16 октября 1873 года, вторник
Вчера был последний день моих заседаний в окружном суде в качестве присяжного заседателя. Рассматривались четыре небольших дела, и я два раза попал в очередь и, как и в прежние разы, был избран в старшины. По окончании последнего дела председатель, Якоби, обратился ко мне и выразил благодарность суда за то, что я разделил с ними труды, хотя мог бы и не принимать на себя звания присяжного. Я отвечал, что с таким председателем труда было немного и что я считал своей обязанностью не уклониться от этого важного общественного долга. Мои товарищи, присяжные, тоже отнеслись ко мне с теплыми и радушными словами за мое участие в их трудах, на что я отвечал, что мне было не тяжело исполнять мои обязанности при содействии таких добросовестных и рассудительных товарищей. Итак, я расстался с судом очень дружески, не исключая самих сторожей, хранивших мою шинель и калоши, которых я наградил монетами.
Недели две тому назад было в Петербурге наводнение, несколько напоминавшее наводнение 7 ноября 1824 года. Вода поднялась почти до 10 футов (7 ноября она доходила до 19). Низменные части города и теперь довольно пострадали. Вода залила подвалы и выходила на улицы. Буря потопила много барок и поломала много деревьев. Все предшествовавшие и последовавшие дни дул сильный юго-западный ветер.
21 октября 1873 года, воскресенье
Столетний юбилей Горного корпуса. Я назначен депутатом от Академии наук для поднесения поздравительного адреса, мною же написанного. Сегодня было молебствие в церкви института. Публики ленточной и звездоносной собралось множество, но среди нее, однако, не было ни одного министра, кроме Делянова. Службу совершал епископ Леонид, который сам воспитывался некогда в Горном корпусе. Священник Рудаков истомил нас длинной историей института. После молебна посетители были угощены завтраком в прекрасно убранном зале. Я почти все время за завтраком проговорил с адмиралом К. Н. Посьетом. Виделся со многими знаменитостями, духовными и светскими.
22 октября 1873 года, понедельник
Акт в Горном институте. Депутаций от разных учебных заведений и обществ было несметное множество. Сперва принесли свое поздравление и прочли речи депутаты от Парижской академии (знаменитый Добре), потом бельгийский депутат, североамериканский и из Франкфурта. Я прочитал чисто и внятно свой адрес.
Из иностранных депутатов самое интересное лицо был Добре. Француза сейчас можно отличить от всякого другого, а в этом было что-то особенно привлекательное и человечное. Другие господа были как-то дубоваты. Особенно отличился бельгиец, с виду похожий на Дон-Кихота. Он не говорил, а кричал, со смешною напыщенностью. Депутатов пригласили на обед, который, как все подобные обеды, был очень шумен и скучен, по крайней мере для меня.
30 октября 1873 года, вторник
Странно, что в характере Бисмарка никто не заметил одной господствующей черты — это глубочайшего презрения к людям.
5 ноября 1873 года, понедельник
Величайший недостаток системы графа Толстого не в ней самой, но в способе, каким она приводится в исполнение. Способ этот — слишком резкий, крутой и исключительный поворот на классическое так называемое образование. Основная мысль системы, что надобно юношество, зараженное глупыми тенденциями и легкомысленным отношением к умственным, нравственным и общественным вопросам, обратить к серьезному, строгому умственному труду, — мысль эта справедлива как нельзя более. Есть также много справедливого и в том, что классическая почва может содействовать упрощению этого труда. Но, во-первых, такую важную реформу нельзя было провести одним ударом пера, не приготовив публику к ней некоторою постепенностью, например учреждением сперва нескольких гимназий с греческим языком. Во-вторых, не воспрещать доступа в университет тем молодым людям, которые кончили успешно общее гимназическое образование с латинским языком, по крайней мере в факультеты медицинский и физико-математический. И вообще у администрации есть и другие средства усилить преподавание греческого и латинского языков, не заставляя насильственно учиться им. Нет сомнения, что мерами не столь крутыми можно было достигнуть того, что лет через пять или шесть классическая система утвердилась бы у нас без натяжек и крайностей, не возбуждая всеобщего ропота и неудовольствия, и принесла бы хорошие плоды при твердой и последовательной поддержке администрации.
6 ноября 1873 года, вторник
Не должно искать милости людей, но надобно избегать их неприязни.
8 ноября 1873 года, четверг
Во Франции установилась диктатура Мак-Магона, который ничем не лучше Базена. Видно, придется истории сказать, что Тьер создал республику своим патриотизмом и погубил ее своею нерешительностью и бездействием. Дело, впрочем, не в Тьере и не в республике, а в том, что несколько интриганов могут располагать судьбою такого народа, как французский.
Как примирить мысль о Провидении с бесчисленным числом зол, удручающих человечество? Надобно отказаться или от веры в благость Провидения, или от сочувствия к страданиям наших братии.
Я жив, я чувствую, и сердце от мученья Взывает ко Творцу и просит облегченья.
Вера — вера, но ведь и любовь к людям что-нибудь значит.
11 ноября 1873 года, воскресенье
Вечер я еще готов провести не дома, но быть на так называемом званом обеде для меня невыносимое бремя, хотя бы этот обед состоял из драгоценнейших яств.
Вечер у Владимирского. Здесь познакомился с известным скульптором, творцом памятника Екатерины — Микешиным. Это человек очень красивой наружности, приятный в манерах, которыми и рисуется под покровом простоты.
21 ноября 1873 года, среда
Читал Майкову статью о его «Двух мирах». Он остался в полном удовольствии. Он привез мне и последнее издание своих стихотворений в 3 томах.
Майков хочет свой перевод с комментариями «Слова о полку Игоря» представить в Академию на Уваровскую премию. Он желает моего совета и содействия. Разумеется, и первый дан ему и второе обещано с полною готовностью.
24 ноября 1873 года, суббота
Войска движутся по всем улицам до здания Аничкова дворца, Публичной библиотеки и театра, гремят пушки: совершается открытие памятника Екатерине II.
26 ноября 1873 года, понедельник
Ходил смотреть памятник. Он прекрасен и без сомнения займет место между лучшими европейскими памятниками.
Очень занят приготовлением отчета II отделения Академии к годичному акту. Это каждый год составляет мою заботу. Трудно повторять одно и то же, но притом так, чтобы оно не казалось повторением.
Никакое настоящее не в праве сказать прошедшему: зачем это было так или это иначе; ни будущему: будь таким и таким.
Ко многому можно быть совершенно индифферентным по пословице: на всякое чиханье не наздравствуешься. Можно говорить: мне все равно, но когда дело идет о науке, искусстве, об общественных нравах, тогда не произносить своего мнения и не подавать голоса было бы преступлением.
29 ноября 1873 года, четверг
Обедал у министра Д. А. Толстого. Он много рассказывал о беспутстве в провинциях, о самарской женской гимназии, где он отрешил нескольких учителей за нигилизм, а земство подало на него жалобу в сенат; об университетской автономии, которую он желает заменить произволом своей власти, и проч. Девизом графа Д.А. могут служить слова: «Все дураки, кроме меня одного». Этот человек, умный и даже добрый в обыкновенном быту, не знает, что значит управлять и направлять, а знает только одно — как он силен при дворе, как бить направо и налево, ломать все, что вздумается, и требовать от всех беспрекословного повиновения, считая русский народ до того привыкшим к этой добродетели, что он находит ее вполне возможною, легкою, единственною, на которой должна быть установлена вся система и жизнь этого народа и его правительства.
1 декабря 1873 года, суббота
Вечером у И. П. Корнилова. Беседа с двумя священниками — Васильевым, бывшим при нашем посольстве в Париже, и Янышевым, ректором духовной академии. Оба образованнейшие люди в нашем белом духовенстве и пользующиеся большим значением.
6 декабря 1873 года, четверг
Может ли безобразное зрелище дел и судеб человеческих вызвать в душе самого кроткого и сговорчивого человека что-нибудь, кроме презрения и недоверия к нравственному порядку вещей, будто бы хранимому и поддерживаемому высшею разумною силою! Что эта сила есть, в этом может сомневаться только идиот или такой мудрец, который, по словам одного умного афинянина, от большой учености сделался дураком. Но эта сила, установив раз законы, по ним и действует неуклонно, и все другое действует так же. Все так есть, как должно быть, иначе быть не может. Всемогущество само себя в своем творчестве определило, чтобы не сказать — связало, законами, и отступить от них значило бы противоречить самому себе.
А мораль всего этого? Та, которую я себе предписал в виде девиза на плохом моем портрете, писанном, по желанию моей матери, когда мне было 16, в Острогожске: «Мудрость есть терпение».
Меня хотят избрать в члены Общества любителей духовного просвещения. Пожалуй. Мне любопытно знать, куда оно идет. И может ли там быть соединен разум со свободою и религией? Членами его многие умные и почетные люди, духовные и светские, а председателем великий князь Константин. Начало моему избранию положили священники Васильев и Янышев вместе с И. П. Корниловым.
13 декабря 1873 года, четверг
В заседании II отделения. Избраны в члены-корреспонденты графы Лев Толстой и Алексей Толстой.
Страшный самарский голод. Администрация не принимала никаких мер к его предупреждению, а только велено настоятельно собирать недоимки. Продавали скот и все прочее у крестьян.
Боязнь погрешить против истины часто бывает причиною излишних колебаний.
Вожусь с отчетом по II отделению. Глаза мешали работать, а времени остается немного.