8 августа 1862 года, среда
Надобно везде являться на помощь и всегда, сколько есть наших сил, поддерживать все честное, истинное и справедливое. Вот мой девиз, и я во всю мою жизнь старался следовать ему и по влечению моих нравственных инстинктов и сознательно. Ибо мы можем только помогать созиданию, а не созидать.
Человек не лучше животного, когда он ест, пьет, спит, размножает род свой; он становится немного лучшим, когда мозг его вырабатывает цепь понятий и занимается отправлениями мысли. Но он становится положительно выше животного — существом особого рода, когда решается на одно истинное, честное и справедливое.
После обеда мы отправились в концерт. Зала была битком набита. Пела какая-то Луиджи — ученица, как сказано на афише, Россини. Это и видно было: она уже очень немолода. Пела она усердно и, как кажется, по хорошей методе, но голос ее уже потерял свежесть и чистоту. Тальберг играл на фортепиано, по выражению сидевшего возле меня француза, как принц искусства, и на скрипке играл какой-то неслыханный еще скрипач Сидичелли — и играл превосходно.
9 августа 1862 года, четверг
Каждый день процессия в честь Божией матери. Вот сейчас прошли с хоругвью женщины, по-видимому рыбачки, в черных платьях и белых чепцах.
10 августа 1862 года, пятница
Здоровье здоровьем, а дело делом. Сие должно делать и оного не оставлять, как очень умно сказано в весьма умной книге. Меня сильно занимает мысль написать сочинение в виде письма из-за границы о нынешних наших делах и послать для напечатания в «Северную почту». Я накидал уже на бумагу несколько идей и продолжаю каждое утро заниматься этим. Лучше что-нибудь, чем ничего. Голос честного человека может что-нибудь значить в настоящее время, когда так сильно кричат демагоги и друзья Герцена.
Сильно надоедают эти частые трубные звуки, которые раздаются по городу от марширующих зуавов. Вероятно, это исполнение каких-нибудь служебных требований; но к чему же это беспрерывное хождение по улицам и трубление? А вот также и духовные процессии. Говорят, что они обыкновенно продолжаются здесь недели три сряду.
12 августа 1862 года, воскресенье
Великолепная религиозная процессия. Из собора в Готевиль в четыре часа потянулись ряды девиц, маленьких, средних и больших, одетых в белые платья, с венками из белых роз на голове. Их было не менее, а может быть, и более тысячи. Они шли отрядами. Каждый отряд сопровождал какой-нибудь символ, относящийся к Божьей матери, или же ее изображение на хоругви. Некоторые отряды состояли и из мальчиков, старух убогих, призреваемых каким-то обществом, монахинь, матросов, несших модель лодки и посреди нее маленькую статую Божьей матери, духовенства, а в заключение — епископ, который нарочно сюда приехал для этого праздника. Некоторые отряды девиц пели гимны, а сверх того процессию сопровождали два оркестра военной музыки. Шествие началось ровно в четыре часа, обошло главные улицы, набережную и опять возвратилось в собор. Мы с двух пунктов видели эту процессию — на площади против крепости, когда она только что показалась из ворот последней, и на набережной возле нашей квартиры. Все это великолепно, даже во многом изящно, но не величественно. Это больше зрелище Для развлечения, на что французы так жадны, чем религиозное торжество для возбуждения благочестия. Все это слишком обременено символами, слишком нарядно, слишком внешне, действует гораздо больше на внешние чувства, чем на сердце. Католическое духовенство не знает, кажется, меры в обрядности. Стечение народа здесь было огромное, но толпа вела себя так чинно, что трем полицейским сержантам, которых я заметил, казалось, вовсе нечего было делать.
13 августа 1862 года, понедельник
Сегодня опять процессия. Вот раздаются свежие женские голоса и рев вчерашнего какого-то попа, у которого неслыханной свирепости голос. Я выглянул в окно: вот опять повалили толпы от железной дороги к Готевилю.
15 августа 1862 года, среда
Вот что важно в этих странах: всякий человек сознает здесь свое достоинство, и последний поденщик, подметающий сор на улице, так же мало способен допустить, чтобы его оскорбили, поступили с ним несправедливо и незаконно, как и какой-нибудь депутат, заседающий в законодательном собрании.
17 августа 1862 года, пятница
В Петербурге у нас все, кажется, порядочно и тихо. Я заключаю это из того, что в здешних газетах решительно ни слова о России (кроме телеграфических депеш о смутах в Варшаве), как будто она не существует на европейской карте. Дай Бог, чтобы она меньше подавала и повода говорить о себе в газетах, ибо для газетных речей нужны пожары, резня, виселицы и тому подобные возбудительные вещи. Теперь довольно и одной Италии. Бедный Гарибальди, кажется, сделал фальшивый шаг. Не попасть бы Италии прямо в руки Наполеону III. Вот уж здесь, говорят, из Шалонского лагеря зуавы двигаются к Ницце.
19 августа 1862 года, воскресенье
Сегодня в «Constitutionnel» я прочитал, что Гарибальди взят в плен войсками Виктора-Эммануила. Гарибальди, по всем законам, должен быть осужден на смерть. Но, само собой разумеется, что его предшествовавшие заслуги, весь характер его деятельности ставят его вне закона, то есть выше закона. Он, конечно, будет помилован.
29 августа 1862 года, среда
Человек — первый виновник всех своих бед, хотя всегда готов обвинять в них судьбу или кого угодно, хоть папу римского, только не себя.
1 сентября 1862 года, суббота
Вечер проведен в семействе лондонского русского священника Попова, Евгения Ивановича. Это весьма образованный человек. У него две милые дочери. Но странно как-то, зная, что они русские, слышать в разговоре их иностранный выговор. Они родились и воспитывались в Лондоне.
5 сентября 1862 года, среда
Сборы в дорогу. Довольно подличать с океаном. Каждый день по нескольку раз ходил я к нему на поклон, восхищался им во всякое время и во всех его видах — в грозном величии и в безмятежном покое, доверчиво погружался в его волны: чем-то он мне за все это воздаст?..
7 сентября 1862 года, пятница
(В Париже.) Заезжал сегодня в канцелярию нашего посольства узнать, не будет ли какого-нибудь торжества у живущих здесь русских по случаю празднования завтра тысячелетия России. Не будет ничего, кроме обедни и молебна.
8 сентября 1862 года, суббота
Поутру в церкви. Нашел там не так много русских, как ожидал. Киселев был в парадной форме, так же как и члены посольства. Здесь я неожиданно встретил графа Блудова с графиней Антониной Дмитриевной, Батюшкова, графа Апраксина, доктора Каталинского.
Церковь наша действительно очень хороша, особенно внешний вид. Внутри она расписана в византийском стиле. Французские певчие пели хорошо и только немногие слова выговаривали, несколько смягчая их.
После обеда был у меня Франчески, которому обо мне писали. Он мне очень любезно предложил разные услуги в путешествии по Парижу и хотел доставить мне билеты в некоторые общественные учреждения. Разговор о политике в весьма умеренном тоне. Франчески очень щеголеватый француз, с изысканными манерами и несколько приторною любезностью.
Сегодня же были в саду акклиматизации. Тут много любопытного — между прочим, такие громадные страусы, каких можно видеть разве только в Африке Их семь штук: они, как чопорные дамы, расхаживали в своем отделении.
9 сентября 1862 года, воскресенье
Во всяком французе первая мысль при встрече с вами — сделать впечатление, произвести эффект.
Если подумаешь, что в миллионах этих улыбок, обязательных пожеланий и уверений, расточаемых с такою роскошью, в этих горячих, дружеских рукопожатиях нет ни капли правды; что во всем этом скрывается затаенное «черт тебя возьми, мне нет до тебя никакого дела» или «сколько я могу содрать с тебя денег?» — когда все это сообразишь, тогда естественно приходишь к мысли, что человек получает от цивилизации все: богатство, комфорт, внешний лоск, блеск и проч. и проч., кроме одного: кроме возможности быть лучшим.
11 сентября 1862 года, вторник
Получил от Франчески кучу билетов в те места, куда без билетов не пускают.
Были в Люксембурге. Осматривали комнаты и картины, изображающие подвиги Наполеонов I и III, например, когда последний принимает императорский титул, венчается с Евгенией, посещает рабочих и т. д.
Внизу любопытна комната Марии Медичи, сохраненная в том виде, как была при ней. Но самое любопытное в Люксембургском дворце — это зала заседаний сената. Она действительно великолепна и достойна хоть бы не нынешних холопствующих французских сенаторов.
13 сентября 1862 года, четверг
Обозревали в Лувре музей. В галерее антиков мы, само собой разумеется, больше всего времени посвятили Венере Милосской. Но то, чего я не видал прошедший раз в Лувре, — это чрезвычайно интересное собрание исторических вещей. Тут меч и скипетр Карла Великого, кресло Дагоберта, некоторые туалетные принадлежности и даже поношенный башмак Марии Антуанетты. Очень интересны еще вещи, находившиеся в употреблении у Наполеона I, именно: его кресло, довольно потертое; походный столик, чрезвычайно простой, со складным стулом; бюро, походная кровать с пологом, тюфяком и одеялом; знаменитый его серый сюртук и треугольная шляпа, которую он носил на острове св. Елены; туника и мантия, в которой он короновался; колыбель короля Римского и проч. Все это осматривал с двенадцати до трех и порядочно устал, так что не мог уже ехать в Клюни, как предполагал. На сегодня довольно.
14 сентября 1862 года, пятница
Я познакомился с нашим умным священником, отцом Иосифом Васильевым. Застал у него нескольких русских: Бутурлина, Малоземова, Евреинова. В час в Тюльерийский дворец. Вход дозволен только в парадные комнаты. Все это, разумеется, великолепно. Но всего лучше вид из Маршальской залы на площадь Конкорд и на Триумфальную арку. Да и сама зала Маршалов очень хороша. В нескольких местах на дощечках надпись, что строго воспрещается давать деньги служителям. Но, должно быть, им запрещено и говорить: иные из посетите