Газеты становятся видимо бледнее и бледнее. Я говорил об этом с Краевским. «Невозможно», — отвечал он…
Никогда еще никакая реакция не успевала остановить роста и развития известного рода идей, когда они вырастали на почве истории и действительности общественных нужд. Она только замедляла ход вещей, но тем самым содействовала роковому кризису.
23 ноября 1869 года, воскресенье
Скверно внутри. Нельзя быть равнодушным к общественным делам, а они из рук вон плохи, хотя, по всегдашнему настроению моего духа и по воззрению моему на жизнь и на человека вообще, я мало путного от них ожидаю. А все-таки никак нельзя освободиться от грустных и досадных впечатлений, от всей этой чепухи, шуваловщины и проч.
Впрочем, не все же петь иеремиады: или дух человеческий живуч, так он все это переделает (перемелется — будет мука), или, выбившись из сил, он распустится и исчезнет — ну, так тогда туда ему и дорога.
В четверг на этой неделе был собран совет для суждения о «Московских ведомостях» и вообще о печати. От каждого из членов было взято слово, что он не передаст никому того, что будет говорено на этом совете. В обществе боятся, что из этого выйдет что-нибудь нехорошее для печати. Говорили даже, что «Московские ведомости» уже запрещены.
Едва ли не одной несообразительности австрийского правительства мы обязаны тем, что славяне оказывают нам расположение: приласкай их только оно, и эти братья не преминут отлично напакостить нам.
13 декабря 1869 года, суббота
«Московские ведомости» на этот раз устояли. На них, говорят, была поднята жестокая буря Шуваловым и Тимашевым. Государь составил под своим председательством совещательное собрание из разных доверенных лиц и велел ему рассмотреть обвинительную шуваловско-тимашевскую записку. По выслушании ее, в защиту печати вообще и «Московских ведомостей» в особенности, выступил князь Горчаков. Он, между прочим, объявил, что, при настоящем положении международных дел, у нас необходимо существование независимой печати. Тем дело и кончилось.
15 декабря 1869 года, понедельник
Опять какие-то гнусные прокламации, обращенные к массе народа. Книгопродавец Черкесов арестован. Говорят, арестованы и еще несколько человек. В московской Петровской академии убит один студент, говорят, своими же товарищами. Преступление это будто бы имеет политическую подкладку.
28 декабря 1869 года, воскресенье
Второе отделение Академии наук избрало в адъюнкты свои известного славянофила Гильфердинга. Общее собрание забаллотировало его. И вот поднялась страшная буря между славянофилами, которые осыпали Академию ругательствами. Тут немцы всему виною, то есть немцы-академики, которые не выбрали Гильфердинга потому будто бы, что он ратует против них и отстаивает интересы славян. Тут видят целый заговор этих немцев против русского патриотизма. Старик Тютчев разразился стихами, которые напечатаны в «Голосе».
Ко мне заезжал один академик склонить меня, чтобы я не был на обеде, на который обыкновенно собираются академики каждый год после акта, то есть чтобы Второе отделение учинило демонстрацию большинству, не избравшему Гильфердинга. Я отвечал, что на обеде собираюсь быть. «Я очень сетую, как и вы, — сказал я, — что наш выбор не прошел в общем собрании. Но ведь мы члены не одного отделения, а члены Академии и не должны быть участниками раздора, который в ней хотят возбудить. Наша демонстрация, особенно теперь, была бы именно такого свойства, что должна была бы быть сочтена за объявление войны с нашей стороны всей Академии. Прилично ли, полезно ли вносить эти дрязги в ученую корпорацию? Иные видят здесь какой-то заговор антинациональной партии, а я вижу обыкновенный случай, один из тысячи случающихся в коллегиях, особенно больших, где большинство не соглашается с меньшинством и кассирует его решения и выборы. Всякий клал свой шар по своему разумению и совести, и т. д. и т. д.». Товарищ уехал от меня недовольный, сказав, что он сам на обеде не будет. Через несколько часов, однако, он прислал мне записку, в которой говорит, что, обдумав все после разговора со мною, он решается быть на обеде.
29 декабря 1869 года, понедельник
Акт в Академии наук. Читали: Веселовский — общий отчет, Грот — о присуждении Далю за словарь Ломоносовской премии, я — биографический очерк Норова. По программе я должен был читать второй; но вице-президент просил меня, не соглашусь ли я читать после Грота, так как некоторые из членов Государственного совета хотели приехать из заседания послушать мою речь. Мне решительно было все равно, когда читать. Чтение Грота было очень интересно в филологическом или, лучше сказать, в лингвистическом отношении. Моя речь была принята очень хорошо, и я получил многое множество рукопожатий. Правду сказать, эта речь стоила мне большой работы, и я рад, что она сошла так успешно.
После акта обед у Донона, как обыкновенно, простой, семейный, дружеский. Я уехал домой в девять часов, очень довольный, что дело обошлось без всяких демонстрации.
Каждый готов грызться за свою кость.
31 декабря 1869 года, среда
Конец 1869 года.
1870
3 января 1870 года, суббота
Дочь почтенного семейства, отец которого состоит комендантом Петергофа, А. М. Евреинова, бежала в Женеву, чтобы присоединиться там к революционной партии, действующей против России под председательством Бакунина. Известно, что там проживает множество русских мужчин и женщин революционного закала, которые даже иностранцев удивляют своими неистовыми радикальными тенденциями.
Что хуже: злоупотребление свободы или злоупотребление власти?
Распущенность нравственная и отсутствие дисциплины в наших средних учебных заведениях дошли до того, что когда в симферопольской гимназии необходимость побудила выключить из заведения трех негодяев-учеников, то начальство, при исключении их по приговору педагогического совета, дало им хорошие аттестации в поведении. Интересно, что в протоколе совета все проделки этих негодяев значатся, а поведение делателей этих проделок одобрено официально.
4 января 1870 года, воскресенье
Познакомился сегодня у Савваитова с Иаковом, архимандритом московского Даниловского монастыря, который вызван сюда для посвящения его в архиереи. Он показался мне человеком и умным и обширной учености.
Я не боюсь борьбы ни с немцами, ни с самими чертями, но надо, чтобы, во-первых, право было на моей стороне, а во-вторых чтобы борьба была необходимостью, а не следствием задора или, как то ныне в моде, погони за популярностью.
9 января 1870 года, пятница
N 5 «Судебного вестника» конфискован за статью, в которой доказывается, что III отделение не должно существовать. «Московские ведомости» получили предостережение, следствием чего, вероятно, будет их прекращение.
10 января 1870 года, суббота
Прочитал конфискованную статью «Судебного вестника». Статья умная, хорошо и правдиво написанная. Редактор был призван к Шувалову. Ему сделано внушение и обещано при другом подобном случае полное применение к нему принципов III отделения. Откровенно и утешительно.
«Московским ведомостям» сделано предостережение; месяц тому назад они были найдены невинными и полезными. Редакторы, должно полагать, откажутся от издания, и мы лишимся одного из лучших наших печатных органов, и само правительство — одной из своих сил. Ретроградная партия работает успешно.
Это переходное время, говорят. Мне кажется, идея о переходном времени в сущности совсем неосновательна.
Всякое время есть переходное, оно всегда отходит от прошедшего и идет к будущему и стоит между тем и другим. Хотят ли этим сказать, что оно приготовляет положение вещей в будущем? Да какое же время не делает этого? Что в настоящем только начинается, то разрешается в будущем по законам развития и постепенности. Можно только сказать одно, что в иное время накопляется больше материалов для разрешения в будущем; но нельзя же сказать, что настоящее только этим живет, что у него нет своих нужд и интересов, которые должны быть теперь же удовлетворены. Было бы странно делать из настоящего только какого-то докладчика будущему.
11 января 1870 года, воскресенье
Бесконечные толки по поводу «Московских ведомостей» и «Судебного вестника».
13 января 1870 года, вторник
Умер Герцен. В сегодняшнем номере «С.-П. ведомостей» о нем сказано несколько недурных слов.
Что за путаница такая в наших современных событиях?! Я прочитал статью «Московских ведомостей» во втором номере, за которую сделано им предостережение, и решительно не понимаю, за что это лезвие дамоклова меча дотронулось до головы Каткова и Леонтьева. Разве за одно — место: о существовании в С.-Петербурге польского ржонда? Но об этом уже столько было писано и говорено, что трудно себе представить, чтобы это было единственным поводом к предостережению. Но еще удивительнее отзыв «Московских ведомостей»: он наполнен таким смирением, покаянием, извинениями, которые совершенно несвойственны всему прошедшему этой газеты и характеру ее редакторов. Тут, верно, кроется какая-нибудь, как говорится, штука. Но какая? Вот в этом-то и штука. Не дано ли знать редакции под рукой от высшей власти, чтобы она не смущалась и не устрашалась и отнюдь не прекращала своих действий, только в более умеренном тоне?
18 января 1870 года, воскресенье
Я думаю, что таких людей, как Бакунин, Рошфор, нельзя терпеть в обществе, так как они объявили себя перед целым светом врагами общественного порядка и, следовательно, врагами всех людей, живущих под покровительством и законами этого порядка, чем сами себя исключили из круга этих законов. Но что с ними делать?
22 января 1870 года, четверг
В сегодняшнем номере «С.-П. ведомостей» появилась моя биография А. С. Норова. Страшные морозы, за 25R. Боль в груди, начавшаяся несколько дней тому назад, наконец понемногу успокаивается.