22 июня 1867 года, четверг
Между обыкновенным умом и способностями государственного человека огромная разница. О таком-то министре у нас говорят: „он человек умный“, а между тем в деле государственном он человек весьма посредственный. Он способен распутывать и завязывать узлы текущих бюрократических вещей, но ему недостает высших государственных соображений и видов: здесь ум его оказывается мелким и тесным. И никогда еще, кажется, мы не были так бедны высшими государственными умами, как ныне. А между тем характер времени настоятельно требует их.
К двум вещам нельзя иметь никакого доверия — к порядкам русской администрации и к петербургскому климату.
23 июня 1867 года, пятница
Вчера прекратились заседания в отделении Академии. Нет ничего опаснее в бюрократии, как немного больше ума, чем в обыкновенном человеке, и гораздо меньше способностей, чем их прилично иметь государственному человеку. Он тогда имеет все претензии последнего, но без возвышенности, без широты его видов и без стремления к великому историческому значению.
26 июня 1867 года, понедельник
То, что мы знаем о человеке, весьма неутешительно, а чего мы не знаем, наполняет душу нашу скорбью и сомнениями.
27 июня 1867 года, вторник
Вчера было обручение великой княжны Ольги, дочери Константина Николаевича, с греческим королем Георгом.
Вокзал и город Павловск иллюминованы. Государь с итальянским наследным принцем ненадолго останавливался в экипаже у музыки; народ крикнул „ура“ — он уехал.
2 июля 1867 года, воскресенье
Ездил в Царское Село проститься с князем П. А. Вяземским, который в среду отправляется в Крым ко двору императрицы.
3 июля 1867 года, понедельник
Пусть современная наука что хочет говорит, но сердце человеческое не выносит отсутствия Бога во вселенной.
6 июля 1867 года, четверг
„Москва“ начала выходить, и первая передовая статья ее направлена, разумеется, против приостановки газеты.
8 июля 1867 года, суббота
В 148-м номере „Северной почты“ объявлено предостережение „Москве“ за первую ее передовую статью. Очевидно, министерство окончательно решилось не церемониться с печатью и довести ее до последней, если можно, степени безгласности. В предостережении не означено даже с точностью о проступке, по поводу которого оно делается, а глухо сказано о нарушении закона — закона! — и о намерении правительства твердо поддерживать закон, то есть преследовать печать.
Напечатаны новые правила о земских учреждениях. Они подчиняются губернским начальствам и предводителям.
Не есть ли это первая попытка к их уничтожению? Реакция идет быстрыми шагами.
Неужели все надобно считать революцией: и земство и суды? Разве это не есть необходимость? Общество проходит разные степени развития. Когда оно существует еще в виде орды, неустроенной, полудикой, варварской массы, тогда почти все наши учреждения ему точно так же не свойственны, как пятилетнему ребенку одежды взрослого. Они и немыслимы, следовательно, тут не о чем и говорить. Но общество, пришедшее, например, хоть в такое состояние, как наше, настоятельно требует учреждений известного рода, и отказывать ему в них — значит подвергать его серьезной опасности. Они должны быть или даны, или взяты — тут не о чем толковать. Это меры необходимости, и кто даст их, того можно похвалить за ум, за предусмотрительность, пожалуй, за доброту, которая движется хорошими, а не эгоистическими началами, но что же тут за революция?
10 июля 1867 года, понедельник
В газетах наших напечатан процесс Березовского. Присяжные признали его виновным со смягчающими обстоятельствами. Он приговорен к пожизненной каторжной работе. Что значат эти смягчающие обстоятельства?
Продажа Николаевской железной дороги; уничтожение общества для пособия выкупающим имения в Западном крае; парализация, почти уничтожение земских учреждений; предостережение газете „Москва“ — вот букет событий за последнее время. Утешительно!
14 июля 1867 года, пятница
Речь Араго в защиту Березовского — образец того ребяческого безобразного красноречия, в котором что слово, то ложь, и слова нанизаны одно на другое, как погремушки для бряцания и забавы взрослых детей, какими и заявляют себя французы. На какой же низкой степени вкуса — не говоря уже ни о чем другом — должна стоять публика, которую может занимать подобный калейдоскоп пустословия в деле серьезном, в деле жизни и смерти.
21 июля 1867 года, пятница
От человека, который не слушается никого и ничего, кроме своей воли, равно как и от того, который слушается всех и на все согласен, ровно ничего нельзя ожидать.
22 июля 1867 года, суббота
Величайшая ошибка многих добивающихся значительных мест состоит в том, что они считают себя людьми способными, тогда как они только тщеславны и завистливы.
24 июля 1867 года, понедельник
Нет свободы без злоупотреблений, но нет и никакого блага без свободы.
29 июля 1867 года, суббота
Весь июль скверен: то холод, то дождь, мрак и ветер. И нечему тут удивляться: Ингерманландия, Финляндия и Лапландия — одно и то же.
4 августа 1867 года, пятница
В общем собрании Академии наук избран в экстраординарные академики В. П. Безобразов.
Вряд ли человеку когда приходится раскаиваться в том» что он не доел, не допил или не договорил, но очень часто в том, что переел, перепил и переговорил.
6 августа 1867 года, воскресенье
Вслед за июльскими холодами начались сильные жары. Обнародование в губернаторских ведомостях сведений о заседаниях и прениях земских собраний подчинено цензуре губернаторов, и это у нас называется народною жизнью, народною деятельностью? И так обращается администрация с народными интересами и чувствами в виду антагонизма против нас всей Европы.
9 августа 1867 года, среда
Сейчас получил известие о смерти Александра Николаевича Власова, с которым в прошедшую пятницу я еще восседал в академическом правлении. Это был человек с редким практическим умом и честнейшим сердцем. Я лишился в нем лучшего товарища по службе, а Академия — чуть ли не единственного деятеля по распорядительной и хозяйственной части. Он был отличным советником правления и еще больше добрым человеком. Сколько бедных, пользовавшихся его благодеяниями, теперь будут оплакивать его кончину.
10 августа 1867 года, четверг
Следует ли слишком осуждать людей, усиливающихся искусственно придавать жизни те украшения, которых она сама по себе лишена? Не есть ли это средство сделать из нее что-нибудь сноснее и прикрыть ее страшную наготу, от которой у них замерло бы сердце?
11 августа 1867 года, пятница
На похоронах Власова в Девичьем монастыре. Со всех сторон слышалось глубокое сожаление и единодушное свидетельство, что это был умный, честнейший, добрейший, благороднейший человек. Ему было шестьдесят лет, но с виду он был гораздо моложе. В. А. Кокорев, в качестве душеприказчика, распоряжался похоронами и пригласил всех знакомых покойного на похоронный пир на Литейную в доме князя Голицына. Я очень не люблю всякого рода пиршеств, а тем более похоронных, и хотел своевременно удалиться, но был уличен в своем умысле и должен был уступить требованиям других друзей покойного.
12 августа 1867 года, суббота
О NN можно сказать, что этот человек целую жизнь притворяется добрым и умным.
17 августа 1867 года, четверг
В Петербурге появилась холера.
19 августа 1867 года, суббота
Первое заседание после каникул в отделении Академии. Всех довольными сделать нельзя, но всех недовольными, к сожалению, делать можно, но не следует.
23 августа 1867 года, среда
Отвратительно холодно. Северо-восток так и дышит всевозможными простудами и мерзостями.
На днях я встретился в вокзале с Тютчевым, который мне говорил, что Управление по делам печати не хуже северо-востока дышит яростью и злобою на газету «Москва» за статью в N 103 против распоряжения о том, чтобы ничего не печаталось о заседаниях в земских учреждениях без разрешения губернаторов. Статья, в самом деле, так умна, правдива и законна, что должна поднять на себя всю валуевскую администрацию. Хотят сделать второе предостережение Аксакову, но не знают, как взяться за это.
И. Арсеньев был ввергнут в тюрьму за 12 тысяч долгу. Он там просидел месяцев шесть. Наконец его выкупили — кто же? В Английском клубе крупные дворяне или землевладельцы сделали складчину, собрали 12 тысяч и внесли за Арсеньева. Что за благотворители, спрашивается? Дело в том, что Илья Арсеньев взялся ругать новые суды, к которым и без того очень не благоволит, потому что они за клеветы и разные другие пакости в его газете не раз его преследовали, несмотря на покровительство его патрона П. А. Шувалова, у которого Арсеньев черт знает чем состоит. Арсеньев уже и начал свою миссию. Он так разругал суды в двух номерах своей гаденькой газеты, что его опять отдали под суд.
4 сентября 1867 года, понедельник
В 188-м номере «Московских ведомостей» замечательная статья о причинах ненависти к нам Европы.
Из всех душевных страданий, может быть, самые тяжкие те, которые заключаются в сознании наших ошибок и понесенных нами вследствие их утрат. Но не всякое ли страдание человек обязан сносить мужественно?
Думать только о разных невзгодах и испытаниях в жизни, находя в этом какое-то нелепое удовольствие, есть признак великого душевного малодушия и слабости. Не следует закрывать глаза на темную сторону жизни. Напротив, надо прямо заглянуть в нее, чтобы не быть невеждою в существенных вопросах, с которыми сопряжено твое существование. Но затем надо уже думать о мерах уменьшения или устранения зла, а если это невозможно, то стать в упор злу и не позволять ему по крайней мере идти дальше.