5 декабря 1865 года, воскресенье
В сегодняшнем N 266 «Северной почты» напечатано второе предостережение «Современнику».
7 декабря 1865 года, вторник
Обедал в клубе. Возобновил знакомство с бароном А. И. Дельвигом, с которым лет тридцать тому назад познакомился у Плетнева, а также знакомство с М. П. Боткиным, братом литератора В. П. Боткина, что в Москве.
11 декабря 1865 года, суббота
Заседание в Академии наук. Срезневский сегодня читал нам свою статью о платье Всеволода-Гавриила, князя Новгородского в XIII в. и причисленного к лику святых. Он отыскал в московском Чудовом монастыре истертый, полинявший и попорченный рисунок, на котором будто бы изображен этот князь. Главный вопрос состоял в том, точно ли рисунок изображает этого, а не другого князя. Видно, что он перебрал несколько летописей и много трудился. Никаких соображений он более не делает и что из этого следует — не говорит.
14 декабря 1865 года, вторник
Вот что сделал Головнин в отмщение «Московским ведомостям». «Московские ведомости» принадлежат университету, и Катков с Леонтьевым содержат их на аренде вместе с типографией за 73 тысячи рублей. «С.-П. ведомости» Академия наук также отдает в аренду Коршу за 15 тысяч. Чтобы оттиснуть Каткова от «Московских ведомостей», Головнин предлагает министру внутренних дел взять эту газету от университета, а для большей благовидности также и «С.-П. ведомости» от Академии, и передать их в ведомство Главного управления по делам печати, с тем чтобы оно от себя отдавало их в аренду «благонадежным людям». Повод к этому беззаконию он находит в том, что арендные деньги поступают в государственное казначейство и оттуда идут на содержание упомянутых заведений. Но арендные деньги могут уменьшиться, а то и совсем прекратиться, если правительство наложит свою руку на эти газеты. С тем вместе уменьшатся и средства обеспечения этих заведений, ибо государственному казначейству не из чего будет выплачивать недостающие денег. Заведения эти таким образом, говорит Головнин, будут потрясены в самом основании.
Для предупреждения этого-то зла и спасения Московского университета и Академии наук он и предлагает упомянутую меру, полагая, что арендные деньги в ведении Главного управления по делам печати постоянно будут в той же цифре, как ныне. При этом он советует Валуеву «С-П. ведомости» слить с «Северной почтой», что, по его мнению, должно увеличить доход последней. Кроме того, он думает, что Главное управление, получив в свое заведование обе газеты, будет действовать вообще на прессу. Все это Головнин предлагал Валуеву еще год тому назад, в декабре 1864 года, но почему-то последний оставил тогда бумагу без движения. Теперь Головнин отнесся к Валуеву вторично, а этот спрашивает мнения у президента Академии. Ненадежность арендного дохода, получаемого университетом и Академией, Головнин основывает на возможности приостановки или запрещения арендуемых газет по новым законам о печати. Год тому назад законы эти еще не прошли, но Головнин знал, что они будут установлены.
Сегодня я читал бумаги Головкина в комитете Академии, куда они поступили от президента. Очень жаль, что президент сам хочет на них отвечать, без совещания с членами Академии, и ответ его без сомнения будет уклончивый. Это я вижу уже из слов секретаря.
Головнин забыл, однако, одно: что с поступлением газет в ведомство и под дирекцию Главного управления по делам печати число их подписчиков должно непременно уменьшиться, их значение от казенного влияния потеряется, следовательно, и арендная плата понизится, и казна потерпит убыток.
15 декабря 1865 года, среда
Сильно нужно бороться с внутренними тревогами, возбуждаемыми то тягостями и бестолковщиною времени, то неурядицею собственного духа и материальными недостатками. Однако надобно бороться, надобно быть человеком и мужем. Главное, не должно рассыпаться в мелочах, опасениях, умозрениях и т. п., а держаться крепче центральных убеждений и начал.
18 декабря 1865 года, суббота
Прочитал записки адмирала Шишкова о времени управления им министерством народного просвещения. Три задачи почти исключительно составляли заботы Шишкова в это время: а) нападение на книгу Госснера, напечатанную в Петербурге на немецком языке и переведенную Брискорном: «Дух жизни и учения Иисуса Христа в наблюдениях и замечаниях на Новый завет. Том первый. Матфей и Марк» Ь) принятие строгих цензурных мер против безбожных и злонамеренных книг; с) закрытие библейских обществ и осуждение Попова за поправки русского перевода Госснеровой книги. Госснер был выслан из России, а книга его сожжена по решению Комитета министров. По этим вопросам Шишков беспрестанно атакует государя Александра I. Доклады его полны самых страшных обвинений, мыслей о необходимости принятия суровейших репрессивных мер, нападок на современное движение, зловещих предсказаний и смешных толкований на самые невинные вещи в печати. Он беспрестанно вопиет о разрушении тронов и алтарей. Замечательно, что Александр терпеливо выслушивал все напыщенные доклады своего министра, не возражал ему, как бы соглашаясь с ним, — и прятал их под сукно. «Старик с лицом печальным» приходил в отчаяние, видя, что государь не принимает никаких мер к спасению тронов и алтарей и к преследованию книг и книжонок, на которые обращались громы его мрачных докладов.
Вот черта характера Александра. Шишков сильно настаивал на осуждении Попова, исправлявшего перевод книги Госнера. Дело рассматривалось в сенате. Там явился сильный защитник Попова, сенатор Муравьев-Апостол. Шишков, по обыкновению, донес об этом государю, и, как всегда, государь выслушал его благосклонно, а между тем тайком позвал к себе Муравьева и благодарил за защиту Попова.
Из записок Шишкова видно вообще, что этот государственный муж был сердца честного, но ума весьма ограниченного, и немудрено, что Александр, стоявший неизмеримо выше его по уму, пропускал мимо ушей его иеремиады о погибели тронов и алтарей. Он лучше его понимал, что репрессивными мерами нельзя остановить движения времени.
Шишков считался стилистом в государственной литературе своего времени. Между тем все его бумаги отличаются только надутым высокопарным витийством и похожи на хрисообразные сочинения студентов класса риторики.
Интересны рассказы о некоем Есауле и Фотии. Последний, по словам Шишкова, был одним из главных, если не самым главным виновником удаления князя Голицына от министерства народного просвещения. Фотий проклял князя за его будто бы покровительство развращению умов (в доме княгини Орловой) и донес о том государю, который потребовал его к себе. После этой тайной беседы государя Голицын пал.
19 декабря 1865 года, воскресенье
Сначала, в молодости, жизнь наша нам кажется чрезвычайно важною для других, потом она кажется важною исключительно для нас самих, а в заключение мы убеждаемся, что она не имеет решительно никакой важности ни по отношению к самой себе, ни по отношению к другим, ни к нам самим.
Тютчев рассказывал мне о своем разговоре с Валуевым о делах печати. Он откровенно объяснял министру, что репрессивная система, принятая им, ни к чему хорошему не приведет. Тютчев с негодованием рассказывал мне также о Совете, от участия в делах которого он решительно отказался. То же подтверждает и Гончаров. Все это нисколько не удивительно. Министр сам смотрит на дело как чиновник, а не как государственный человек и, кажется, не имеет понятия о значении мысли, которую думает подавить канцелярскою рутиною и канцелярскими мерами. На днях был напечатан в «Северной почте» циркуляр к остзейским цензорам, замечательный по необыкновенной своей безграмотности и такой путанице понятий, что напрасно вы думали бы узнать, чего хочет Главное управление печати.
От Тютчева также слышал, что на днях происходила сильная борьба между защитниками Польши и лицами, поддерживающими интересы России. Дело шло о том, дозволить или не дозволить католикам и полякам приобретать недвижимые имущества в западных губерниях? — вопрос, от решения которого зависит, кому первенствовать в этих губерниях: нам или полякам? Валуев усердно старался, чтобы вопрос этот был решен в пользу польско-католического элемента. И странное дело, большинство в Совете, собранном нарочно для обсуждения этого вопроса, было в пользу того же элемента. Но государь утвердил мнение меньшинства, объявив, что он твердо будет стоять на стороне русских, а не польских интересов.
Годичное заседание в Литературном фонде. Нас сошлось всего человек десять, считая в том числе и членов комитета. Общество, очевидно, тает. Публика стала к нему совершенно равнодушною. Это отчасти, может быть, и потому, что первые члены комитета с помощью Чернышевского, Лаврова и т. д. дали обществу характер партии.
Обедал у дяди Марка. Бесконечные толки о делах печати и о Польше.
23 декабря 1865 года, четверг
Вечер просидел у меня Гончаров. Он с крайним огорчением говорил о своем невыносимом положении в Совете по делам печати. Министр смотрит на вопросы мысли и печати как полицейский чиновник; председатель Совета Щербинин есть ничтожнейшее существо, готовое подчиниться всякому чужому влиянию, кроме честного и умного, а всему дают направление Фукс и делопроизводитель. Они доносят Валуеву о словах и мнениях членов и предрасполагают его к известным решениям, настраивая его в то же время против лиц, которые им почему-нибудь неугодны. Выходит, что дела цензуры, пожалуй, никогда еще не были в таких дурных, то есть невежественных и враждебных мысли, руках.
24 декабря 1865 года, пятница
На днях напечатано было в «Северной почте» решение синода о проекте Сергиевского насчет превращения в университетах кафедры богословия в апологетику против разных антирелигиозных мнений. Синод отклонил это предложение под предлогом, что в университетах не открыты еще кафедры ни канонического права, ни церковной истории и преподавание богословия не установилось в размерах, предполагаемых новым университетским уставом, а потому теперь нельзя и вводить в него ничего нового. Синод поступил очень благоразумно, не согласясь с проектом Сергиевского.