8 августа 1865 года, воскресенье
Был Пекарский, недавно вернувшийся из Ревеля, а потом заходил мой верный и неизменный Орест Миллер.
11 августа 1865 года, среда
К чему же все это, если ничего нет постоянного, кроме вечного изменения?
Если твой хороший знакомый или приятель начинает оказывать тебе особенную приязнь — берегись! Это значит, он непременно собирается тебе нагадить.
17 августа 1865 года, вторник
Человек совершенно как слепой бродит от самой колыбели. Опыт и несчастие потом его постепенно вразумляют в главных истинах жизни, и под конец он прозревает для того, чтобы увидеть свою могилу и лечь в нее.
18 августа 1865 года, среда
Одни страдания составляют существенную сторону жизни. Все прочее — мечта, сон, тень. На что это? — вот вопрос, который невольно возникает при всяком явлении, исчезающем без следа после минутного пребывания.
19 августа 1865 года, четверг
Все вертится в голове мрачный, роковой вопрос: на что это?
По поводу напечатания проекта нового устава Академии возникла сильная полемика. На проект напал Московский университет с яростью, которая сильно вредит его даже справедливым замечаниям. Он оскорблен тем, что Академия называет себя первенствующим ученым сословием в империи. В прибавлениях к «Русскому инвалиду» напечатана статья, также неблагоприятная для проекта Академии и для самой Академии. Ее приписывают Шульгину. Изо всех этих недоброжелательных и свирепых толков начинает казаться, что вопрос просто-напросто должен быть поставлен так: нужна ли и возможна ли в России Академия? Уж не лучше ли прежде подумать о школах, чем об ученых обществах? И впрямь, нам, пожалуй, еще рано заседать в Академиях. Нам прежде надо выучиться уважать науку.
22 августа 1865 года, воскресенье
На прогулке в парке познакомился с Лисицыным, который принимает такое участие в дочери Павского, оставшейся почти нищею. Он рассказал мне удивительные вещи про В. Б. Бажанова, который своим нынешним местом обязан Павскому, а теперь отказался употребить свою силу и влияние, чтобы помочь бедной его дочери. Невероятно, но факт, что ей назначено пенсиону 118 р. в год — ей, дочери законоучителя и духовника царствующего императора России! И какого духовника — Павского, одного из благороднейших, просвещеннейших и ученейших людей Русской земли. Неужели это сделал Александр II, образец доброты и великодушия! Между тем недостойные, презренные какие-нибудь интриганы, люди, не имеющие и тысячной доли заслуг и достоинств Павского, осыпаны милостями двора, и дети их благоденствуют. «О, как ничтожен, мал и суетен деяний ход на свете!» 118 рублей пенсиону дочери Павского, томящейся в бедности!
Говорил с некоторыми лицами об Академии. Да, действительно, вопрос должен быть поставлен так: нужна ли России Академия? Очевидно, не Академия не соответствует государству, но государство не дозрело до Академии. Общество в ней не нуждается, да и ученых в ней оказывается недостаток: недаром же мы все стремимся выписывать их из-за границы, как заморские вина или плоды.
Имей дело поляки только с русским правительством, отстаивай свою национальность в Царстве и не заявляй бессмысленных притязаний на западные губернии, вообще не ставь вопроса так: не Россия, а Польша, — конечно, они расположили б в свою пользу и многих рассудительных и мыслящих людей в самой России, чему и удивляться нечего было бы. А то вот ко всему безумию еще такие гнусные средства, как поджоги и угрозы ядом! В самом деле, при таком положении дел для чего же рассудительный и мыслящий человек предпочел бы Польшу России? Если Россия не много привлекательного в себе заключает, то Польша разве больше представляет? Худо быть так управляемым, как управляем русский народ. Но Боже сохрани попасть под управление польское и под власть польской интеллигенции! Уж лучше оставаться так, как есть, да питать кое-какие надежды на будущее, чем идти прямо на все мерзости польского и католического угнетения и бесправия.
23 августа 1865 года, понедельник
Нигилисты изливают целые мутные потоки ругательств на всех наших писателей до Чернышевского и Добролюбова, которые одни у них великие люди. Писарев обругал Пушкина. Я одобряю такие решительные действия: гораздо лучше, когда пьяница напьется так, что свалится с ног и перестанет задирать добрых людей, чем когда он пишет мыслете и толкает прохожих [т. е. выделывает ногами кренделя в виде буквы «м», которая и называлась «мыслете»].
24 августа 1865 года, вторник
Из призыва из-за границы академиков, ну право же, прямой вывод, что Академии у нас рано быть.
28 августа 1865 года, суббота
Приехав сегодня в город, нашел у себя письмо от Турунова с надписью: весьма нужное, от 26-го числа, с приглашением явиться к министру. Мне было досадно, что эту повестку послали ко мне не в Павловск, а на городскую квартиру, где я заведомо не часто бываю. Я тотчас поехал на Аптекарский остров. В приемной министра было много ожидавших аудиенции. Меня первого позвали в кабинет, что я счел недобрым предзнаменованием, потому что Валуев всегда, когда хочет уязвить кого-нибудь, то прежде помажет его маслом. Так было и тут. Он принял меня чрезвычайно любезно и прежде всего начал извиняться в том, что приглашение мне было отправлено не в Павловск, отчего и произошло замедление, лишившее его возможности со мной посоветоваться о деле, о котором теперь намерен сообщить мне. Его величество уезжает в Москву, и откладывать нельзя. Дело касается меня.
С первого сентября вводятся новые порядки в Управлении по делам печати, вследствие чего должен измениться и состав управления. Поэтому он, министр, хотел узнать: не угодно ли мне будет лучше удалиться из Совета? При этом государю императору угодно произвести меня в тайные советники, а он, Валуев, будет хлопотать об увеличении мне пенсиона. Далее министр говорил, что при новом устройстве цензуры легко может случиться — этого даже необходимо ожидать, особенно вначале, — что лица, принадлежащие к этому управлению, не раз будут поставлены в положение не слишком для них приятное, будут предметом взысканий и проч. «А этого ни по вашему имени, ни по вашим заслугам с вами нельзя будет допустить. Новая система требует новых деятелей — новое вино вливается в новые мехи. Я говорил о вас государю, выставил ему вас с наилучшей стороны. Впрочем, он вас лично знает и хорошо к вам расположен».
После всех этих и многих других фраз я, разумеется, счел для себя «угодным» принять любезное предложение Валуева. Понятно, что ему хочется от меня избавиться. Я все время открыто высказывался против его проекта, напирал на необходимость расширения прав Совета и ограничения произвола министра. Теперь, когда его проект восторжествовал и он является полновластным хозяином в Совете, мое присутствие там мозолило бы ему глаза. Да и что, в самом деле, делал бы я теперь там? Дело печати проиграно, и я действительно был бы лишен возможности ему честно и независимо служить, как это делал до сих пор.
30 августа 1865 года, понедельник
Прибавку к моему пенсиону я, по совести, считаю себя вправе принять и надеюсь, что Валуев в данном случае сдержит свое обещание. В противном случае положение мое будет очень затруднительное, особенно с чином тайного советника, который мне ни на что иное не нужен, как разве только на то, чтобы прибавить мне новое бремя. Может быть, мне следовало бы с большей энергией говорить Валуеву о своих правах. Но, во-первых, мне это всегда бывает как-то противно, а во-вторых, как-то странно и смешно распространяться и настаивать на каком-нибудь праве или справедливости там, где не верят ни в какое право, ни в какую справедливость.
1 сентября 1865 года, среда
Получил уведомление, что я произведен в тайные советники.
3 сентября 1865 года, пятница
Три заседания в Академии: общее, в отделении и в комиссии по Уваровской премии за драматические сочинения.
Я не оберусь поздравлений по случаю пожалования меня в тайные советники. Право, кажется, все хотят и мне самому вбить в голову, что это так важно. Между тем теперь у меня главная забота хоть сколько-нибудь обеспечить существование моей семьи и мое собственное, ибо тайное советничество грозит превратиться в явную несостоятельность.
5 сентября 1865 года, воскресенье
Вы хотите делать много посредством литературы: постарайтесь же сделать ее уважаемою.
8 сентября 1865 года, среда
Итак, теперь окончательно выяснилось, что Валуеву нужны не люди, служащие делу, а лица, раболепно исполняющие его волю.
9 сентября 1865 года, четверг
Заседание в Академии наук. Срезневский привез из Москвы много любопытных рисунков наших древностей, одежд и проч., снятых им в тамошнем музее, патриаршей ризнице и проч. Это хотя не филологическое дело, но все-таки дело и для науки годится.
10 сентября 1865 года, пятница
Напрасно наши ультраруссофилы так восстают против Запада. Народы Запада много страдали, и страдали потому, что действовали. Мы страдали пассивно, зато ничего и не сделали. Народ погружен в глубокое варварство, интеллигенция развращена и испорчена, правительство бессильно для всякого добра.
12 сентября 1865 года, воскресенье
Сегодня рассказали мне случай, происшедший несколько недель тому назад, но о котором я, живя на даче, до сих пор не слышал. Курочкин с двумя ассистентами забрался в квартиру к редактору «Русского слова» Г. Е. Благосветлову и надавал ему пощечин за какие-то печатные ругательства.
14 сентября 1865 года, вторник
Валуев действительно постарался как можно выгоднее для меня обставить мое увольнение. Он хотел назначить мне в прибавку к моему пенсиону (1700 руб.) две тысячи пятьсот рублей, что, разумеется, могло бы меня весьма успокоить. Но К. К. Грот этому воспротивился и назначил всего пенсиона три тысячи. Во всяком случае, спасибо Валуеву. Сыт с этим, разумеется, будешь, но придется испытывать немалые лишения. Так постепенно я подвигаюсь к последнему скорбному лишению — лишению жизни.