почерком пера дать новые штаты Смольному монастырю и тем оказать большую услугу заведению, которым управляла. Ей не раз о том докладывали. Но она этого не сделала, боясь быть «докучливою» при дворе.
Таковы, впрочем, все царедворцы. Для них приличие составляет высочайший нравственный закон. Они думают, что уже много делают, если не делают зла. Впрочем, они правы: и то хорошо. Личные мои отношения с покойной были хороши. Она еще за неделю до смерти присутствовала на моей лекции и выражала свое удовольствие по поводу успехов девиц.
26 сентября 1839 года
Был у графа Клейнмихеля. Он отнесся ко мне приветливо и благодарил за замечания мои на его проект о преобразовании Аудиторского училища. Между тем замечания написаны мною довольно резко.
2 ноября 1839 года
Смирдин берет на себя от Греча издание «Сына отечества». Он просит меня быть ответственным редактором. Я согласился. Дело пошло уже к министру.
24 ноября 1839 года
Освящение церкви в Екатерининском институте. Был приготовлен великолепный завтрак, от которого я уехал в Земледельческое училище к директору Байкову. Меня там всегда так радушно принимают, а самое заведение так любопытно, что я всегда с удовольствием езжу туда. И нынче я был в классах: мужички оказывают прекрасные успехи. Вообще Земледельческое училище чуть ли не единственное в России, где образование вполне соразмерено с будущностью и с нуждами учащихся. Все тут простое, русское, крестьянское, только в облагороженном виде. Это заведение — создание Байкова. Без него тут ничего не сделали бы или сделали бы что-нибудь немецкое или английское. Помощник директора, Бурнашев, тоже отлично делает свое дело.
Беда, когда ум есть только стремление, а не сила. В самом деле, есть умы только стремящиеся и есть умы действующие. Одни захватывают себе огромное поле, которое не в состоянии возделывать; другие довольствуются небольшим участком, но разрабатывают его со всех сторон. Первые со своею гордостью похожи на завоевателей обширных пустынь, которые, ничего не производя, никому не нужны; вторые подобны мудрым правителям укромных уголков земли, где царствуют изобилие, порядок и благоденствие.
8 декабря 1839 года
Сегодня я заключил условие со Смирдиным. В мое ведение поступает половина «Сына отечества», то есть отделы: науки, искусства, иностранной и русской литературы. Критика, библиография, политика и смесь остаются в руках Полевого. Сверх того, я ответственный редактор перед правительством за все издание. Вознаграждение нам по 7500 руб. в год каждому.
Плата за статьи назначается по 200 рублей за лист оригинальный и по 75 рублей за переводный. Эту плату сотрудники получают от Смирдина немедленно по напечатании их статей.
10 декабря 1839 года
Я был у министра, чтобы испросить его согласие на звание ответственного редактора «Сына отечества». Он изъявил опасение, чтобы это не отвлекло меня от университета. В заключение он сказал, что не находит к тому препятствий.
25 декабря 1839 года
Институтка, приятельница моей жены, умненькая, хорошенькая Е.И.Ш., до сих пор очень бедная и жившая в гувернантках, вдруг сделалась обладательницею полумиллиона. Она выиграла в польскую лотерею 900 000 злотых. Вчера она была у нас; богатство пока не изменило ее: она по-прежнему проста, мила, точно не подозревает, каким могуществом вдруг подарила ее судьба. Между тем весь город толкует о ней. Императрица пожелала видеть ее.
26 декабря 1839 года
Я утвержден ответственным редактором «Сына отечества». Вот моя программа: 1) говорить с достоинством об отечественных предметах — по возможности откровенно, но без нахальства; 2) с уважением — о Западе; 3) развивать нравственные начала в обществе и уважение к человеческому достоинству, вопреки господству животных, материальных стремлений; 4) внушать, что справедливость и мужество суть главные опоры нравственного порядка вещей.
29 декабря 1839 года
Сегодня у Греча я был свидетелем постыдного заговора против редактора «Отечественных записок» Краевского.
Краевский или князь Одоевский напечатал в «Литературных прибавлениях» разбор лекций Греча, конечно, неблагосклонный. Это возмездие за поражения, какие Греч наносит в своих лекциях языку «Отечественных записок». Теперь Греч вознамерился отметить Краевскому уже не словом, а делом. Последний должен типографщику Фишеру за печатание «Литературных прибавлений» 3000 рублей и не имеет возможности скоро заплатить ему эти деньги. Греч научил Фишера подать просьбу в почтамт, чтобы там задерживали деньги, присылаемые на подписку в редакцию «Литературных прибавлений», и сам вызвался помочь ему в этом своими связями. Об этом-то происходило совещание между Гречем, Фишером и еще третьим лицом. Я нечаянно очутился тут же. Греч клялся, что он погубит «Отечественные записки» и «Литературные прибавления». И действительно, если у редактора остановить на почте подписные деньги, которых у него вообще немного, ему не на что будет печатать журнал в следующем году. Благодушный совет этого именно и добивается. Я с отвращением слушал все эти мерзости и негодовал на Греча, а еще более на других, которые вызывались быть его орудием. Вот руководители нашего общества на поприще умственных подвигов! Вот ревнители о нашем убогом просвещении!
31 декабря 1839 года
Последний день 1839 года. Приближается полночь. Из глубины души, по обыкновению, восстают тени минувшего — а с ними и длинная вереница разочарований, сожалений и недовольства собой. Впереди, в тумане неизвестного будущего, уже мелькают новые надежды, желания, намерения… Многим ли из них суждено осуществиться так, чтобы, когда и наступающий год, совершив свой круг, канет в вечность, его можно было бы проводить с легким сердцем, без горьких сетований и самоупреков.
1840
2 января 1840 года
Новый год встречен недурно. Вечером у меня собрались несколько монастырок, между которыми Скворцова блистала звездой первой величины, и друзья мои: Гебгардт, Поленов, Чижов и другие. Все были одушевлены и как-то особенно хорошо настроены. Утром 1 января обычные визиты, а вечером бал в Смольном монастыре. Там начальница, Мария Павловна Леонтьева, представляла меня принцу Ольденбургскому, а мои милые ученицы осыпали меня изъявлениями своего расположения. Они мне пели «многие лета» и за ужином несколько раз пили за мое здоровье.
6 января 1840 года
В качестве ответственного редактора «Сына отечества» я имел неприятное столкновение с Полевым. Он прислал несколько статей без подписи своего имени и тем самым как бы делал меня ответственным за них перед публикою. Между тем я не согласен со многим, что в них заключается, и предложил некоторые изменения. Полевой рассердился. У нас идут объяснения, пока письменные, а завтра будут и словесные. Я обязан и перед публикой и перед самим собой никогда, ни в каком случае не изменять своим убеждениям.
8 января 1840 года
С Полевым у нас окончилось мирно. Мы объяснились и пришли к полюбовной сделке. Я не мешаюсь в его статьи, когда те скреплены его именем, а для моего обеспечения в «Северной пчеле» будет напечатано заявление, что все статьи в «Сыне отечества» по части библиографии, критики и смеси обрабатываются самим Полевым. Мы расстались дружелюбно — надеюсь, так же искренне с его стороны, как с моей.
10 января 1840 года
Сегодня, как и вчера, как и часто, просидел большую часть ночи за литературною работой. Днем меня поглощает служба и всякого рода мелкие заботы. Чувствую сильнее утомление и упадок духа. И то и другое особенно сильно сказалось сегодня на вечере у Порошина, куда собрались многие из моих университетских товарищей. Все они пожали сокровища знания, каждый на своей ниве, удобренной собственным потом, и могут предлагать людям то, что им дорого и полезно, хотя бы то были только призраки добра и правды. А я — что я такое и что могу предложить людям за право жить с ними?..
11 января 1840 года
Я болен.
24 февраля 1840 года
Все это время жилось вяло и хило, а следовательно, и бесполезно. Узнал печальную новость. В университете был студент, князь Лобанов-Ростовский, один из прекраснейших юношей по уму и характеру. Несколько времени тому назад он застрелился. Причины еще неизвестны.