сведениями и с талантом. Предмет был трудный и любопытный: историческое изложение идеи бессмертия в древнем мире и в христианстве. Главное положение заключалось в том, что идея бессмертия у древних была безличная, христианство первое установило бессмертие лица. Вообще диспут был очень занимателен и неутомителен, несмотря на свою продолжительность. Тут встретил я много своих знакомых, между прочим Макария, архиепископа виленского, Василия Борисовича Бажанова, Делянова и проч.
Парижская коммуна требует совершенной перестройки, или, лучше сказать, замены государства конфедерацией общин, то есть полного осуществления социалистических теорий. Государство, по мнению этих великих реформаторов и учителей, отжило, и начинается жизнь общин. А что же вы сделаете из государств, и больших ныне существующих государств, которых все-таки немало найдется на белом свете? Как, что? Мы их разрушим: для этого-то и следует учредить всемирную революцию, а затем что будет — не наше дело. Едва ли в истории человечества было другое подобное безумие. Бедные люди! И все это делается на счет их крови. Ведь и Пруссия немало пролила ее во имя германского единства.
14 апреля 1871 года, среда
Природа скупо до скаредства отпускает нам тепло. Ни одного дня не было теплого во весь март и в апреле по сих пор. Таков-то сей парадиз Петра Великого!
Вот мы приятели с N [Гончаровым]. Но стоит мне не согласиться в разговоре с его мнением, хотя бы дело шло о жителях луны, он непременно сделается моим врагом. Такова терпимость мысли у русских образованных людей.
А вот нас несколько человек заседает в комиссии, которой поручено рассмотреть такое-то дело и дать о нем свое заключение. Господин N. составил себе такое-то мнение. Но случись на беду, что другой господин, NN., на две минуты предупредил первого и высказал свое мнение, совершенно сходное с мнением товарища. Что же делать этому? Согласиться, — как можно! Самолюбие воспрещает. Он наскоро выдумывает другое мнение или пристает к мнению третьего, вполне противоположному его собственному убеждению, чтобы только не признать чьего-нибудь первенства. Таков дух ассоциации почти во всех наших общественных собраниях…
15 апреля 1871 года, четверг
Умы сильно возбуждены борьбою между классицизмом и так называемым реализмом в деле нашего образования. Дело это рассматривается в Государственном совете. Министр народного просвещения, по внушению Каткова и Леонтьева, отстаивает проект в пользу классицизма, состоящий в том, что университет должен быть доступен только тем, которые кончили курс в классических гимназиях, то есть изучали греческий и латинский языки. Для прочих учреждается реальное училище. Была учреждена комиссия для составления устава этих училищ, комиссия из лиц, известных по разным отраслям науки. Они начертали проект в довольно широких размерах, который давал бы общее и реальное образование без древних языков.
Каткову и Леонтьеву показалось, что училища, основанные по этому плану, отнимут молодых людей у классических гимназий, они составили свой проект, на основании которого реальные училища получают характер технически-ремесленных заведений. Министр видит глазами и судит умом Каткова и Леонтьева; их-то проект он внес в Государственный совет. Тут на днях разразилась страшная буря. Против министра народного просвещения восстали Милютин, граф Панин, Грейг, Головнин, Грот, Чевкин и доказали нашему министру, что его проект, заграждающий доступ в университет молодым людям, которые не знают греческого языка, решительно клонится к тому, чтобы убить образование в России, делая его достоянием только немногих имеющих способности и возможность учиться погречески. Вышеназванные лица требовали для реальных училищ права для поступления в университет и находили нужным допустить в них латинский язык.
Публика с лихорадочным нетерпением ждет, чем все это кончится; газеты сильно спорят. Против исключительного и одностороннего классицизма энергически восстают «Голос» и «С.-П. ведомости», особенно последние, которые убедительно и остроумно отстаивают права общего образования с допущением в университет. Граф Толстой, надо согласиться, играет во всем этом довольно жалкую роль. В заседании Государственного совета он не мог сказать ничего веского, а только раздражался и грозил, что оставит министерство. Между тем Катков почти безвыходно у него сидит, начиняя его аргументами в пользу своего проекта, а Маркович и X. пишут задорные статьи в «Биржевых ведомостях», которые почему-то стали на сторону классицизма.
23 апреля 1871 года, пятница
В старости большею частью уже не делают новых умственных и нравственных приобретений, а живут запасом или капиталом, добытым прежде.
Наклонность к розни едва ли не лежит в основе русского духа, на этом и покоится незыблемо самодержавие.
29 апреля 1871 года, четверг
Разбирая беспристрастно, без всяких предубеждений проект Каткова и Леонтьева, вот к какому, кажется, результату должно прийти. Намерение их, может быть, очень хорошее: они хотят положить основание прочному и серьезному образованию и думают достигнуть этого посредством классицизма. До сих пор это очень хорошо. Но капитальная ошибка их в том, что, требуя от гимназии исключительного изучения древних языков и только воспитанникам этих гимназий открывая двери в университет и затворяя их перед учениками так называемых реальных училищ, они низводят реальное образование почти до степени ремесленного. Но, разумеется, это они делают потому, что с возвышением реальных училищ их классические гимназии могут подвергнуться опустению, а это убило бы самую сущность их классического проекта. Вот это-то невнимание к реальным наукам, угрожающее им решительным упадком, и вооружает против министра с Катковым и Леонтьевым все общественное мнение и всех естественников.
В состоянии ли классические гимназии приготовлять учащихся в них к высшим специальным заведениям так, как они могут приготовлять к высшему ученому образованию в университетах? Конечно, нет. Но и реальные училища, в том виде, какой хотят им дать Катков и Леонтьев, тоже не в состоянии этого сделать. И таким образом в конце концов мы не будем иметь людей, вполне и основательно образованных для множества реальных целей в обществе, и лишим последнее способов преуспевать во всем, что составляет его силу и богатство. Полезно ли это?
Крайние приверженцы классицизма опасаются, что у нас вовсе не будут учиться классическим предметам, если открыть путь в университет воспитанникам реальных училищ — разумеется, с латинским языком. И вот находят нужным употребить принуждение — насильно привлекать молодых людей в классические гимназии. Едва ли это хорошо.
30 апреля 1871 года, пятница
Завтра май, и ни малейших признаков чего-нибудь похожего на весну. Каждый день то дождь со снегом, то дождь с ветром, неспособным внушать никаких весенних мыслей. Мосты на Неве до сих пор не наведены: ладожский лед тянется по реке сплошными массами — его, кажется, станет на целое лето. Пастухи покусились было на Георгиев день, по обычаю, вывести коров в поле. Но там не оказалось еще ни стебля травы, и вот уже несколько дней, как призывная труба, сзывающая стадо на улице, смолкла. Словом, все как следует тому быть по принципу наивеличайшей гадости.
Когда нет предметов для разговоров, лучше молчать, чем болтать вздор.
1 мая 1871 года, суббота
Вот и май, в котором и тени нет ничего майского в сем парадизе, как Петр Великий называл новостроящийся Петербург. Вчера и сегодня Нева покрыта льдом, который не перестает тянуться из Ладожского озера.
Вечер у И. П. Корнилова. Встретился с Катковым. Он по обыкновению обнял меня, как старого приятеля, но от откровенной беседы уклонился, очевидно опасаясь услышать от меня мысли, несогласные с его крайне классическими убеждениями и неодобрительные для крутости, с какою хотят ломать головы и приноровлять их к классической мерке.
7 мая 1871 года, пятница
Все эти дни по Неве тянется сплошной ладожский лед, а в воздухе так холодно, что я после двух попыток перейти к теплой шинели опять вернулся к шубе, с которой до сих пор не расстаюсь. Вчера было 4R тепла. А сегодня дождь, сырость, холод и вообще всякие мерзости, из которых нельзя выкроить не только мая, но и сентября даже, а разве только октябрь, да и то плохой.
Стоит поближе всмотреться в некоторых так называемых передовых людей нашего времени, чтобы невольно почувствовать к ним особого рода сожаление, не лишенное доли презрения. Правда, они много говорят, и даже очень громко, о низших классах, о приумножении вещественных благ последних, о свободе просвещения, о наилучшем устройстве общества и разных отраслей управления. Они либеральны с головы до ног. Но либерализм этот, исходя из их головы, оканчивается у их собственных ног. Крича что есть мочи о всем вышеупомянутом, они действительно с полным усердием работают над приумножением своих собственных материальных благ. Как высокомерны они, как напыщенны! С каким презрением смотрят они на все, что не входит в программу их собственных действий! Эти либералы и провозвестники свободы готовы растерзать всякого, кто осмелится предъявить свое мнение, несогласное с их мнениями. Если эти передовые люди таковы, то что же сказать о тех, которые стоят или идут позади их!
Есть поток нравов, который увлекает малодушных людей и делает из них вовсе не то, чем они могли бы быть, предоставленные природным своим наклонностям.
Да простит нам высокодаровитый писатель, но этот характер (бабушки в «Обрыве») в заключении является психологической фальшью и клеветою на русскую женщину.
13 мая 1871 года, четверг
Коммуна перестала существовать. Версальцы в Париже. Но бунтовщики успели зажечь его в разных местах, опрокинуть Вандомскую колонну и разрушить дом Тьера. Самое ужасное последствие диких злодейств — это позор, который они наложили на всякое стремление к общественному усовершенствованию и обновлению. Такой оргии самых постыдных и нелепых злодейств — оргии опьяневшего грубого своеволия и разнузданных страстей, под видом любви ко всеобщему благу, свет еще никогда не видал. И если Франция после этого не образумится, не покончит навсегда или по крайней мере на очень долго со своим любимым времяпровождением, то придется согласиться, что она обречена на гибель.