10 марта 1872 года, пятница
Вторая половина февраля была и тепла и светла. Но весь март несносно холоден, между тем как солнце сияет великолепно. Были дни, что мороз доходил до 12 и даже 14R, и постоянно то 7, то 8R — сегодня также.
Моя служба обществу разбивается на две половины: на учено-литературную и литературно-административную. Могу сказать одно, что в первой я всегда старался проводить идеи, возвышающие человеческое достоинство нашей национальности. Во второй я не без некоторого мужества старался отражать напор неблагоприятных обстоятельств против нашей мысли и науки. Более я ничего не сделал и не мог сделать. Пусть по этому и судят меня.
12 марта 1872 года, воскресенье
Обед в Римско-католической академии. Праздник ее церкви. По обыкновению, я был осыпан любезностями всех присутствовавших.
Классики в восхищении, думая, что они спасут Россию, основав образование наше на греческом и латинском языках. Не станем спорить, что в классицизме заключается важная образовательная сила. Но все же это не есть само содержание знания, а вот содержание-то откуда придет, как не из современной науки? И если правда, что современная наука ведет к разрушительным последствиям, то как вы убережете от них поколение, которое должно же чем-нибудь занять свои, образованные на древних образцах, силы? Ведь не запрете вы его в клетку, куда бы не мог проникнуть ни один луч из духа века.
15 марта 1872 года, среда
Получил от общества художников приглашение на обед по подписке в честь Островского. Не пошел, потому что не знал, кто тут распоряжается. Да притом и Островского в Петербурге нет.
21 марта 1872 года, вторник
Административные порядки: молодая девушка Дементьева по Нечаевскому делу была судом приговорена к заключению в тюрьму на три или четыре месяца. Она отсидела это время в Литовском замке и была освобождена. По свидетельству тюремных надзирателей она вела себя примерно, и вообще это девушка прекрасная собою, прекрасно образованная, кроткая и вообще поведения порядочного. Во время самого суда она возбуждала всеобщее к себе сочувствие. Казалось бы, что, выдержав наложенное на нее наказание, она уже очистилась и сделалась свободною. Притом она еще до суда провела в крепости года полтора. Но едва она вышла из Литовского замка, ее подхватили и административным порядком сослали в какую-то губернию под надзор полиции. Между тем ей предстоял брак с человеком, тоже пострадавшим по Нечаевскому делу, Ткачевым. Итак, суд постановил одно, а административный порядок сделал другое. Бедняжка не достигла ни свободы, ни брака.
Некоторая девица Латышева, учительница в какой-то женской гимназии, после продолжительной болезни потеряла волосы: ей принуждены были остричь их. При этом, по слабости глаз, она носила синие очки. Вот она шла однажды по улице, вдруг городовой подхватил ее и потребовал идти с ним в полицию. Бедная молодая благовоспитанная девушка — дочь порядочных родителей (отец ее, действительный статский советник, был помощником попечителя Петербургского учебного округа и года три тому назад умер); бедная же девушка испугалась до смерти. Ее привели в полицию ни живу ни мертву. Городовой не мог сказать ей, за что она арестована. Несколько часов была она под арестом, пока не пришел частный пристав, который и объявил ей, что она взята «за то, что у ней короткие волосы и что она носит очки». Это, видите, считается признаком нигилистки. Справились, узнали, что за ней нет и тени какого-нибудь нигилизма, и отпустили. Все это административный порядок. Говорят, родные ее ужасно были взволнованы, ходили к Трепову и проч. Но все-таки молодая, ни в чем не повинная, девушка отсидела в полиции за свою болезнь. Но ведь не знали, что она больна. Ей следовало бы прилепить хоть на шляпе у себя билетик, что она недавно освободилась от болезни. Но от своего, хоть кратковременного, ареста она, конечно, не сделалась здоровее.
В николаевское время был подобный случай: один университетский студент, близорукий до того, что решительно на аршин ничего не видел перед собою, повстречался однажды с государем и не узнал его. За это был он отослан на гауптвахту, где просидел дня три, пока не разъяснилось, почему он не узнал государя и не поклонился ему.
24 марта 1872 года, пятница
Всякая мысль, кажущаяся опасною, когда она передается, так сказать, шепотом от одного другому, теряет свою опасность, как скоро она провозглашается во всеуслышание просто и не более как в виде мысли. В бесконечном приливе и отливе человеческих мыслей она скоро заменяется другими и становится не более как обыкновенным продуктом мышления.
25 марта 1872 года, суббота
Холод, дождевой снег или снежный дождь.
26 марта 1872 года, воскресенье
Общественное мнение сильно восстает против крайнего классицизма. В этом, однако, выражается не одно несогласие общества с принятым правительством планом обучения, но вообще оппозиционный дух, который, за недостатком другой почвы, проявляется на этой, так как на ней можно встретить менее ограничения со стороны властей.
И надобно сказать правду, что в этом виновата сама администрация, и не только потому, что составила план, несовместный с духом и потребностями общества, но еще и по способу, каким она приводит его в исполнение. Какое-то особенное неуважение к мнению людей, с каким граф Толстой и его немногочисленные клевреты стремятся навязать обществу идеи, значения и пользы которых оно не сознает, — вот что преимущественно возмущает чувство общественное. «Что на них смотреть? Ведь все это невежды и дураки. Стоит распорядиться, приказать — и дело будет так, как мы хотим». Вот в чем капитальная ошибка министерства народного просвещения. Оно, точно Петр Великий, производит реформу в такое время, когда и Петр Великий, как очень умный человек, не пошел бы так далеко в проявлении своей воли.
27 марта 1872 года, понедельник
Администрация принимает такие репрессивные меры, как будто одни нигилисты населяют русскую землю. Она не хочет знать, что в мыслях людей много такого, что не есть вовсе нигилизм, что эти люди принадлежат к классам, не разделяющим совсем разрушительного или радикального образа мыслей недоучившейся или невежественной молодежи. И между тем администрация все подводит под один разряд запрещаемого или такого, что должно воспрещать. Она никак не может отличить одного от другого.
3 апреля 1872 года, понедельник
У нас ищут опоры против наплыва разных нехороших идей, волнующих особенно юношество, классической школе и в стеснении печати и вообще в разного рода стеснениях, простирающихся и на такие учреждения, как земство, новое судопроизводство и чуть ли и не на освобождение крестьян. Словом, думают посредством принудительных мер, бюрократических и административных порядков удовлетворять потребностям нации и потребностям времени. Все это происходит из той мысли, что власть так сильна в России, что она может делать все, что ей угодно, и что вообще внешними казенными мерами можно устраивать какой угодно порядок вещей.
Вчера был у князя П. А. Вяземского. Он довольно мрачен, однако беседовал со мною как всегда, без малейших признаков какого-нибудь внутреннего расстройства, кроме грустного сознания, что он не так здоров, как бы желалось, и уже очень стар. Он был очень доволен моим посещением.
В Одессе, в тамошнем соборе, украдена икона Божьей матери, осыпанная драгоценными камнями и считавшаяся чудотворною. Полиция выбилась из сил, отыскивая воров и украденную икону. Но вот приехала в Одессу императрица, и в тот самый день икона была найдена где-то в яме, завернутая в салфетку, но уже без драгоценных украшений. Такое неожиданное обретение, и притом в момент приезда высочайшей особы, конечно, составляет уже чудо. Икону принесли в собор, где торжественно принял ее архиерей. Затем обратились к синоду с просьбой разрешить ежегодное празднование обретения чудотворной иконы. Мораль всего этого та, что русский народ чрезвычайно самобытен и остается теперь таким же, каким был в XV и XVI веке, а чиновники, считая в том числе и архиерея, весьма догадливые люди. А что же такое проклятые воры? Эти негодяи должны быть большие юмористы.
7 апреля 1872 года, пятница
Когда вы стесняете свободу в добром или по крайней мере безвредном, она обращается на путь зла и разврата.
Проект о реальных училищах в общем собрании Государственного совета прошел. На стороне графа Толстого 19 голосов, против 29. Граф Панин оказался ренегатом: он заодно с графом Толстым, тогда как во время суждений о классических гимназиях он не только был противником толстовского проекта, но противником весьма сильным, энергическим и разумным. Куда же девались его энергия и разум? Их унес царедворческий ветер.
8 апреля 1872 года, суббота
Самое великое зло, которым страдает наше общество, это почти повальная деморализация.
Классики полагают, что противодействие этому злу мы найдем в изучении древних языков и литератур. Это ужасная нелепость. Можно ли в языческой образованности найти нравственные основы для мира христианского? Разве потребности и стремления духа у нас и у античных людей, как бы эти люди ни были развиты, одни и те же?
Западная социалистическая мораль для нас не годится, да и на Западе она может существовать только в одних крайне небольших общинах.
И вообще может ли установиться на земле сколько-нибудь прочный нравственный порядок вещей без содействия религиозной силы?
Но эта сила сама в упадке. Кто ее поднимет и возвысит? Воспитание, но оно думает более о греческих и латинских склонениях и спряжениях, нежели об укреплении в сердцах религиозных чувствований. Более всего это было бы дело церкви, но наша церковь находится в полнейшем внутреннем разъединении с народом и обществом. Она у нас не более как учреждение, наравне с полицией, губернскими правлениями и т. п. Она вовсе не заботится управлять умами и сердцами, направлять их, назидать, а думает только о сохранении внешнего режима.