Человек по своей натуре есть враг другого человека. Но он как разумное существо понимает, что беспрерывно нападать на другого значило бы в то же время беспрерывно терпеть нападение, что, конечно, очень неприятно, и потому он старается или скрыть свою вражду, или ослабить ее так, чтобы не было беспрестанных нападений.
По современным учениям знание должно заменять верование. Но можно ли вполне доверять знанию? Можно, говорят материалисты, если вы ограничите знание пределами видимости, пределами опыта. Но в состоянии ли человек удовольствоваться этим ограниченным знанием?
Поутру заходил к Редкину, который живет от меня через дом. Проговорили часа с полтора. Вспоминали о Печерине, Герцене и пр.
Возвращаясь, встретился с Тройницким, который заходил ко мне. Мы возвратились ко мне и просидели довольно долго. Он объявил мне, что Совет по делам печати будет на этой неделе собран. Члены его: я, Гончаров, Варадинов, Пржецлавский, Турунов. Председателем — он, Тройницкий. Гончаров произведен в действительные статские советники. Ну, я думаю, он очень рад. Ему давно уже хотелось быть превосходительством.
К обеду приехали: мой верный добрый Тимофеев и художник Крамской.
18 июня 1863 года, вторник
Был поутру в городе. Заходил к Гончарову поздравить его с действительным статским советником. Он очень доволен.
19 июня 1863 года, среда
Вечером был Редким и просидел долго. После подошел Вессель, редактор «Учителя». Он дня три как приехал из Астрахани по Волге и заезжал по пути в некоторые города. Он рассказывал, что народ в деревнях страшным образом расправляется с лицами, которых подозревает в полонизме. Недавно около Симбирска где-то крестьяне избили и изуродовали пятерых чиновников, посланных зачем-то из Петербурга, о которых они почему-то вообразили, что они поляки.
Известие о том, что семейство великого князя Константина выехало из Варшавы за границу и сам великий князь собирается тоже. Революционный комитет объявил ему, что он, после казни Канарского, не ручается более за его безопасность. Итак, приказания комитета исполняются уже и русским правительством.
20 июня 1863 года, четверг
Заседание в Академии, последнее перед каникулами.
21 июня 1863 года, пятница
К чаю пришел Гончаров. О производстве его и о назначении членом Совета по делам книгопечатания уже получен указ.
22 июня 1863 года, суббота
От Каткова ни слуху, ни духу. Хочу писать к Гилярову, чтобы он похлопотал о возвращении мне моей рукописи. Давно уже носились слухи о несносной надутости, заносчивости и несказанном высокомерии Каткова со всеми, кто имеет или имел с ним какое-нибудь сношение. Но такой грубости и неучтивости, судя по прежним моим отношениям к нему, я, правду сказать, никак не ожидал, — и это урок моему легковерию и доверию к людям. Видно, Катков, как и все наши великие люди, изнемог под бременем своего величия и не выносит его. Я имел глупость огорчиться этим, и даже сильно, так что меня несколько дней занимал его поступок, который, впрочем, и вредит мне порядочно. Статья моя должна остаться ненапечатанною, так как теперь она была бы не ко времени. А как Катков был любезен, дружелюбен ко мне и внимателен, когда я был ему нужен! Разумеется, я виноват, что верил в некоторое благородство его.
Первое заседание Совета по делам книгопечатания. Присутствовали: председатель Тройницкий, Пржецлавский, Гончаров, Варадинов, Тихомандритский, я, Похвиснев и Турунов.
Распределены были газеты и журналы для наблюдения. Мне достались «Отечественные записки» и «Русский вестник» да газет несколько, — я не определил еще, каких. Думаю взять «С.-Петербургские ведомости», «Голос» и «Московские ведомости».
Замечания о лицах. Пржецлавский — старый плут, поляк и католик в душе, но весьма искусно скрывающий свои польские и католические тенденции. Трудно теперь решить, какого направления будет он держаться по цензуре. Он всегда применялся к обстоятельствам и к тому, куда тянут сильнейшие.
Варадинов едва ли имеет какое-нибудь убеждение, кроме того, что надобно исполнять волю начальства. В нем много чиновнического: весьма сговорчив со старшими, но с другими бывает упрям, считая упрямство за твердость и кое-какие мыслишки за систему. По цензуре не будет противоречить большинству, а тем более действительным или предполагаемым желаниям лиц авторитетных.
Мой друг И. А. Гончаров всячески будет стараться получать исправно свои четыре тысячи и действовать осторожно, чтобы и начальство и литераторы были им довольны.
Тихомандритский — ничего.
Турунов. Мне кажется, он немного глуповат, как следует быть чиновнику, которого министр считает за слепое орудие. К нему, впрочем, надобно еще присмотреться.
Похвиснева видел лишь в первый раз и потому о нем не могу составить себе никакого понятия. Наружность его тощая, самодовольная, вертлявая, — вот и все, что видно с первого раза. Я немножко с. ним поспорил: он хотел, чтобы мы сами путешествовали в канцелярию комитета за получением журналов. Я заметил ему, что это дело сторожей, а не членов Совета. «Но можно посылать», — возразил он.
«Кого? — спросил я. — Дайте нам людей, кого бы можно было посылать». Он, впрочем, не настаивал.
С Туруновым тоже я не соглашался: он хотел, чтобы рассматривалась и официальная часть «Губернских ведомостей». «На что это? — возразил я. — Губернское начальство отвечает перед министерством за все свои распоряжения и за обнародование их, и не значило ли бы наше наблюдение, что мы присваиваем себе контроль над местными областями, принадлежащими единственно министерству? Да и как может кто-либо из нас знать, что считать дозволительным или непозволительным в официальных действиях и опубликованиях губернаторов?..» Председатель принял мое мнение.
26 июня 1863 года, среда
Вечером заехал ко мне Любощинский, и мы отправились с ним к Излеру. В саду играла музыка и бродило довольно гуляющих. Дам было, впрочем, мало. Сад прибран довольно порядочно и не уступает парижскому Шато де Флер. Потом пели цыгане; пение их мне всегда было противно, пели тирольки недурно, пели и танцевали какие-то девицы из кафе-шантана. Лучше всего был комический танец с пением какого-то француза с француженкой.
29 июня 1863 года, суббота
Вчера отправил письмо к Никите Петровичу Гилярову-Платонову страховым [т. е. заказным письмом]. Он приятель с Катковым, и я прошу его походатайствовать перед не выносящим своего величия журналистом, чтобы он возвратил мне мою статью, которая лежит у него без употребления вот уже около двух месяцев, и теперь ее печатать уже было бы несвоевременно.
Записался у Валуева, потом зашел к Тройницкому. Те же толки о войне, которая кажется неизбежной, и те же всеобщие жалобы на великого князя, которого бездействие и потворство польским революционерам поистине изумительны.
2 июля 1863 года, вторник
Слухи о войне более и более усиливаются. Мы дали уже ответ на предложение трех держав и, как говорят, в отрицательном смысле, чего и ожидать надобно было.
Революционеры варшавские доходят до неслыханного неистовства. Они запретили своим дамам носить кринолины, но когда эти не послушались, предпочитая наряд патриотизму, тогда явилось на улицах человек тридцать, носящих на себе звание революционных полицианов, и начали срывать с женщин кринолины с такою яростью, что у многих оказалось внаруже то, что тщательно скрывается под платьем.
Наша полиция смотрела на это с безмолвным спокойствием: пусть, дескать, поляки ярятся друг против друга, это им свойственно. Мне кажется, следовало бы защитить женщин против гнусного фанатизма революционного их собственных мужей, братьев и пр., чтобы показать, что мы тоже составляем правительство в Варшаве для общей безопасности и готовы оказать покровительство даже врагам нашим, когда они нуждаются в нем.
Ум человеческий любит рыться в самом себе. Он все вытаскивает оттуда на свет Божий: и чистое золото и грязь, с которою оно смешано. Надобно еще приложить много ума, чтобы переработать эту смесь и отделить годное к чему-нибудь от негодного.
3 июля 1863 года, среда
Орудие честного труда — вот что должно дать воспитание.
5 июля 1863 года, пятница
Если с вами поступлено неучтиво и вы скажете тому, кто поступил с вами так, что он невежа и скотина, — то принято ли у вас в Москве этим обижаться, или это считается там за похвалу? Ведь есть разные обычаи на свете: что город, то норов.
На свадьбе. М. Е. Звегинцев, лишившийся тому полгода назад нежно любимой своей жены, сестры Казимиры [жены автора дневника], сегодня обрачился на гувернантке своих детей Каролине Филипповне, которая лет 10 уже живет у них в доме. Предложение ей было сделано вскоре после похорон первой жены М.Е. так что лишение одной почти совпадает с приобщением другой. Венчание происходило в церкви Инженерного замка, в которую превращена комната, где был задушен Павел.
6 июля 1863 года, суббота
Весь день угрожал дождем, хотя его и не было, но было холодно. Вечером пришел Марк, Мордвинова, и мы пошли гулять в сад графа Борха. Дачу занимает посланник французский Монтебелло. На возвратном пути нас до самого дома провожала громадная туча, угрожая нам проливным дождем. Однако угроза не исполнилась.
7 июля 1863 года, воскресенье
После обеда, не застав дома Гебгардта на Крестовском острову (дача N 29), заглянул в публичный сад, за вход куда платится по 30 копеек с рыла, как говорится в нашей серой публике. Два оркестра музыки, канаты для плясунов, цирк, какие-то декорации странного вида — все это аляповато и грубого свойства. Гулявший народ весь состоял из разных мастеровых, всероссийского мелкого купечества, немцев-ремесленников, девиц несомненного поведения и проч. Все это, впрочем, вело себя благопристойно и прилично, что, как говорят, продолжается до 12 часов. Отсюда начинается второй период увеселений и продолжается до утра. Героями этого периода выступают уже лица, сильно вкусившие даров Бахуса, или, как говаривал Петр Великий, Ивашки Хмельницкого. Тут уже начинается всякое коловратство, и человечество начинает превращаться в свинство. Я пробыл в силу около часу и уехал домой.