В числе приглашаемых к профессору Верховскому преподавателей был и В.Н. Гатовский, в биографии которого был примечательный эпизод, связанный с сербской династией Карагеоргиевичей. В 1915 году 2 декабря, возмущенный бездарным командованием Арсения Карагеоргиевича (брата сербского короля), командовавшего одной из бригад дивизии, Гатовский ударил его по лицу и за это был разжалован в рядовые.
На допросах Гатовский (умер в 1935 году) вспоминал: «Кроме товарищеских вечеров были и чисто деловые встречи, проводимые одним из самых молодых русских кадровых генштабистов, прогрессивным преподавателем А.И. Верховским… Вскоре после назначения Верховского Александра Ивановича главным руководителем тактики военной академии, начиная с 1924 г. по 1929 г. включительно, в его квартире и по его инициативе проводились собрания старших руководителей кафедр Военной Академии. Эти собрания носили форму совещаний, на которых подводились итоги пройденного курса в Академии и определялись задания по кафедрам на последующий отрезок времени академического курса. Совещания устраивались примерно один раз в 3 месяца ежегодно и прекратились незадолго до ухода из Академии Верховского. В совещаниях, проводившихся в квартире Верховского, участвовали; 1) сам Верховский, 2) я, Гатовский — по коннице, 3) Лигнау А.Г., бывший генерал-майор, служил в белой армии — по кафедре пехоты, 4) Голубинцев Е.М. — по тактике артиллерии, 5) Смысловский Е К., бывший генерал-лейтенант — по технике артиллерии, 6) Токаревский В.К. (умерший) — он же по тактике артиллерии, 7) Балтийский А.А., бывший генерал-майор, как помощник Верховского, 8) Лапчинский Александр Николаевич, бывший офицер — по кафедре авиации, 9) Цейтлин Василий Михайлович, кажется, бывший полковник—по кафедре связи, 10) Гладков Петр Дмитриевич, кажется, бывший генерал — по бронечастям, 11) Карбышев Д.М., бывший полковник — по кафедре инженерных войск. Никаких протоколов совещаний не велось, но содержание их записывалось всегда Балтийским Александром Александровичем. Помню, на одном из совещаний стенографировала стенографистка Академии, ни фамилии, ни имени и отчества ее не знаю. По окончании совещания там же, в квартире Верховского, иногда устраивалось чаепитие. О времени совещаний мы договаривались обычно в Академии или извещались соответствующими повестками. Совещания проводились, главным образам, по вечерам, а в свободное от занятий в Академии время (по воскресным дням, до непрерывки) собирались днем. По такому же принципу совещания в квартире Верховского проводились по вопросам и общей тактики»{532}.
Из материалов дела «Весна» известно, что самым первым из вечеров георгиевских кавалеров, упоминаемых в следственных делах ОПТУ, состоялся в день праздника Святого Георгия 26 ноября 1922 года на квартире у отъезжавшего в Эстонию бывшего генерала Д.К. Лебедева. На том вечере присутствовали преподаватели Военной академии РККА, в прошлом генералы российской армии: А.Е. Снесарев, А.А. Свечин, А.А. Не-знамов, А.И. Верховский и некоторые другие{533}.
По поводу Георгиевского праздника преподаватели Академии собирались и на квартире Верховского еще 1926 году. Из письма его первой жены Лидии Федоровны известно, что однажды в гости пришло много старых знакомых, бывших его учеников:
«Был съезд к Саше, страшно много ребят приезжало, много его учеников. Саше было приятно га повидать. Некоторые обедали у нас…»
(Из Москвы. 16.03.1926 г., л. арх.)
Верховский, как кавалер ордена Св. Георгия, очень дорожил семейной реликвией — небольшим образком Святого Георгия в «белом кожаном футляре», подаренным ему Ольгой Владимировной Верховской, дочерью адмирала В.П. Верховского (реликвия не сохранилась).
Позже все эти собрания 1920-х годов, среди прочего, были поставлены Верховскому в вину.
Арест А.И. Верховского по делу «Весна» проходил иначе, чем других офицеров. В конце 1930 года он был вызван из Ростова-на-Дону в Москву по служебным делам, связанным с неприятностями по службе. В Москве служебные дела его улучшились, и, довольный полным восстановленным к нему доверием, он выехал в служебную командировку с целью инспекции Северо-Кавказского военного округа. Это было примерно в 20-х числах января 1931 года. По воспоминаниям его второй жены Натальи Сергеевны, эта командировка была задумана с целью арестовать Верховского, лишить его возможности защищаться. Она вспоминала:
«Когда вечером, как мне впоследствии рассказывал муле, в отдельном купе, где ехал он с тремя военными, он встал к ним спиною, приготовляя на ночь себе постель, они все трое накинулись на него сзади, обезоружили и арестовали. В Воронеже они его доставили в НКВД, где с него был снят первый допрос. В Москве, конечно, никто не предполагал, что Верховский арестован, и отсутствие его писем я объясняла недостатком времени. В середине февраля у меня в комнате был обыск, и тогда стало ясно, что произошло. Ночью ко мне пришли двое сотрудников НКВД, один высокий (брюнет), другой среднего роста, по-видимому, его начальник, так как он разговаривал со мною. Первое, что меня спросили, — это есть ли у меня оружие? На это я ответила, что, конечно, есть, и что они, по всей вероятности, не знают, что я жена военного. При обыске у меня были взяты немецкие газеты, которые получала моя домработница, обрусевшая немка с Волги, и больше ничего, и меня не тронули. Ну, конечно, наган тогда увезли…»{534}.
В этих же «записках» указано, что прокурором по всем делам НКВД (ОПТУ. — Ю.С.) был тогда Катанян, а его помощником по военным делам был прокурор Армии Орловский Сергей Николаевич. О нем вдова А.И. Верховского вспоминала через 40 лет с большой теплотой за его человеческое отношение к горю и искреннее желание помочь.
Помощником Орловского был Николай Никифорович Фадеев, по воспоминаниям вдовы Верховского, — «очень доброжелательный человек», который продиктовал ей письмо к Сталину летом 1934 года, после которого, как полагала Наталья Сергеевна, ее муж был освобожден из заключения{535}.
Из письма профессора А.И. Верховского к наркому Ворошилову 25 ноября 1934 года следует, что он должен был признаться в следующих «злодеяниях»:
1. Что вступил в Красную Армию в 1919 году как враг, с целью подрыва ее изнутри, для чего все время группировал вокруг себя контрреволюционное офицерство.
2. Что кафедру тактики Военной академии имени М.В. Фрунзе сделал своеобразным штабом, где разрабатывал планы восстания в Москве в дни мобилизации при объявлении войны.
3. Что был завербован английской разведкой в 1922 году в период проведения Генуэзской конференции.
4. Что в бытность свою начштаба Северо-Кавказского ВО готовил восстание на Северном Кавказе.
5. Что все годы службы в Красной Армии проводил вредительство, где только мог.
Следствие велось таким образом, что Верховскому грозили неминуемым расстрелом и «разгромом семьи» в случае дальнейшего запирательства, обещая дать «всего» 3—4 года тюрьмы, если он станет на колени перед партией и «разоружится», то есть признается в инкриминируемых ему преступлениях и попросит прощения. Следователь не раз обещал согнуть его в «бараний рог» и заставить (опять же на коленях) умолять о пощаде. А.И. Верховскому была предложена лишь одна альтернатива: либо давать показания, либо готовиться к расстрелу.
После отказа Верховского подчиниться и дать нужные показания, его перемещали из одного следственного изолятора в другой, режим становился все более жестким, допросы проводились чаще и изощренней, однако он предъявляемые ему обвинения отрицал. Чтобы унизить, профессора Верховского заставляли мыть уборную и параши под окрики надзирателей, заставлявших его по несколько раз переделывать эту работу.
Не добившись желаемых результатов от подследственного, его в феврале 1932 года переводят в Ярославль в изолятор особого назначения с тем, чтобы там окончательно сломить его физически и морально, заставить дать необходимые показания. Такова была «благодарность» за многолетнюю военную службу и участие в становлении Красной Армии.
Все-таки фортуна в 1931 году еще окончательно не покинула Верховского. Случилось так, что его в 1918 году допрашивал председатель ВЧК Феликс Дзержинский, и Верховский вскоре был освобожден, а в 1931 году — в допросах участвовал преемник «Железного Феликса» — Вячеслав Менжинский…
Сухой официальный документ гласит: «По постановлению Коллегии ОПТУ от 18 июля 1931 года “за антисоветскую деятельность” Верховский был осужден к высшей мере наказания — расстрелу, по постановлению того же органа от 2 декабря 1931 года высшая мера наказания была заменена заключением его в концлагерь сроком на 10 лет. 17 сентября 1934 года Верховский был досрочно освобожден»{536}.
По воспоминаниям вдовы Александра Ивановича, Н.С. Мануйловой, на заседании Коллегии НКВД (ОГПУ. — Ю.С.) в составе двух прокуроров—Катаняна и Орловского и трех членов ОГПУ (с участием председателя коллегии ОГПУ В.Р. Менжинского. — Ю.С.), вынесенный прежде Верховскому приговор — расстрел — был заменен на 10 лет политизолятора{537}.
Такое решение было принято большинством в один голос. Сейчас известно, что оба прокурора—Катанян и Орловский— были за отмену расстрела, двое из ОГПУ были за расстрел, один — против. Чей голос спас тогда жизнь Верховскому, осталось тайной, но почему-то очень бы хотелось, чтобы это был голос именно Менжинского, и вот почему.
Началось все в Пажеском корпусе, в котором в течение 25 лет (до 1910 года) преподавателем истории был Рудольф Игнатьевич Менжинский, отец Вячеслава Менжинского, вошедшего в советскую историю как председатель ВЧК. При строгом, требовательном, Р.И. Менжинском, обладавшим красивыми внешними данными, во время занятий слышно было, как «муха пролетит в классе»… Пажи боялись его не меньше, «чем трепетала перед его сыном, всесильным комиссаром ЧК, вся Россия в первые годы большевизма»