Ум может умствовать, как хочет, но сердце человеческое не может вынести ужасной мысли, чтобы вселенная могла пребывать без высочайшего существа, живого и бесконечно разумного.
7 февраля 1869 года, пятница
Празднование пятидесятилетия С.-Петербургского университета. Это еще только первый день. Сегодня панихида по государям Александре I и Николае I и по умершим профессорам, обедня в университетской церкви и молебен, который служил митрополит киевский.
8 февраля 1869 года, суббота
Акт в зале Дворянского собрания. Великолепное торжество совершилось в полном порядке. Накануне боялись, мне говорил товарищ министра, что студенты сделают какую-нибудь непристойную демонстрацию. Однако все обошлось как нельзя лучше, и всякий раз, когда с кафедры раздавалось имя государя, зала оглушалась громкими рукоплесканиями и криками «ура!» По прочтении рескрипта загремел народный гимн: два раза потребовали его повторения. Была объявлена самая важная из щедрот государя: сто стипендий, по триста рублей каждая. Наград на профессоров было высыпано многое множество — чинов, орденов и проч.
После акта должен был последовать студенческий обед. Мне очень не хотелось ехать. Однако я пересилил себя и уже оделся, но вдруг почувствовал себя дурно и остался дома. Видно, решимость моя была недолжная. Но отчего такое сильное нежелание ехать? Право, я и сам не знаю хорошенько. Главное, мне кажется, что я на этих многолюдных и шумных собраниях лишний. Мне говорили, что меня жаждут видеть в кругу своем мои бывшие университетские слушатели. Но в моем сегодняшнем настроении духа мне это кажется скорее любезными словами, чем настоящим добрым желанием. Кто из них чувствует, кто из них понимает, как я старался, как я хотел быть им полезным? Да и точно ли был я полезен кому-нибудь?
Мне хотелось разослать профессорам к восьмому числу мою книжонку о Галиче. Но типография Головина так поздно доставила мне экземпляры, что только немногие из профессоров получили книжку вовремя.
Ректор предлагал мне участвовать в завтрашнем обеде, который дают профессора. Я отказался: нездоров телом и духом.
Но так как и на солнце бывают пятна, то и в юбилейном университетском торжестве были свои темные стороны. Так, например, записка о деятельности университета заключала в себе такие восхваления ему, что они и в устах сторонних показались бы грубою лестью, а в собственных его устах оказывались по меньшей мере нескромными и неуместными. И без того уже адресы накадили столько фимиаму, что становилось душно от него: тут по крайней мере говорили другие, а не сам университет о себе. Потом, рескрипт был чрезвычайно милостив, это правда, но в изъявлении чувств можно было бы пожелать побольше достоинства и, если можно так сказать, государственности, а то вышло уж чересчур сентиментально. Писал рескрипт граф Толстой. И как ему вообще часто недостает такта, то и тут недостало его, этого тонкого такта, который, как эфир, невидимо все проникает.
Но это не все. Университет в речи, сочиненной Григорьевым и прочитанной Андреевским, восхваляя выше меры самого себя, в то же время бросил камень во все другие специальные учреждения, представители которых сидели тут же и только что поднесли свои поздравительные адресы. В речи была выражена та мысль, что специальные учреждения не имеют никакого важного значения и не приносят государству пользы, а приносят ее только университеты.
А некоторые находят еще непристойность в том, что в одно и то же время провозглашены почетными членами университета: московский митрополит Иннокентий и профессор Медицинской академии Сеченов, представитель религии и церкви и известный материалист!
15 февраля 1869 года, суббота
Большой вечер у князя Вяземского, где, между прочим, был и наследник-цесаревич. Тут была читана драма князя Мещерского, слабое и скучное произведение, всем надоевшее своею длиннотою. В ней обвинялись журналы наши во всевозможных гадостях и даже злодействах, им приписаны даже петербургские пожары 1862 года. Я возвратился домой в два часа ночи, усталый и недовольный.
На вечере я, между прочим, познакомился с адмиралом Посьетом. Над ним был наряжен суд по случаю крушения фрегата «Александр Невский», на котором плыл великий князь Алексей. Вчера состоялся приговор: Посьету строгий выговор, капитану корабля арест на месяц.
18 февраля 1869 года, вторник
Массам принадлежит сила производительная, но организующей и устрояющей силы у них нет. По справедливости, первую из этих сил можно назвать брюхом, а вторую — головою.
В Северной Америке всеобщее равенство, всеобщая свобода; но законодательствуют, управляют и руководят всем лучшие, то есть люди, наделенные высшими способностями и умевшие развить их, поставить на высоту общих возвышенных видов и задач. Дровосек Линкольн, портной Джонсон, наборщик Франклин вышли из народа и на этом только основании принадлежали к массе, по дарованиям же своим и развитию они стояли неизмеримо выше ее. Дело в том, что там, то есть в Америке, всякому открыты пути быть и делаться тем, чем он может.
20 февраля 1869 года, четверг
Обед у Делянова. Продолжительный разговор с министром. Тут были ректор нашего университета Кесслер, попечитель Харьковского округа Воскресенский, граф Сивере и проч.
21 февраля 1869 года, пятница
Излишние любезности и милости похожи на пар жарко натопленной бани, который уже не греет, а расслабляет.
25 февраля 1869 года, вторник
Внизу пьянство и грубое невежество, в середине неурядица и брожение умов, в верхнем слое отсутствие способностей, патриотизма и характеров. Право, иногда готов отчаяться в будущности России — но не отчаиваешься.
Дочь покойного Греча, Александра Николаевна, приходила благодарить меня за мое содействие тому, чтобы ей дарована была пенсия в 400 рублей в уважение ученых и литературных заслуг ее отца. Содействие мое заключалось в том, что я составил о ней записку, которая имела успех, чему, как кажется, помог и мой биографический очерк о Грече, напечатанный в академическом отчете. Вот и все мое содействие. Но она благодарила меня так, как будто я был главный виновник оказанной ей милости. Вот уж плата, никоим образом не соответствующая ценности самой вещи.
7 марта 1869 года, пятница
Посредством популяризации некоторых высших вопросов человечества, жизни и науки многие получают несовершенные о них понятия. Это бы еще не беда, но беда в том, что вместе с этим они усваивают себе и высокомерное мнение, будто они знают вполне то, что знают мало, поверхностно или чуть-чуть знают. Вследствие этого они и требуют себе таких преимуществ, какие или вовсе не принадлежат человеку, или принадлежат ему только на высших ступенях нравственного и умственного развития.
16 марта 1869 года, воскресенье
Парадный обед в Римско-католической академии. Обыкновенное изъявление чувств уважения, любви и прочих принадлежностей католическо-польского обихода. Впрочем, на этот раз я имею слабость верить искренности этих изъявлений.
Еще один скандал не успел даже объясниться (кронштадтская драка солдат), как на сцену является другой: Медико-хирургическая академия закрыта. Разумеется, толкам нет конца, но никто ничего не знает верного о причинах и обстоятельствах этого печального события.
18 марта 1869 года, вторник
Герцог Лейхтенбергский, Николай Максимович, давал сегодня обед академикам по случаю избрания его в почетные члены ее с правом голоса в собраниях. Герцог угостил нас на славу: кушанья, вина, сервировка — все было царское. Но всего лучше были приветливость, добродушие и простота самого хозяина. Этикет здесь вполне отсутствовал, и была простая, общечеловеческая любезность и радушие. Вечер закончился жженкою. Герцог с каждым находил о чем побеседовать. Со мною он распространился о Малороссии, говорил, что очень ее любит за природу и за людей, с которыми успел лично и хорошо познакомиться.
19 марта 1869 года, среда
О происшествии в Медицинской академии все еще ничего достоверного. Впрочем, говорят, что здесь нет ничего политического. Давай Бог! Однако Наранович уволен, а на место его определен Козлов.
Мимо окошек промчались два отряда жандармов, говорят — для усмирения Технологического института.
20 марта 1869 года, четверг
Да, в Технологическом институте вчера действительно произошли беспорядки, для усмирения которых потребовалось содействие жандармов.
В «Голосе» напечатано известие, что и в московской Петровской академии прекращены лекции.
У самого безумного дела, у преступления есть своя логика, способная обольстить или уверить слабодушных и слабоумных.
Надо различать в консервативном начале две силы. Одна из них вредная, задерживающая, обращающая ход вещей вспять, противящаяся всякому движению вперед, всякому успеху. Другая — воздерживающая или сдерживающая движение искусственное, возбуждаемое страстями, стремящееся сломя голову к какому-то неопределенному, мечтательному, утопическому совершенству.
21 марта 1869 года, пятница
Вот и в университете поднялось наше благовоспитанное юношество. У меня был профессор Благовещенский и рассказал мне печальные вещи. Студенты грубо приступили к ректору и к нескольким находившимся в университете профессорам, в числе коих был и Благовещенский, с требованием дозволить им сходки в стенах университета. Никакие увещания и объяснения не помогли. Шум, крик, даже ругательства раздавались в стенах мирного убежища науки. Наконец надо было обратиться к полиции. Когда приехал Трепов, шум несколько уже поутих. «Что вы, господа, тут затеваете?» — спросил у толпы обер-полицеймейстер. «Ничего! Вот мы берем здесь наши шинели, чтобы разойтись».
Происходили, например, такие сцены: профессор читает лекцию, вдруг поднимаются несколько студентов и требуют прекращения лекции, потому что им теперь некогда слушать ее: они должны отправиться на сходку. Но когда профессор не послушался их и продолжал свое дело, буяны вышли, стали стучаться снаружи в двери аудитории, а потом, приотворив их, обратились с ругательствами к тем студентам, которые еще оставались в ней. «Подлецы, мерзавцы!» — кричали они.